Слабые люди

–Нет.

–Что нет?

–Нет, мне это не нравилось, и ты это знаешь, потому что сам испытываешь то же самое.– она улыбнулась еще шире,– Мы оба с тобой ненавидим его за то, что он вошел в нашу жизнь и сразу же ее разрушил, и тебе нет смысла даже отрицать это– все твое отношение было видно, пока я с ним сидела! Ты никогда не любил меня, а только делал мою жизнь еще хуже, но это понятно, почему– из-за Ромы! Если бы не Рома, я бы не отвела от тебя глаз и не позволила стать таким, какой ты сейчас!

–И какой же я?

–Унылый, жалкий мудак, который, как и я, не нашел в себе силы признать очевидное сразу! А я признала, но так и не нашла в себе силы сделать все, что требовалось! Я оставалась рядом с ним столько, сколько могла, но мне была невыносима мысль, что моя жизнь разрушена! То, что из меня вышло, не было человеком– это было наказание от бога за то, что я не совершала! – воздев глаза к потолку, она заголосила, – Потому что бог хоть и всемогущ, но за всем сразу уследить не может– столько нас тут, уродов, расплодилось, в самом-то деле! Я не должна была страдать, потому что всегда следовала его заветам, но он наказал меня… наказал Ромой… и тобой.– и настоящая ненависть вспыхнула в ее глазах,– Сначала я думала, что это Рома не заслуживает такой жизни, но ты… Я тебя родила, собственной грудью вскормила, мыла, одевала, играла с тобой, все свое внимание– и одному тебе!.. А стоило родиться Роме, как все пошло кувырком– папаша умер, младший сын– физический урод, а старший– моральный. Едва я обратила свое внимание на того, кто в нем нуждался, как ты тут же распустил нюни и был таков! Ни единого хорошего словечка от тебя я не слышала, никак ты мне не помогал, а еще защитник, что называется! Когда ты был мне нужен, тебя никогда не было рядом, потому что, как только становилось трудно и появлялись пусть даже малейшие проблемы… Кирюша у нас берет и проваливается сквозь землю– хоть кишки рублями нашпигуй и металлоискателем вооружайся! Ни слуху, ни духу! Знаешь, как сильно я волновалась, ночами не спала, когда ты не приходил, думала, что тебя похитили, избили, изнасиловали и убили, каждый раз надеясь, что ты все-таки вернешься домой– целый и невредимый… да пусть даже и избитый– лишь бы живой! А ты не приходил, никогда не приходил, когда я ждала, никак не давал о себе знать, ночуя у своих "друзей" или в подворотне какой, как самый настоящий бомж! Ты не был мне тем сыном, которого я хотела, ты не был моей поддержкой!– ее рот содрогнулся и она разрыдалась,– Надо было… убить вас обоих… просто утопить, ей-богу, просто окунуть лицом в воду и держать, пока не прекратите сопротивляться! Видит бог, я была бы вынуждена сделать это! Он бы простил мне это, я знаю, что обязательно простил!

Утирая рукавами свисающие с носа сопли, женщина продолжала изливаться слезами, уже не столь смело глядя на своего сына, так и не нашедшегося с ответом. Кирилл даже и не подозревал, что она думала о подобном, потому что сам несмотря ни на что не допускал и близко подобных мыслей. Он вспоминал, как ему самому было трудно с братом по всем пунктам, особенно в общении, но он никогда не допускал мысли о том, чтобы убить его, даже не рассматривая сей акт как избавление от страданий. Одно время, предавшись кратким мечтаниям, Кирилл вознамерился найти какую-нибудь компанию, которая могла бы сделать что-то в рамках физиологии с его братом– экзоскелет какой-нибудь спроектировать или еще чего покруче, но рекламные баннеры на сайтах, предоставляющих не те услуги, что были нужны, а затем и постоянно присутствующая в карманах и зарплатном конверте реальность быстро убедили в невозможности исполнения его большого желания. Роману так и суждено было остаться в коляске, прибегая к помощи всего одной руки, а ему самому как старшему брату предстояло просто быть тем, благодаря которому жизнь братца не превратилась б сплошной кошмар. Однако мысль, что мальчик уже в нем, не возникала в мыслях Кирилла. Должно быть, требовалось слишком много времени на формирование подобной чересчур большой для среднего обывателя мысли и сейчас просто был не тот срок. Но до чего б он точно не дошел, так это до его убийства. Кого угодно, но только не Рому!

