Сквозь тьму

“Да, его Величество не слишком прислушивается к вашим словам”, - сказал Ватран. “Единственный вопрос в том, кто прислушивается к его словам, пока вы здесь внизу?”

“Я действительно время от времени задумываюсь об этом: я имею в виду, когда у меня есть время подумать о чем-нибудь, кроме того, что делают альгарвейцы”, - сказал Ратхар. “Пока у нас не было никаких проблем”.

“Пока”. Ватран произнес эти слова со зловещим значением, как будто он был предсказателем судьбы, видящим гибель впереди.

“Его Величество хочет, чтобы эта война была выиграна”, - сказал Ратхар. “Пока ты этого не поймешь, ты ничего о нем не понимаешь. Сейчас он так же непреклонен, как и когда-либо был в те дни, когда Кет предложил разделить королевство ”.

“Хорошо”. Ватран наклонился вперед и заговорил очень, очень низким голосом: “Как ты думаешь, где бы мы были, если бы Кет выиграл гражданскую войну?”

“Ты и я?” Ратару не понадобилось много времени, чтобы обдумать это. “Мы бы умерли. Кет любил своих врагов не больше, чем Свеммель любил ... делает. В конце концов, они были близнецами, похожими как две капли воды”.

“Это не то, что я имел в виду, и ты чертовски хорошо это знаешь”, - сказал Ватран. “Где было бы королевство? Лучше? Хуже? То же самое?”

“Как ты можешь судить?” Ратхар ответил, пожав плечами. “Разница невелика, шансы есть. Лица были бы такими, но не безразличными. Или ты думаешь иначе?”

“Нет, не совсем”. Ватран вздохнул. “Было бы здорово, если бы мы могли быть эффективными, не говоря все время об эффективности, если бы мы могли быть надлежащим дерлавейским королевством, а не большой небрежностью, которая никогда не удается сделать все правильно с первой попытки, и, как правило, не удается и со второй.Вы понимаете, о чем я говорю, лорд-маршал, или для вас все это просто самогон и ополаскиватель?”

“Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь”, - ответил Ратхар. “Любой, кто когда-либо водил войска против альгарвейцев, знает, что ты имеешь в виду: либо он знает, либо его убьют прежде, чем он сможет это выяснить. Но я скажу вам кое-что, генерал.”

“Что это?” Ватран говорил как человек, который опечалился, даже если у него не было ничего крепче чая.

“Чем больше мы сражаемся с альгарвейцами, тем эффективнее становимся”, - ответил Ратхар. “Мы должны. Либо это, либо мы погибнем. И я скажу вам кое-что еще: рыжеволосые никогда не думали, что мы продержимся так долго. Мы уже преподнесли им один сюрприз. Теперь мы узнаем, сколько у нас еще есть ”. Он кивнул, ему понравилось звучание этих слов. “Мы узнаем довольно скоро, благодаря высшим силам”.

“Вернись сюда, ты, жалкое, проклятое создание!” Скарну позвал овцу, которая отделилась от стада. Овцы не проявили никакого интереса к приближающемуся. Он нашел хорошую траву на опушке леса, и его густая шерстяная шерсть, которую давно не стригли, защитила от холодного, противного дождя, который вначале лил с серого неба, а теперь темнел к вечеру.

Плащ Скарну с капюшоном тоже пропускал дождь, но не так хорошо. Он хлюпал к овцам, с каждым шагом теряя самообладание. Он поднял свой посох.Когда он подобрался достаточно близко к разъяренному животному, он намеревался показать ему, кто здесь хозяин, и в недвусмысленных выражениях.

Но овца, возможно, знала, что у него на уме - и она, несомненно, знала, как далеко он может зайти с помощью этого посоха. Проворное, как будто оно выросло, прыгая со скалы на скалу в горах Братану, оно снова и снова ускользало от него. Он подумал, не попытается ли оно перепрыгнуть через забор и перейти дорогу, чтобы пробраться среди дубов и добыть желуди, как дикий кабан.

