Слабые люди

–На сколько?

–Этого я сказать не могу. Все было бы проще, если б тут было где учиться.

–Но тут есть. – просто ответил он.

–Да тут все не то! Какие-то технари и прочая чушь! Я бы хотела пойти на дизайнера… или художника! Буду рисовать иллюстрации к детским журнальчикам, там особо таланта не нужно ведь! А ты точно уверен, что не хочешь поехать со мной? – тут же вкрадчивым голосом поинтересовалась она.

Вздохнув, он посчитал до десяти. Один. Нет, хочу, но не могу! Два. Потому что это ничего не исправит. Три. Стоит мне уехать и все пойдет псу под хвост. Четыре. Потому что мать убьет Рому! Пять. Не собственными руками, но сидя перед ним, пока он умирает от голода! Шесть. Не переставая при этом реветь, будто она и правда его режет! Семь. И я даже не знаю, хорошо ли это. Восемь. Не знаю даже, расстроит ли меня его смерть! Девять. Не хочу об этом думать, понимаешь ты или нет?!

Десять.

–Нет. Я не могу оставить брата на мать. – тихим голосом подтвердил ее опасения Кирилл, представляя, как взрывается прямо на этом самом месте.

–Но… но может… может, поговорить с ней?– в ее голосе слышалась обида,– Она же его мама, она обязана понять, что это ей нужно за ним ухаживать, а тебе уже пора строить свою жизнь, разве нет?

–Моя мать, Наташа, та еще курва. – из бурлящего бассейна выплеснулся первый фонтан кипящих брызг, – Неужели ты не понимаешь, что, если б не она, я давно бы отсюда сбежал?! Мы столько раз с тобой уже это обсуждали, какого ляда ты мне продолжаешь компостировать мозги? Нет значит нет, баста!

–Ну, не злись, пожалуйста! – Наташа тут же прижалась к его груди и заканючила, покрепче обхватив за плечи, стесняя его движения.

Вполне ожидаемая, более того закономерная реакция– когда Кирилл злится, страдают все. Из памяти еще не выветрилась очередная массовая потасовка, устроенная ее любимым в день ее же рождения, когда в ответ на колкость потенциального тестя он швырнул в него стулом, а затем раскидал всех ее младших братьев, чересчур ретиво бросившихся защищать честь отца. Это была настоящая катастрофа– полностью разнесенная квартира, две сорванные женские глотки, и дюжина опухших физиономий без единого зачатка интеллекта. После этого ее родня всячески способствовала разрыву их отношений, стараясь особо не злить Кирилла, ведь было неизвестно, чем бы в итоге все закончилось. Запреты переступались, советы отвергались, попытки отвадить дочь от ее психованного парня предоставлением более выгодной партии так же не увенчались успехом, а вскоре и вовсе прекратились всего после одного его визита. "А коль хотите, чтобы у вас сгорел дом– продолжайте в том же духе."– мрачно пошутил под конец своего не так чтобы продолжительного монолога Кирилл и ушел восвояси, отметив, что они нехотя согласно кивнули.

–Не говори мне не злиться! От этого еще больше злюсь. – он все равно попытается успокоиться, лишь бы только она молчала.

–Прости, я дура, я не хотела тебя разозлить. – она взяла его руку в свои, – Если хочешь, поговорим о другом. Идет?

–Не хочу я ни о чем говорить. Пошли лучше ко мне, тут жарко. – ответил Кирилл, встал и начал собирать бутылки.

–Да брось ты их тут!

–Не пойдет. Подо мной живет псих, который тут ошиваться любит. Устроит с ними такое, что остальные соседи взбесятся и, как всегда, все на меня свалят, а мне подобной херни на хрен не надо, уж поверь. Убери за собой!

–Ладно. – она сложила скатерть и положила ее в сумку.

