Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

В конце концов, ведь ничего особенно страшного не произошло. Всего лишь звук, не более. Не думаю, что кто-нибудь из прочитавших эти строки (если их суждено кому-то прочитать), поймет, что пережил я, или какое воздействие случившееся произвело на меня. После ужина я вышел на палубу, чтобы покурить перед сном. Ночь была очень темная… Настолько темная, что, стоя под шлюпкой, я не мог различить офицера на мостике. Кажется, я уже писал, какая необыкновенная тишина царит над этими скованными льдом морями. В любых других уголках мира, даже в самых пустынных, в воздухе всегда чувствуется какая-то вибрация, какое-то легчайшее гудение, то ли от отдаленных поселений людей, то ли от шелеста листьев на деревьях, то ли от крыльев пролетающих птиц или даже от шелеста травы под ногами. Человек может даже не замечать этого шума, но, если его вдруг не станет, почувствует беспокойство. Лишь здесь, в арктических морях, полная бездонная тишина нависает над тобой во всей своей страшной реальности. Твоя барабанная перепонка напрягается, чтобы уловить хоть какой-то шум, и возбужденно реагирует на любой звук, который раздается на судне. Вот в таком состоянии я стоял, облокотившись о фальшборт, когда на льду, почти прямо подо мной, раздался вопль, громкий, истошный вопль. Мне показалось, что начался он с такой ноты, которую не взяла бы ни одна оперная примадонна, а потом начал становиться все тоньше и тоньше, пока не превратился в какой-то то ли стон, то ли вой. Так, наверное, мог бы звучать последний крик какой-нибудь заблудшей души. Этот жуткий вопль до сих пор у меня в ушах. Печаль, неизъяснимая печаль слышалась в нем и еще страстное желание. Но помимо этого я различил в нем и нотки какого-то дикого торжества. Раздался он совсем близко от меня, однако, как я ни всматривался в темноту внизу, ничего рассмотреть мне так и не удалось. Я немного подождал, но звук не повторялся, поэтому я пошел вниз, потрясенный больше, чем когда-либо в жизни. Направляясь в кают-компанию, я столкнулся с мистером Милном, который шел на вахту.

– Ну что, доктор, – сказал он, – может, и это забобоны? Вы слышали этот вой? Может, вы и его назовете суеверием? Теперь-то вы что об этом думаете?

Я был вынужден извиниться перед честным парнем и признать, что так же озадачен, как и он. Возможно, завра все это будет восприниматься по-другому, но пока я даже не решаюсь записать все те мысли, которые приходят мне в голову. Через несколько дней, когда надо мной не будет довлеть всеобщий страх, я стану презирать себя за это малодушие.

18 сентября

Беспокойная и тревожная ночь закончилась. Все еще думаю о том странном звуке. Капитан тоже не выглядит отдохнувшим: лицо у него осунулось, глаза покраснели. Я не рассказал ему о вчерашнем происшествии и не буду этого делать. Он и так достаточно взволнован: то встает, то садится, буквально не находит себе места.

Утром, как я и ожидал, на льду увидели большую трещину, поэтому снялись с якоря и прошли около двенадцати миль в западно-юго-западном направлении, но там путь преградила огромная льдина, не меньше любой из тех, которые мы оставили за кормой. Она полностью перекрывает коридор, поэтому нам ничего не остается, как только снова бросить якорь и ждать, пока она расколется, что, скорее всего, произойдет в течение ближайших двадцати четырех часов, если не изменится ветер. В воде заметили нескольких тюленей-хохлачей {458} , одного удалось подстрелить. Это огромное животное, его длина – больше одиннадцати футов. Это злобные, агрессивные создания, говорят, что силы у них больше, чем у медведя. К счастью, они достаточно медлительны и неуклюжи, и на льду охотиться на них достаточно безопасно.

458

…тюленей-хохлачей… – Тюлень-хохлач – один из крупнейших видов тюленей, длиной до трех метров и весом до трехсот пятидесяти килограммов; название получил по особому мешковидному образованию на верхней стороне морды самцов, которое, надуваясь, выглядит как большой, размером с голову этого животного, мешок.

Как считает капитан, это не последние наши неприятности, хотя, что ему внушает эти мысли, я не понимаю, ведь все остальные на борту уверены, что нам чудесным способом удалось спастись и скоро мы окажемся в открытом море.

– Я полагаю, доктор, вы думаете, что все опасности позади? – сказал он, когда мы остались одни после обеда.

– Надеюсь на это, – ответил я.

– Не стоит быть в этом так уж уверенным… Хотя, несомненно, вы правы. Да, скоро наши любимые смогут обнять нас. Но кто знает, кто знает…

Какое-то время он сидел молча, задумчиво покачивая ногой.

– Послушайте, – продолжил он. – Это опасное место, даже при самых лучших условиях… Коварное и опасное место. Я знаю случаи, когда в такой же ситуации люди погибали в считанные минуты. Достаточно легкого движения, одного легкого движения льдины – и судно идет на дно со всем экипажем, и только пузыри на зеленой воде указывают на то место, где оно затонуло. Вот интересно, – нервно усмехнувшись, продолжил он, – я столько лет плаваю в этих местах, а никогда не задумывался о завещании… Не то чтобы я мог похвастать какими-то особыми сбережениями, и все же, когда человек постоянно подвержен опасности, хорошо быть готовым ко всему, вы не находите?