–Молчишь, скотина такая? – покачав головой, продолжила мать, – То-то же! Сам все прекрасно понимаешь, что это все такое! Не тебе осуждать меня, не тебе меня учить, как жить. Бог не помог Роме, значит, я тоже не могла. Следовало сделать все правильно, но я… оказалась слишком слабой. Бог не дал мне сил сделать это, значит, не мне предстояло совершить это. Для него я– уже все, отбывший свое материал, не оправдавший ожиданий. За что мне было еще цепляться, за тебя что ль? Ну уж нет. Я слишком долго жила ради кого-то, полностью игнорируя себя, не понимая, что с самого начала была любить себя и только себя, делать все для себя любимой и не позволять никому это изменить! Да, я стала алкашкой, да, я трахаюсь с мужиками и что? Небеса разверглись? Нет. Может, кто-то умер? Опять нет? Может, я хотя бы почувствовала себя поганою скотиной и измучилась угрызениями совести? Снова нет, представь себе! Вот и скажи мне, сыночек мой ненаглядный, а на кой, собственно, черт мне нужно страдать, если по итогу я ничего-то и не получу? Вот именно!

Кирилл чувствовал, как тошнота тихим сапом приливает к его горлу, и закачал головой, стараясь дышать глубже. Страшная усталость навалилась на его плечи, упираясь в спину, заставляя хотеть наконец разогнуться и просто лечь, пусть даже и на этих ледяных ступенях– какая, в самом деле, разница? Кто его увидит, осудит? Здесь только пьяная мать, в очередной раз пришедшая вымогать деньги! Позвонки захрустели, соприкасаясь с уголками ступеней.

–Ты и сам знаешь, что я права, сынок. Он не позволяет тебе жить, вечно удерживает на месте в этом несчастном городишке. Ты даже пойти бить морды теперь спокойно не можешь, потому что знаешь– случись что с тобой и он обречен. Но он всегда обречен, пойми ты это! Упираясь в своем нежелании признать очевидное, ты лишь навредишь себе! Не смотри на меня, что я старая и пьющая– я уже была старая, когда он родился, и постарела за шесть лет на целых двадцать шесть! Так худо мне еще никогда не было и не будет и… я рада, что бросила его. Жить в свинарнике с каким-то храпящим хреном под боком доставляет мне куда больше удовольствия, потому что это мой свинарник, мною учиненный, мною же и будет убран! Что хочу, то и делаю… и никто мне не указ! Знаешь, мне даже кажется, что я гораздо счастливее, чем когда у меня был только ты и твой отец. Даже так! Оказалось, что мне от жизни многого и не надо– всего-то подходящий член, побольше пива или водки, да денег. Дай денег.

–Не дам.

–Ох, не дашь? Стало быть, они у тебя все-таки имеются, правда?

–Ты их не получишь. Я на них кормлю своего брата.

–И моего…

–Он не твой сын, а ты ему никто. Мне глубоко срать на все, что ты мне сейчас наговорила, потому что я знаю, какая ты. Тебе лучше уйти отсюда.

–Денег, значит, не дашь?

–У своей собутыльницы проси– она скоро приедет.

–Да неужели? Сдается мне, наколола она тебя, как простака. – мать снова засмеялась, хлопнув себя по макушке, – Ты всегда был доверчивым дурачком. Помню, папа тебе как-то сказал, что купит машинку, а ты весь загорелся, радостный такой… Так вот, наступает следующий день, у него в руках коробка, а ты визжишь сразу же, как видишь его!– новый приступ смеха продрал ее легкие,– Но не это было смешно, а то, с каким видом ты снял крышку и увидел всего лишь фиг!– расползаясь по полу, женщина и не думала прекращать смеяться, шлепая уже по полу,– Такое непонятливое, удивленное личико, а эти глазищи!.. Ух, такие яркие, под смешно задранными бровками– и тут же заливаются слезами. Весь момент испортил!