Дома Рома сидел в коляске и смотрел в окно. Услышав, как щелкнул замок, радостно завыл, тут же пытаясь развернуть одним колесом сидение. Быстро подбежав к нему и закрыв рот ладонью, Кирилл погладил младшего по голове и шепнул: "Не кричи." Брат тут же притих, на радостях продолжая шлепать пальцами по его небритой щеке. Махнув подруге рукой, чтоб проходила на кухню, Кирилл поднял младшего на руки и отнес в ванную, где, проведя все необходимые процедуры по гигиене, надел на него заранее подготовленные чистый комплекс подгузников и штаны с его старой футболкой, которая брату очень нравилась– скашивая свой взгляд на грудь с принтом человеком-пауком, малой неизменно цеплял обрывки поистершегося изображения ногтями . Вновь потрепав брата по голове, Кирилл отнес его в комнату и спросил, чего тот хочет, внимательно выслушивая мычание: со времени, когда стал ухаживать за ним, старший брат сумел разобраться в понимании того, что ему пытался сказать младший, по сути став единственным, кто все понимал. Кирилл сразу понял, что его брат не настолько отстает в развитии, как ему думалось прежде, и способен понимать понятные слова, не зная лишь, как отвечать, потому первый год целиком прошел в обучении его сигналам при помощи одной лишь правой руки, вроде того же знака "о'кей", заставив лежать который можно было дать понять о срочном желании посетить туалет. Рома не мог контролировать свое испражнение, далеко не сразу научившись хотя бы просто распознавать первые позывы, и его чистота целиком зависела от быстроты брата, а так же, что вовсе прискорбно, от календаря– если Кирилл находился на работе, никто не мог предотвратить извержение каловых масс прямиком в штаны. Кирилл лишь надеялся, что его брат не настолько сознателен, чтобы познать такое чувство, как стыд, и осознать свою беспомощность, все пятнадцать лет жизни сопровождавшей на протяжении всей бытийной паузы, в которую он попал– вокруг него ничего не происходило. Совсем. Все так же работал телевизор, редко звонил домашний телефон, брат иногда приходил и крутился возле него, а затем уходил снова– засыпать ли с наступлением темноты или на работу вслед за рассветом. Иногда появлялась его девушка, Наташа, а иногда на пороге квартиры слышались слезные упрашивания его матери, которую он все еще помнил и по-своему любил, выражая любовь в призывном мычании. Но она так и не подошла к нему больше.

Указательный палец вытянулся и сделал полукруг влево– что значило "хочу есть". Усадив Рому обратно в кресло, Кирилл подвел его к столу и попросил подождать. Перерыв всю кухню и с тихим раздражением отметив, что в очередной раз забыл купить смеси для каши, старший по-быстрому сварил заныканную матерью в духовке овсянку с давно истекшим сроком годности, мысленно прося прощения, шмякнул получившуюся жижу в тарелку. Не успел он вернуться в комнату, как его остановила рука Наташи.

–Ты еще долго? – шепотом спросила она.

–Ты не видишь, что я его кормить собрался? – со злобой в голосе ответил он ей, – Терпение, твою мать!

Не обращая внимания на реакцию оскорбленной в лучших чувствах девицы, он прошел в комнату и положил тарелку на стол. Вложив в слабую руку Ромы ложку, попытался заставить его поесть самостоятельно, раз от разу надеясь, что уж теперь-то ложка благополучно допутешествует в рот. Как и тысячу раз до этого попытка оказалась тщетной, что стало своеобразным ритуалом, этакой традицией в худших ее проявлениях. Тренировки пальцев не помогали– было слишком поздно пытаться что-то сделать после того, как они безвольно висели несколько лет кряду, с надеждой на скорейшее улучшение. Процесс грозил затянуться еще на несколько лет вперед, если только внезапно не сойдет с небес святой и не благословит несчастного Романа, одним касанием вылечив обширные недуги. Но никакого святого за окном не наблюдалось, и Кирилл сам начал кормить младшего с ложки, медленно помешивая кашу в ожидании, пока он посмакует и проглотит очередную порцию. В этот раз с едой было покончено в два счета– едва последняя ложка была съедена, Рома вновь замычал, шевеля пальцами в попытках зацепиться за шнурок.

