Сквозь тернии

Яська улыбнулся, изучая наряд человечка. Колпак с помпоном и тремя пуговицами, пришитыми одна над другой на линии переносицы. Длинный камзол с высоким воротником и белыми манжетами, застёгнутый на все пряжки. На ногах – чулочки выше колен, как у аристократа, и некое подобие современных бридж.

Оле лукаво улыбнулся и заговорил, чуть склонив голову на бок:

– Яська, а почему ты думаешь, что всё дело именно во мне?

Яська пожал плечами.

– Ну, ведь вы же повелеваете снами.

Человечек подбоченился.

– Э, нет. Тут вы, молодой человек, не правы. Я просто рассказываю детям сказки, которые они потом видят во сне. То же, что видишь ты, – не похоже ни на одну из моих сказок. Это вообще ни на что не похоже, если только... – Оле задумался, сунул зонтики под мышки обеих рук – видимо по привычке.

– Что, «если что»? – шёпотом спросил Яська.

– Если только к тебе не зачастил мой тёмный братец, – ответил Оле без тени улыбки. – Плохо, когда он является к маленьким детям, вроде тебя. Очень плохо. Это означает, что тебя ждёт Путь – и никуда от этого не деться.

– Ваш брат? – удивился Яська. – Я ничего о нём не слышал. Простите...

– За что же ты просишь прощения? – усмехнулся Оле, подходя ближе. – Мальчишкам, вроде тебя, не нужно знать про него, потому что он приходит с той стороны, чтобы вложить в ладонь обречённого метку. Чёрную метку.

– С той стороны? – Яська побледнел. – Из-за Молочной Реки?

Оле нахмурился.

– Ты знаешь про неё?

Яська кивнул.

– Плохо, – Оле Лукойе присел на край постели. – И когда это началось? Как давно ты «прозрел»? В смысле, вышел на Путь?

– Полгода назад. Меня заперли в подвале котельной. Потом случился обвал, но мне помогла маленькая девочка. Она показала, как «плыть», и мы направились к Мосту, потому что на нём расположена развязка – грань между разными мирами. Потом, правда, мы расстались. Она не могла пойти со мной, потому что... Потому что она была мёртвой.

Яська потупил взор.

– Вон оно значит как, – вздохнул Оле. – Мой брат такой. Он не щадит ни стара, ни млада – приходит, как только Тьма кликнет его.

– Это его рисуют в капюшоне и с косой?

Оле Лукойе рассмеялся.

– Вовсе нет. Так изображают Смерть – забирает именно она. Мой брат просто даёт понять: пришло время выйти на Путь. А уж как быть дальше, каждый решает для себя сам.

– Значит, это он указал Путь той девочке? Она говорила, что побежала за кошкой и больше не вернулась.

Оле Лукойе помолчал. Потом спросил:

– Тоскуешь по ней?

Яська кивнул.

– Плохо, что я даже не знаю её имени. Когда есть имя, хранится и память о человеке. А без имени – не пойми что выходит... Как будто выдумал всё.

– Не расстраивайся, – успокоил Оле Лукойе. – Ведь у вас всё относительно. Я покажу тебе, как её увели. Ты должен познать истину.

– Увели? Какую ещё истину???

Оле Лукой поднялся, молча раскрыл над Яськиной головой цветной зонтик, следом – чёрно-белый. Яська тут же куда-то провалился. В его голове звучал лишь голос сказочного человечка:

– Сны вовсе не вымысел. Они являются частью реальности. В них сокрыта истина, которую большинство индивидов гонят прочь, не в силах постичь. Смотри же на реальное и нереальное, что соприкоснулось друг с дружкой, породив материю!

...Яська очутился в больничной палате. Посреди комнаты стояло странное кресло с вытянутыми ручками, оканчивающимися некоим подобием скоб. Оно отдаленно напоминало кресло дантиста, но и впрямь лишь отдалённо. Ещё на нём кто-то лежал.

Под потолком мерцали раскалённые трубки. Что-то противно пищало, всякий раз неизменно отзываясь в груди щекочущим страхом. Со всех сторон напирали зелёные стены.

У кресла столпились люди в белых халатах, шапочках и марлевых повязках на лицах – всего трое. На руках у каждого – резиновые перчатки.

Яська нерешительно подошёл ближе. Выглянул из-за спин, непроизвольно вздрогнул, издав тонюсенький писк, который тут же прервался. От увиденного моментально пересохло в горле, а перед глазами поплыло марево.

Яська взмахнул руками, силясь сохранить равновесие; отступил к стене.

На него не обращали внимания, словно его тут и не было. Молоденькая медсестра склонилась над стеклянным стеллажом, чем-то зазвенела в выдвинутом ящике; спустя мгновение, выудила из темноты ампулу; сжала поблескивающее стекло трясущимися пальцами.

– Что это? – прохрипел Яська. – Зачем вы мучаете маму?

Медсестра вздрогнула. Испуганно огляделась по сторонам. Посмотрела мимо Яськи на стену. Глубоко вдохнула, побрела, покачиваясь, к своим коллегам.

Яська двинул следом.

Он остановился напротив спящей в кресле мамы и сказал:

– Мама, что они с тобой делают?

Мама не ответила. Её скрюченное тело с разведёнными ногами опутывали разноцветные провода и трубочки. В последних бурлило что-то бордовое и вязкое. Яська вытянул шею. Дико заверещал, увидев мамин живот – тот был огромен: внутри него что-то завелось!

Врачи огляделись по сторонам.

– Кажется, ребёнок... – сказал фальцетом ближний.

– Держите себя в руках! – Это седовласый со скальпелем – он стоял ближе всех к маме. – Здесь никого нет! За дело. Живо!

– Но я тоже что-то слышала, – возразила медсестра с ампулой. – Мне не могло показаться!

– Лекарство, – сухо приказал седовласый, протягивая руку.

– Господи, что мы такое творим! – послышалось с другой стороны.

Яська увидел ещё одного – он склонился у двери. Неясная тень с пляшущими белками глаз.

– Мы избавляем себя от ненужных проблем, – монотонно ответил седовласый, надламывая ампулу.

– А что если она знает про двойню? – Это снова фальцет.

Седовласый нахмурился.

– Я наблюдал её с момента начала беременности. Знаете, сейчас очень часто встречаются семейные пары, которые не хотят заранее узнавать пол ребёнка, – они отказываются от результатов УЗИ и просят ничего им не говорить. Только общую информацию, как развивается плод.

Яська глянул на фальцета – тот был явно на грани.