– Конечно, – сказал я, не понимая, к чему он клонит.

– Когда знаешь, что у тебя все улажено, чувствуешь себя увереннее, – продолжил он. – Если со мной что-нибудь случится, я надеюсь, вы позаботитесь о моих вещах. В моей каюте их не так уж много, но я хочу, чтобы все они были проданы, а вырученные деньги разделили поровну между членами команды. Хронометр оставьте себе, пусть напоминает вам о нашем путешествии. Разумеется, я говорю это так, на всякий случай. Просто вдруг подумал, если есть такая возможность, почему бы не обсудить это с вами. Я полагаю, на вас можно рассчитывать?

– Полностью, – ответил я. – И раз уж вы заговорили об этом, я бы тоже хотел…

– Что хотел? – перебил он меня. – С вами все в порядке! Что у вас-то стряслось? Простите, я не хотел быть невежливым, но мне не нравится, когда молодой человек, который только вступает в жизнь, начинает говорить о смерти. Сходите лучше на палубу, подышите свежим воздухом, вместо того чтобы болтать всякий вздор в каюте и заставлять меня делать то же самое.

Чем больше я думаю об этом разговоре, тем меньше он мне нравится. Почему капитан вдруг решил отдавать распоряжения на случай своей смерти именно сейчас, когда самая большая опасность осталась позади? В его безумстве есть какая-то методичность {459} . Возможно ли, чтобы он замыслил покончить с собой? Помню, один раз он с большим чувством говорил о том, каким отвратительным преступлением считает самоубийство. Нужно будет присматривать за ним. Хоть я не могу нарушить его уединение в каюте, по крайней мере, буду оставаться на палубе, пока он находится на мостике.

459

В его безумстве есть какая-то методичность. – См. т. 11 наст. изд., комментарий на с. 407.

Мистер Милн отнесся к моим подозрениям несерьезно, говорит, что это «обычные капитанские штучки». Сам он считает, что у нас все отлично и что уже послезавтра мы выберемся изо льдов, еще через два дня пройдем Жан-Мейен и увидим Шетландские берега менее чем через неделю. Надеюсь, он не ошибается. Хоть его мнение и идет вразрез с мрачным настроением капитана, я все же склонен ему верить, поскольку старпом – моряк бывалый и привык думать, прежде чем что-то сказать.

Катастрофа, ожидание которой мучило нас так долго, наконец грянула. Даже не знаю, что писать. Капитан исчез. Возможно, мы еще увидим его живым, но я боюсь, что шансов на это почти нет… Почти нет. Сейчас семь часов утра 19 сентября. Всю ночь с группой добровольцев обыскивал огромную льдину впереди нас в надежде обнаружить его следы. Не нашли ничего. Попробую как-то описать обстоятельства его исчезновения. Если кто-нибудь когда-нибудь будет читать эти строки, я хочу, чтобы этот человек помнил, что пишу я не понаслышке и ничего не придумываю. Я, здравомыслящий и образованный человек, лишь описываю то, что произошло у меня на глазах. Выводы сделаны мною, но за достоверность фактов я ручаюсь.

После того разговора, который я описывал, капитан оставался в прекрасном настроении. Хотя и заметно нервничал. Вел себя так, словно чего-то ждал с нетерпением, суетился, руки и ноги у него часто подергивались, как при пляске святого Витта (такое я за ним и раньше не раз наблюдал). За четверть часа он поднимался на палубу семь раз, но после нескольких быстрых шагов спускался обратно. Я все время держался рядом с ним, потому что в лице у него что-то подтверждало мое решение не выпускать его из виду. Он, кажется, заметил, как меня беспокоит его беготня, потому что напустил на себя жизнерадостный вид, громко хохотал над малейшей шуткой, чтобы как-то притушить мое волнение.

После ужина он очередной раз вышел на корму, я последовал за ним. Ночь была темная и очень спокойная, лишь в мачтах тоскливо шелестел ветер. С северо-запада к нам приближалось густое облако, своими щупальцами оно уже охватило луну, которая теперь показывалась лишь изредка и ненадолго. Капитан беспокойно расхаживал туда-сюда по корме, потом заметил, что я все еще слежу за ним, подошел ко мне и дал понять, что мне лучше спуститься вниз. Естественно, это только укрепило мое намерение оставаться на палубе.

Думаю, после этого он забыл обо мне, потому что прислонился к ограждению борта и стал всматриваться в снежную пустыню, часть которой была накрыта тенью, а часть неясно поблескивала в свете луны. Несколько раз по его движениям я понимал, что он смотрит на часы. Один раз он произнес какое-то короткое предложение, из которого я разобрал лишь одно слово «готов». Признаюсь, мне сделалось не по себе, когда, наблюдая за этим высоким силуэтом, проступающим из мглы, я вдруг подумал, до чего он похож на юношу, ожидающего возлюбленную в назначенном для свидания месте. Свидания с кем? Когда я сопоставил известные мне факты, какая-то смутная догадка затрепетала в моем сознании, но к тому, что произошло потом, я был совершенно не готов.