–Что, мультиков хочешь? – от долгого молчания Кирилл малость охрип.

–Уогу!– последовал утвердительный ответ и брат мотнул головой назад. Таким образом он кивал– не так, как нормальные люди.

–Ладно. Как на счет "Кошмара перед Рождеством"? – на самом деле никакого значения это не имело, но Кирилл предпочитал создавать видимость возможности выбрать.

Вставив диск в дисковод проигрывателя, он нажал "Пуск" и отправился на кухню. Наташа уже изнывала от скуки, выкуривая третью подряд сигарету и невольно морщась от накатившей на нее дурноты, все равно радостно улыбаясь, едва он объявился.

–Ну, теперь можем и чаю попить. – со вздохом сообщила она и, выбросив окурок в форточку, принялась за приготовления, кружась по помещению как у себя дома.

Поставив чайник на плиту, Наташа тут же полезла за чайными пакетиками и ее коротенькое платьице оголило весьма аппетитную попку. Протянув руку, Кирилл ущипнул ее, заставив ойкнуть. Из рук тут же выпала сахарница, которую она в этот момент решила переставить на полку повыше. С грохотом достоинством в размер шкафа посудина приземлилась на пол и весь сахарный песок зашуршал, рассыпаясь по полу.

–Ах ты, черт! – ругнулись оба в унисон и засмеялись.

Уборка не заняла и пяти минут и вот они уже сидели друг напротив друга и пили крепкий цейлонский чай, то и дело пихая друг друга пальцами ног под столом. Молчание вновь затягивалось и вновь Кирилл хотел о чем-то поговорить, но чувствовал, как все мысли выдуваются из него с каждым выдохом, так и не обретя вербальную форму. Ему хотелось сказать, что она красивая, пусть это была б не совсем правда. Хотелось рассказать какую-то смешную историю из своей жизни, но вместо веселого воспоминания о каком-то забавном моменте детства не возникало даже лица отца, чья усмешка была похожа на издевку, нет– тишина продолжала царить в его мыслях.

–О чем ты думаешь? – последовал скользкий вопрос.

–Ни о чем. В голове абсолютная пустота. – она все равно не поверит, а ему лень выдумывать очередную банальность.

–Что-то не так?

–Нет, все как обычно– нормально. – солгал он.

Нет. Вовсе не нормально, однако исправить это никак нельзя– такова уж сама жизнь и ее приходится терпеть. Он не сказал этого вслух, а Наташа сразу поверила в его ложь, немедленно перейдя к спасительному рассказу о своей очередной подруге, в очередной раз попавшейся по причине отсутствия способности в конспирации на измене и тут же вылетевшей из очередной квартиры своего очередного мужика. Особым умом Наталья не отличалась, зато среди других молодых женщин ее выделяла способность сохранить преданность: в то время, как все ее подружки дружно кричали, что их тела– их дела и ни у кого нет права решать, как им жить, сразу же перейдя от громких заявлений к скачкам по парням, меняя их как перчатки, сама же Наташа не позволяла себе опуститься до такого. Однажды встретив Кирилла, Наташа сразу же нутром почуяла, что он ее мужчина мечты. Сильный, высокопримативный, с широкой спиной, чуть смуглой кожей, усеянной вечными боевыми отметинами, и тяжелым взглядом, довершенный грубым басовитым голосом. Своей внешней пуленепробиваемостью он представлялся ей не иначе как узко-определимым идеалом. Сладкие мальчики, внимательно следящие за своей внешностью и манерами, ее не прельщали. Самодовольные мужчины, считавшие выше своего достоинства знакомиться с ней, вызывали лишь тихое негодование. Но вот в Кирилле была та природная грубость, от которой сходят с ума почти все женщины. Он был не тем, кого любят, но тем, с кем грешат по полной программе, хотя Наташа все же именно любила его в том понимании, в каком вообще может любить женщина, путающая возбуждение с влюбленностью. В общем, сама природа благоволила их связи, она же их и соединила в тот же день.