Сквозь божественную ложь 2
Шрифт:
Ветер принёс запах гари задолго до того, как перед караваном предстало пожарище.
Когда-то тут, у границы между гибельными топями и выходом на прямой большак до Радианта, обустроили хутор — пяток домов, огороженных крепким частоколом. Чтобы ни нечисть с болот, ни разбойники оттуда же не считали обитателей лёгкой добычей.
Теперь на месте хутора чернело пепелище. Давно остывшее, успевшее раскиснуть — смутно припоминался дождь, который накрапывал два дня назад.
Даичи робко заикнулся о том, чтобы пройти мимо, — мол, не наше дело, не наша забота, но Марк его не даже не услышал. Лицо стрелка окаменело, и он, игнорируя
От главного дома остались только добротно сложенные каменные стены. Их покрывал слой гари; крыша провалилась внутрь.
Мы принялись разбирать завал и почти сразу вытащили из-под рухнувшей кровли седого старика, чью голову расплющило в лепёшку. Потом, под головнями, нашли тонкие кости, и снова тела, обгоревшие, искалеченные; под обуглившимся до неузнаваемости трупом обнаружили девочку, лет десяти на вид, почти не пострадавшую в огне, но задохнувшуюся в дыму, — её закрыли собой в отчаянном стремлении спасти. На маленьком личике навечно застыли непонимание и страх.
Возница примерился выволочь её и сложить к остальным телам, но Марк жестом остановил его. Он лично вытащил девочку и осторожно, точно неловкое движение могло ей навредить, положил её на землю. Вскинул взгляд, в котором пылала дикая ярость, на повозку, где лежали Тэмин и пленённый маг.
— Они… Это они… Ублюдки, — прохрипел стрелок.
Их тотчас притащили. Увидев развалины, здоровяк сбивчиво и пискляво, совсем не по стати, запричитал: не давал такого приказа, не трогал окрестных жителей, запрещал своим лезть к ним. Маг, презрительно изогнув губы, это подтвердил. Но главарь ушёл в Гетой искать новых жертв, а приходило время отправлять партию рабов — и, подталкиваемые истинными культистами, бандиты отправились в налёт.
Он пошёл наперекосяк. Жители хутора сбились в главном доме, отбиваясь от попыток их захватить, пока у культистов не лопнуло терпение — неблагодарные болваны отвергали милость Ночи! Изначальный смысл налёта подзабылся, и полетели огненные шары…
Обо всём этом маг поведал чуть ли не с гордостью. Он не боялся нас, не боялся умереть; сидел расслабленно, насколько возможно в путах, и хвост его даже не пошевелился, когда взбешённый Марк потянулся за револьвером. А вот уши Тэмина прижались к голове, и он тихо заскулил, как побитая собака.
Я встал между пленниками и стрелком. Сам не знаю зачем — мне и самому хотелось вышибить им мозги. Искупление, исправление, тихо подсказал мысленный голосок Айштеры. Проклятые рудники, от которых умираешь месяцами, вторил знахарке тенор Даичи. Или, на худой конец, церковный костёр.
Насилу удалось уговорить Марка опустить оружие. Лишь когда я упомянул, что пуля в лоб станет для них незаслуженным милосердием, стрелок прекратил пялиться на меня так, будто прикидывал, где проделать новую дырку. Он резко отвернулся, сунул револьвер и кобуру и, сгорбившись, пошёл к пепелищу.
Общую могилу для хуторян рыли молча. Потом мрачные возницы стали забрасывать в неё мертвецов. Когда дошёл черед до девочки, Марк стянул свой добротный плащ, завернул в него хрупкое тело, припал на колени и бережно опустил его в могилу.
Лишь когда обоз выбрался из леса на проторенную дорогу до Радианта, я выдохнул с облегчением.
Больше похорон не предвиделось.
Но на следующее утро жизнь показала, что любые предвидения ничего не стоят.
