Сладкий привкус яда

Филиппа здесь не было, во всяком случае, в радиусе ближайших ста метров. Я вернулся к машине. Было уже четверть десятого, а мы с князем договорились на девять тридцать. Последние пятнадцать минут тянулись мучительно медленно. Я заметил, что мои руки мелко дрожат. Чего не люблю – так это ждать драки.

Я медленно поехал к месту встречи. По грунтовке машина едва ползла, колеса глубоко зарывались в промоины и канавы, приходилось газовать, чтобы выбраться из них, и мне уже казалось, что половина жителей Арапова Поля проснулась и с подозрением следит за мной из своих темных окон.

Вот и «пятачок». Забор. Узкая улочка, по которой давно не ходили машины. Две колеи заросли травой. Я не сводил глаз с часов, вмонтированных в приборную панель. Девять тридцать! Рука невольно легла на рычажок, включающий дальний свет. Одно короткое движение – и ослепительный свет на мгновение разорвал темноту, обнажил тени кустов и заборов, и все, что казалось недосягаемым из-за густого мрака, проявилось в деталях. Я увидел князя. Опираясь на палочку, он быстро спускался к машине, прикрывая глаза рукой.

Я выключил свет и выскочил из машины. Все вокруг было погружено во мрак, еще более густой, чем прежде. Князь, ослепленный, протянул мне руку и крепко сжал ее. Этот бессловесный жест выразил многое: и доверие, и надежду, и просьбу поддержать в трудную минуту. Этот старый человек вызывал во мне величайшее уважение своим мужеством. Я взял его под локоть, подвел к машине и открыл дверцу.

– Все будет хорошо, Святослав Николаевич, – шепнул я.

Он кивнул. Мы помчались в больницу. Я поглядывал на старика в зеркало. Он был спокоен, печать тихой грусти лежала на его благородном лице.

– Тебе придется выносить меня на руках, – сказал он и, шутя, добавил: – Справишься?

Я яростно давил на газ, с визгом преодолевая повороты. Машина стонала, когда колеса бились о колдобины. Свет фар выхватывал из темноты косые нити дождя.

– Ложитесь! – крикнул я. – Подъезжаем!

– Палку придется оставить, – с сожалением произнес князь, без труда умещаясь на сиденье. – Какое бы ни было, а все ж оружие…

На пропускном пункте меня остановили. Опустив стекло, я крикнул охраннику:

– Человек в тяжелом состоянии!

Шлагбаум взмыл вверх. Я подъехал к первому корпусу и остановился у светящейся таблички «Приемное отделение». Выскочил из машины, открыл заднюю дверь и взял на руки легкого, почти невесомого старика. Князь закрыл глаза. Открывая ногами двери, я вошел в ярко освещенное, пахнущее лекарствами фойе. Навстречу мне вышла заспанная женщина, застегивая халат на груди.

– Попал под машину! – крикнул я. – Куда нести? Где дежурный врач?

– Сюда! – засуетилась женщина, открывая дверь в небольшую комнату с кафельными стенами и полом, с носилками, установленными на тележке.

Я положил князя на носилки, прикрыл простыней. Женщина нажала кнопку вызова на пульте, а затем приподняла руку князя и стала считать пульс.

– Давно без сознания? – спросила она, приоткрывая веки старика.

– Пятнадцать минут.

– Как это случилось? Вы свидетель?

– Да не только свидетель, – произнес я, поглядывая на дверь. Дежурный врач, однако, не торопился. – Я в общем-то сам его сбил. Понять не могу, откуда он на дорогу вывалился. Пьяный, может быть…

Я говорил это с трудом. Мне казалось, я оскорбляю князя.

– Я должна вызвать милицию, – сказала женщина. – У вас есть с собой какие-нибудь документы?

Я протянул ей водительские права и услышал стук каблуков по кафелю. В кабинет зашел маленький, круглоголовый, похожий на карлика, врач с необычно волосатыми и крепкими руками. Филя точно описал его: рукастый. Взглянув на меня наполненным скрытым смыслом взглядом, он подошел к князю и, отрывисто задавая вопросы женщине, первым делом пощупал сонную артерию.

– Куда пришелся удар?

– Кажется, в живот, – ответил я.

– В сознание не приходил? Наружного кровотечения нет?.. Вызовите бригаду во вторую операционную. В милицию звонили?

– Сейчас позвоню! Вот удостоверение водителя.

Врач взял запаянный в пластик квадрат и сунул его в карман.

– Идите за мной, – кивнул он мне. – Сдадите кровь на алкоголь…

Меня начала трясти нервная дрожь, словно я на самом деле сбил человека. Врач вынул из кармана халата скрученный в рулон ремень, перетянул грудь князю и связал концы под тележкой. Затем выкатил тележку в коридор. Он шел настолько быстро, что я почти бежал за ним. Остановившись у дверей лифта, врач нажал кнопку вызова и, ожидая, стал пялиться на меня тяжелым продолжительным взглядом.

«Если он предложит мне сдать анализ, я покажу ему большую фигу, – думал я. – Черт знает, что у него на уме! Может, хочет меня усыпить?»

Створки раскрылись. Врач вкатил тележку в кабину, зашел следом за ней и быстро повернулся ко мне лицом. Едва я попытался зайти в кабину, как врач неожиданно ударил меня кулаком по носу. Он сделал это столь быстро и ловко, что я отшатнулся и в глазах у меня потемнело. Озверев от боли, я кинулся вперед, но налетел уже на закрытые двери.

Меня накрыла волна холодного ужаса. С воплем отчаяния я двинул кулаком по двери, бессмысленно постучал по кнопке и кинулся по коридору. Я бежал по нему, не чувствуя под собой ног, толкая все двери подряд, пытаясь найти вход на лестницу. Ни одна дверь не поддалась.

– Где лестница?! – страшным голосом заорал я и побежал обратно. Женщина вышла из кабинета, и я чуть не сбил ее с ног.

– Лестница?! – закричал я, схватив ее за плечи, и начал трясти. – На каком этаже вторая операционная?! Где лестница?! Отвечайте, или я вас убью!!

До смерти напуганная, женщина беззвучно раскрывала рот, силясь что-то сказать. Я почувствовал, что готов задушить ее, оттолкнул от себя и побежал к выходу. Лестница находилась в самом начале коридора, но дверь была заперта. Я ударил по стеклу ногой. Оно лопнуло, брызнуло во все стороны стеклянной крошкой, и дверь оскалилась, выставив остроугольные лезвия. Куртка затрещала, когда я полез сквозь дверь, руку обожгло острой болью. Не замечая, что оставляю за собой кровавый след, я побежал по лестнице, перескакивая через ступени.

На втором этаже я протаранил дверь с табличкой «Хирургическое отделение», выбежал в сумрачный коридор, разбудив дремавшую под настольной лампой дежурную сестру, и, едва ворочая языком, спросил:

– Где вторая операционная?

Молодая сестра, еще почти девочка, стояла передо мной навытяжку с круглыми от ужаса глазами и зачем-то поправляла на голове белый кокошник.

– Там! – жалобно произнесла она, показывая пальцем в дальний конец коридора, готовая ответить на любые вопросы, выдать любую тайну, лишь бы я не причинял ей зла.