–Если ты сейчас же не заткнешься, я выбью тебе зубы.

–Валяй, тряпка. Я все равно сказала все, что хотела, а денег ты мне так и не дал, скопидом!

Не успел Кирилл встать, как снизу раздалось металлическое эхо от хлопнувшей двери. Всего через минуту запыхавшаяся тетка уселась на ступени пониже его матери и, отдышавшись, крикнула:

–Чего расселась, овца? Вставай– в бар едем!

Они обе ушли, но Кирилл так и остался сидеть на ступенях до самого утра, обдумывая все, что услышал. Ему хотелось ужаснуться материнским словам, но они не вызывали внутреннего отторжения, раз за разом прокручиваясь в голове точно кассеты, перематываемые назад по одинаковому отрезку, с сопутствующими щелчками.

"Мы с тобой его оба ненавидим…"– щелчок, гудение, щелчок, – "Мы с тобой его оба ненавидим…"– щелчок, гу…

"Неправда! Я вовсе не ненавижу его. Мне тяжело, это правда, но я не ненавижу его! Он– мой брат, единственный по крови, а братьев ни за что не бросают!"

Но он и сам не был уже так сильно уверен, как, к примеру, прошлым днем.

Скорее услышав, чем увидев в оконном отражении, как отворяется соседская дверь снизу, Кирилл тихо, но быстро поднялся к своей. Запершись внутри, из любопытства приник к дверному глазку, видя, как не особо-то и знакомое лицо поднимается наверх. Еще один любитель посидеть на крыше, ничего особенного.

* * *

– Я ему это так не спущу! – запоздалая злость внезапно хлынула из Кирилла, будто с прорванной плотины, и руки, вырвавшись из крепкой хватки Натальи, тут же обрушились на мебель. Стул разлетелся о дверной косяк и затем сразу же с грохотом разбивающихся стаканов перевернулся стол. Вступив ногой в осколок, Наташа крикнула от боли и только этот еле слышный писк, пробивший насквозь вой, остудил его пыл. Немедленно же хлопнув Рому, громко ревевшего от страха, по губам и вытерев лицо от слез, смешанных со слюнями, Кирилл развернул его к Наташе, тут же растянувшей губы в притворной улыбке.

–Гляди, Ната! Смотри, Ната пришла к тебе в гости, а я просто дурачусь, видишь? Никто не пострадал, а я всего лишь уронил стол и стаканы, так что прекрати плакать и помаши ей ручкой… Вот так, да! Привет, Ната, привет! – ни капли злобы больше не было в этих глазах и лицо наконец разгладилось, перестав хмуриться.

–Н-на… на! – улыбнувшись, Роман помахал ей одними пальцами, тем не менее радостно улыбаясь, немного жутко пуча глаза. В уголках его щербатого рта снова собирались пузырьки слюны и пришлось их опять вытирать. Потряхивая рукой, младший брат вытянул указательный и средний пальцы, указывая на девушку.

Поймав ее взгляд, Кирилл пояснил, что так брат показывает свое желание прикоснуться к ней, и предложил их просто пожать– он будет и этому очень рад. Заметив, как поблекла, но не исчезла полностью улыбка с ее лица, взглядом указал сделать то, что нужно. Иначе брат расстроится и начнет плакать снова. И ее тонкие пальцы схватились за худую ручку подростка, потрясли и тут же отпустили. Уходя на кухню, она вжала голову в плечи, с отвращением слушая чуть басовитое: "Уы-ы-ы."

–Ну вот, Ната поздоровалась, пошла на кухню– делать что-то полезное. А мы сейчас сделаем полезное сами, правда? – снова склонившись к брату, Кирилл попытался улыбнуться и сам, но не мог, даже когда его рука привычно пошлепала по щеке, – Я смотрю, твой фильм уже закончился, да? Прости, надо было поставить что-то более длинное. Спать хочешь? – мычание в ответ и вновь движения пальцами, – Хорошо, сейчас я тебя покормлю. Курочку будешь?