Кто-то задушил Тэмина и мага-культиста. Их шеи обвивали синевшие следы пальцев, выпученные глаза смотрели в пустоту, на губах блестела слюна.
Пленных
охраняли в две смены Утимару, ещё не до конца оправившийся от ран, и Айштера. Первой сидела знахарка. Перед тем как уйти спать, она проверила подопечных: были живы. А вот Утимару, по его признанию, к рассвету задремал — и уснул так крепко, что его не разбудили даже предсмертные хрипы. Он чуть виновато моргал, закутавшись в плащ так, что торчала лишь голова, — его ощутимо знобило.Утимару я в качестве предполагаемого убийцы не рассматривал. Даже здоровому фелину едва ли под силу задушить кинота, куда уж раненому. По схожей логике отметались все, кроме Энель, Хесона и Марка. Мелькнула мысль о Йоване, но она, хоть и жилистая, развитыми мускулами похвастать не могла.
Я опросил тех, кого подозревал, с глазу на глаз.
— Не мой стиль, — сказала Энель. — Я бы начала с того, что медленно спустила с них кожу. Но мы же договорились, что продадим их, разве нет?
— Чего ради мне марать об этих ничтожеств руки? — фыркнул Хесон. — Если бы я захотел развлечься, то освободил бы их и вручил каждому по клинку. В бою резать веселее. Отбросы не стоят того, чтобы убивать тайком.
— Это был не я, — мрачно произнёс Марк. — И я очень об этом жалею.
Он поколебался, но всё же продолжил:
— У меня была семья в деревне под Радиантом. Отправившись в Область Аномалий, я рассчитывал провести там неделю, от силы две… А вернулся, проблуждав почти год и потеряв всех, с кем шёл. Иногда течение времени там искажается… Я думал, что пробыл в Области не больше месяца.
Он скрипнул зубами.
— Когда я добрался до дома… дома больше не было. Мелкая банда — их много водилось в ту пору, из неудачников, которые не могли пробиться в Область и промышляли разбоем. Та девочка… — Марк прерывисто вздохнул. — Напомнила мне о дочери. Так что я с радостью убил бы их, не задумавшись ни на секунду. И мне жаль, что кто-то добрался до них вперёд меня — я рассчитывал подкинуть дровишек в их костёр. Но я доволен и тем, что увидел напоследок их мёртвые рыла.
Когда Марк упомянул о дочери, он коснулся амулета на шее, и я осознал, что именно он желал потребовать у Колыбели. Какую ошибку исправить, чью гибель предотвратить. Ведь, как ни крути, это Область отняла у него шанс защитить семью — будет справедливо, если она и вернёт её.
Ради такого можно рискнуть рассудком и жизнью.
Короткое расследование ничего не дало. Перед рассветом Марк охранял другой конец лагеря в компании с одним возчиком, простым как две копейки парнем. При всём желании тот не сумел бы придумать свою правдоподобную ложь или умело придерживаться чужой.
Тем и закончились мои попытки добиться правосудия.
Или правосудие и состояло в том, чтобы предать смерти преступников? Больше никто не возражал против такого исхода — если не считать Айштеры. Но даже её сострадание подверглось испытанию. По признанию знахарки, когда она узнала про смерть бандитов, то испытала, вдобавок к скорби, и щекочущее чувство удовлетворения.
— Если принять путь авантюриста означает принять радость от того, что умирает другой, то я не хочу идти по нему. Ты говорил, что быт авантюриста — это рутина, грязь и лишения. Но это не полный список. К нему надо добавить насилие. И к нему я не… Я отказываюсь принимать это. Отказываюсь быть авантюристом, если буду радоваться смертям. Пусть это и расстроит маму… Но я не она. Я не могу быть как она, — сказала она и поспешно добавила: — Но это не значит, что я не помогу тебе избавиться от проклятия. Я пройду с тобой до конца. Просто… Не знаю, что будет потом.