Сквозь тьму

Но тогда это было не свидание с Джанирой. Когда он был в Сетубале, Корнелю возвращался в закусочную, где она работала при каждом удобном случае. Он водил ее в мюзик-холл и на скачки единорогов. Он поцеловал ее - один раз. Только теперь, когда он собирался быть вдали от нее долгое время, он понял, насколько был сражен.

Дело было не только в том, что он мог говорить на своем родном языке и заставить ее понять. Дело было не только в том, что он отчаянно искал женщину после предательства Косташа. Он сказал себе, что это не так, во всяком случае. Он надеялся, что это не так.

Постукиванием он заставил левиафана встать на лапы, расширить горизонт, когда тот поднял свой передний конец - и его самого - из воды. Там, на севере, был материк Дерлавай. Он знал маленькую полоску земли, которая тянулась к нему - она лежала к западу от Лунгри, прибрежного городка в герцогстве Бари. После шестилетней войны Бари был отделен от Алгарве и получил самоуправление, но теперь он снова стал альгарвейским. Его возвращение к алгарвианскому союзу положило начало дерлавайской войне.

Корнелу направил "левиафан" дальше на юг. Он хотел быть уверенным, что ему достанутся мысы Янина, которые далеко выдавались в Узкое море с широким берегом. Чем ближе он подходил к земле, тем ближе он, вероятно, был к неприятностям.Он не хотел неприятностей, не в этом путешествии. Он не охотился за сбитыми альгарвианскими пожарными кораблями или альгарвейскими плавучими крепостями. Ему нужно было сделать доставку. Как только он это сделает, он сможет поспешить обратно в Сетубал.

Как он и надеялся, он обогнул мысы Янинан до того, как солнце село на северо-западе. С каждым днем оно оставалось над горизонтом все меньше, эффект усиливался высокими южными широтами, в которых он оказался.Дальше на юг, в земли Людей Льда, он скоро вообще перестанет подниматься.

Его левиафан спал глубоким сном. Он хотел бы сделать то же самое, но не тут-то было. Долгие путешествия на левиафане назад часто становились длиннее, потому что звери шли своей дорогой, когда люди, которые ехали на них, спали. Иногда они брали с собой двух всадников в длительные путешествия, чтобы убедиться, что этого не произойдет. Лагосцы не сочли нужным дать Корнелю товарища. Он задавался вопросом, что это говорит о важности миссии, которую они ему поручили.

Более того, он задавался вопросом, что, по мнению ункерлантцев, это говорило бы о важности миссии, возложенной на него лагоанцами.Ничего хорошего, если только он не ошибся в своей догадке. Он пожал плечами. Он следовал полученным приказам. Ункерлантцы были и всегда отличались умением выполнять приказы. Как они могли винить его?

После того, как он проснулся, первое, что он сделал, это посмотрел на луну. Она садилась на западе перед ним, отбрасывая серебристую полосу сияния через море. Он похлопал левиафана. “Ты плавал таким образом все время, пока я спал?” он спросил это. “Я надеюсь, что так и было. Так будет легче”.

Левиафан не ответил. Он просто продолжал плыть. Это была цель, для которой высшие силы сформировали его, и он превосходно выполнил свое предназначение.

Вскоре после восхода солнца у него был первый тревожный момент. "Левиафан" наткнулся на рыбацкую лодку, на которой развевался красно-белый флаг Янины.Это была парусная лодка, и в ней не использовалась магическая энергия, поэтому Корнелю не заметил ее, пока не увидел. Его рот сжался. Альгарвейцы, подлые сукины дети, какими они и были, вторглись в Сибиу с огромным флотом парусных судов и проникли в гавани его королевства именно потому, что никто не мог представить нападение, не основанное на магии.

Но янинцы, хотя они и не использовали мировую энергетическую сеть, доказали, что на борту их лодки было какое-то колдовство. Как только они увидели его - или, что более вероятно, увидели его левиафана, - они подбежали к яйцеметалке на корме рыболовной лодки, развернули ее к нему и пустили в ход.

Это было не слишком увлекательно; лодка была недостаточно большой, чтобы перевозить много людей. Яйцо, брошенное янинцами, пролетело далеко от цели, разорвавшись примерно на полпути между лодкой и "левиафаном" Корнелу. Им, похоже, было все равно - они тут же запустили в него еще одним.

“Хорошо!” - воскликнул он. “Я поверил тебе в первый раз”. Он повел "левиафан" курсом, который держался подальше от рыбацкой лодки.Янинцы никак не могли беспокоиться о лагоанцах в этих водах. Может быть, они боялись, что он ункерлантец. Но, насколько они знали, он мог быть одним из них. Они не пытались выяснить. Они просто попытались избавиться от него. И они тоже это сделали.

Как только он оставил их позади, он рассмеялся. Они, вероятно, говорили самим себе, какими замечательными героями они были. Судя по всему, что показала война, янинцы лучше убеждали себя в том, что они герои, чем на самом деле играли эту роль.

Рано утром следующего дня "левиафан" доставил "Корнелу" в юнкерлантерский порт Рисум. Лей-линейный патрульный катер и пара ункерлантерлевиатанцев проводили его в гавань. Над головой пролетел дракон, под брюхом у него были подвешены яйца. Он рассказал людям короля Свеммеля, кто он такой и откуда пришел.Они должны были знать, что он придет. Учитывая войну, которую они вели с Альгарве, он не предполагал, что может винить их за то, что они заподозрили его, но он думал, что они зашли в этих подозрениях дальше, чем следовало.

Райсум не был большим портом. Ни один из портов Ункерланта на Узком море не был большим, по стандартам, преобладающим дальше на восток. Все они посещались в течение нескольких месяцев в году. Это не позволило им приблизиться к своим участкам в Янине и Алгарве, которые лежали севернее. Райсум не смог бы долго оставаться чистым.

Как только Корнелу взобрался по веревочной лестнице на пирс, у которого отдыхал его левиафан, подбежал отряд солдат и нацелил на него палки. “Я твой друг, а не враг!” - сказал он на классическом каунианском - он не произнес ни слова об Ункерлантере.

Где угодно в восточном Дерлавае - даже в Алгарве, который убивал каунианцев, чтобы подпитывать свое колдовство, - он бы нашел кого-нибудь, кто понимал древний язык. Не здесь; ункерлантцы, приземистые и коренастые в своих длинных мешковатых туниках, болтали взад-вперед на своем собственном гортанном языке.

Он мог бы заговорить с ними на альгарвейском. Он сдержался, опасаясь, что из-за этого его сожгут на месте. И тогда ункерлантский офицер обратился к нему на альгарвейском: “Вы меня понимаете?”