Оно не прыгнуло, но снова ускользнуло от него, как будто играло с ним. Он с тоской оглянулся на ферму. У Меркелы была бы большая кастрюля тушеного мяса, булькающего на огне. Ему было бы все равно, если бы там была только зелень, горох, фасоль и капуста. Это наполнило бы его и согрело изнутри. Как бы то ни было, ему повезет, если он не слег бы с грудной лихорадкой к тому времени, когда он, наконец, выследит эту чумную овцу.

“Из тебя получилась бы отличная баранина”, - прорычал он. “Из тебя получилась бы чертовски вкусная баранина, ты знаешь это?”

Он задавался вопросом, что сказала бы Меркела, если бы он перерезал горло овце, когда наконец поймал ее, выпотрошил тушу и оттащил обратно на ферму. Он вздохнул. Нет, он на самом деле не задавался вопросом, что сказала бы Меркела. Он знал. Овца будет жить, как бы сильно он ни желал ей смерти.

Из-за проливного дождя и сгущающегося мрака он не видел всадников, приближавшихся по дороге, пока они не оказались совсем близко. Они тоже его не заметили - а потом, внезапно, заметили. Один из них крикнул с акцентом на валмиерском: “Ты ведешь себя как крестьянин, называющий себя Скарну?”

Скарну не стал ждать, чтобы признать или отрицать, что он был самим собой. Он стоял всего в паре шагов от ограждения. Он вскарабкался по нему, перебежал дорогу и убежал в лес.

“Остановка!” - крикнул альгарвейец, говоривший на его языке. Но Скарнухан не собирался останавливаться. Он мог придумать только одну причину, по которой рыжеволосые хотели заполучить его, ту же самую, которая заставила его прятаться в лесу раньше. Он снова проклял свою сестру за то, что она предала его своему альгарвейскому любовнику.

Люди Мезенцио не просто кричали на Скарну. Они начали стрелять и в него тоже. Лучи прожигали мимо, вскипая дождевыми каплями на своем пути. Но в такую погоду, как эта, лучи быстро ослабевали. Когда один из них ударил его, у него было достаточно силы, чтобы прожечь его плащ, достаточно, чтобы прожечь брюки, но недостаточно, чтобы сделать гораздо больше, чем просто опалить его зад. В безоблачный день это могло бы привести его в уныние.

Как бы то ни было, он взвыл, взвизгнул, подпрыгнул в воздух и хлопнул ладонью по обожженной части тела, почти как если бы он был комическим актером на сцене. Он пробежал пару шагов, гадая, насколько серьезна рана. Затем он решил, что, должно быть, не так уж сильно пострадал, если мог продолжать бежать так быстро.Он петлял между деревьями, стараясь, чтобы между ним и альгарвейцами было как можно больше стволов.

Они топали за ним пешком, перекликаясь на своем языке. Их было четверо или пятеро; он не потрудился сосчитать, прежде чем убежать. У всех у них были палки, и его пульсирующая правая ягодица свидетельствовала о том, что они не стеснялись ими пользоваться. Но становилось темно, и он знал лес, а они нет. Как только он перестал бежать в слепой панике и начал использовать голову, у него не составило труда стряхнуть их.

Надвинув капюшон на лицо, он укрылся в густых зарослях кустарника, пока они пробегали мимо. Один из них приблизился на расстояние пятнадцати-двадцати футов, но понятия не имел, что он где-то поблизости. Как только они все оказались вне пределов слышимости, он встал и отошел в сторону, подальше от тропы, по которой им предстояло вернуться к своим лошадям.

У него возникло искушение самому вернуться к лошадям, ускакать на одной и увести за ней остальных. Но он не знал, оставила ли рыжеволосая тень человека присматривать за животными. На их месте он бы так и сделал. И поэтому, какой бы заманчивой ни была перспектива хорошенько их подправить, он решил довольствоваться побегом.

Он провел долгую, холодную ночь в лесу. Без плаща он мог замерзнуть. В нем он был просто несчастен. Он спал очень мало, независимо от того, насколько устал. Как бы сильно он ни хотел, он не мог вернуться на ферму. Он надеялся, что альгарвейцы охотились только за ним, а не за Меркелой андРауну и двумя каунианцами из Фортвега, которые присоединились к ним. Однако он не осмеливался выяснить это, не сейчас.