Сладкий привкус яда

– Вторая?

– Да! А что случилось?

– Ничего, – ответил я, снял со спинки стула вафельное полотенце, обмотал им раненую руку и побежал в темень коридора. Человек в выцветшей пижаме, тихий, почти бесплотный, как тень, едва переставляя ноги, прижался к стене. Я для него был опаснее локомотива, сильнее танка. Я сам чувствовал себя кулаком, на который, как перчатку, надевал больницу с ее тихими, провонявшими карболкой коридорами, лестницей со сквозняками, тоскливым от безденежья персоналом.

Я добежал до конца, уперся в стеклянную дверь из толстого стекла, на которой было написано «Операционная», дернул ее на себя, прижался лбом к стеклу, вглядываясь в темную, безлюдную утробу операционной, и понял, что врач меня обманул.

Мне хотелось плакать от отчаяния. Я схватился за волосы, дернул и завыл дурным голосом. Я убил князя! Я, как дурачок, попался на ерунде! Надо было держаться за носилки двумя руками, как за свою жизнь, и ни на секунду не отпускать! Теперь князь, беззащитный как младенец, остался один на один с убийцей в белом халате. Разве сможет бороться за жизнь тщедушный старичок, привязанный к тележке?

Я уже почти потерял надежду увидеть князя живым, но должен был хотя бы расквитаться с эскулапом. Надо было успеть отыскать его до приезда милиции и исполосовать его же скальпелем.

Вернувшись к сестре, которая продолжала стоять за столом, глядя на меня с раскрытым ртом, я спросил:

– Сколько в больнице операционных?

– Операционных? Две! – судорожно сглотнув, ответила сестра.

– Где еще одна?

– Этажом выше.

Я выбежал на лестницу, поднялся на следующий этаж, но дверь в отделение оказалась запертой. Отойдя к окну для разбега, я снарядом бросился на дверь. Потребовалось несколько ударов, прежде чем язычок замка вырвал щепку и дверь распахнулась.

Этот коридор был копией первого с одной лишь разницей – за столом не было дежурной. Наверное, это была она – высокая женщина в белом, стоящая в странной ломаной позе в пролете распахнутой настежь стеклянной двери. Я побежал к этой двери, из которой вытекал ослепительный свет операционной. «Может, еще не поздно?» Сестра не оборачивалась, хотя я гремел каблуками. Краем глаза я замечал, что многие двери палат были приоткрыты, в коридор выглядывали люди в пижамах и халатах, все смотрели на операционную.

Я перешел на шаг, туже затягивая полотенце на руке, отстранил сестру и окунулся в белый свет. Я был так сильно настроен на драку, что вдруг перестал что-либо понимать, когда увидел сидящего в каком-то стоматологическом кресле князя, живого, с бледным лицом, в расстегнутом плаще, и Татьяну в больничном халате, шлепанцах, приспущенных носках, с пистолетом в руке.

Не сразу я увидел врача. Под дулом пистолета он стал совсем маленьким, его круглая лысина была вровень с раковиной рукомойника, рядом с которым он сидел.

– Повторяю: это какое-то недоразумение, – говорил врач низким воркующим голосом.

Наконец с меня спало оцепенение, и я кинулся к князю, упал перед ним на колени и схватил его за руку.

– Святослав Николаевич! С вами все в порядке? Вы живы? Все хорошо? Все цело?

– Да не тряси ты так, братец, а то оторвешь, – ответил, морщась, князь.

– Слава богу, слава богу, – бормотал я.

– Танюшу лучше благодари, – поправил меня князь. Я уловил в его голосе легкий укор.

Не задаваясь вопросом, откуда и почему так вовремя Татьяна оказалась здесь, я бросился на врача, низвергая на него поток ненависти. Я схватил его за грудки, приподнял и кинул на пол. Пытаясь сохранить достоинство, врач поднялся, поправил на себе халат и сказал, что я буду горько сожалеть о содеянном, но мысль не закончил, нарвавшись на мой кулак, замотанный в полотенце. Я целился ему в нос и не промазал. Разбрызгивая вокруг себя алую кровь, врач опять рухнул на пол.

– Ну, хватит! Хватит! – крикнула Татьяна.

Наконец я стал приходить в себя и адекватно реагировать на окружающий меня мир.

– Я еще раз повторяю, – бормотал врач, прикладывая к носу кусок ваты, – что произошло недоразумение. Вы будете отвечать за симуляцию этого гражданина и ваше хулиганство.

– Откуда ты здесь? – спросил я у Татьяны, разматывая полотенце и кидая его под ноги.

– Из четвертой палаты.

– Ты… ты разве больна?

– Какой же ты тугодум! – покачала головой Татьяна.

– Это я, братец, перестраховался и попросил Танюшу встретить меня здесь, – пояснил князь.

– То есть вы еще днем об этом договорились?

– Именно так.

– Святослав Николаевич! – взмолился я. – Простите меня! Кто ж знал, что этот негодяй… Да его прибить мало!

– Спокойно, спокойно! – произнес врач, вытягивая в мою сторону свою волосатую руку.

– Что он с вами делал, Святослав Николаевич?

– Кажется, намеревался задушить, – спокойно ответил князь. – Вот этой штуковиной!

И он кивнул на маску для наркоза, лежащую на полу.

– Да я хотел перевести вас на искусственное дыхание! – неубедительно оправдывался врач.

– Может быть, – кивнул князь. – Но я почему-то задыхался и не мог дышать. Я кричал, а вы еще сильней прижимали эту гадость к моему рту.

– Ух, паскуда! – процедил я и снова попытался кинуться на врача, но Татьяна остановила меня, как пса:

– Стоять!

– Надо вызвать милицию! – все не мог успокоиться я, чувствуя себя здесь лишним.

– А зачем ее вызывать, если Мухин с нарядом уже два часа как под окнами в кустах сидит. Сейчас будет здесь.

– Я этого так не оставлю, – пробормотал врач, запрокидывая голову и втягивая ноздрями воздух. В его носу еще булькала кровь.

– Ты, говнюк, будешь делить нары с Гонзой! – крикнул я.

– Да не надо же так громко! – взмолилась Татьяна. Она устала стоять, села на операционный стол и переложила пистолет в левую руку.

Я чувствовал себя скверно. Пытался махать кулаками после драки, но от этого сам себе казался смешным. Такой позорный прокол! А Татьяна молодец! При всей моей ревности и зависти я не мог не признать ее полную победу надо мной. Что ж получается? Она еще днем легла в больницу, симулировав какую-то болезнь?

Решительно и целеустремленно в операционную вошел Мухин в сопровождении двух милиционеров. Плащ развевался на следователе, как бурка на плечах Чапаева. Кепка была чуть сдвинута на лоб и набок, что делало лицо Мухина таинственным и непредсказуемым.

– Ты! – сказал он мне, вонзив мне в живот худой синеватый палец. – Берешь пять чистых листов бумаги и подробно излагаешь суть дела. Ясно?.. Святослав Николаевич! Вы как себя чувствуете? Терпимо?..

Татьяна опустила пистолет, встала со стола и отошла в угол операционной. Врач встал, когда к нему приблизился следователь.