Сладострастный монах

Оказавшись в Париже, я понял, что сумею избежать мщения монахов. Благодаря отцу Андре и Туанетте у меня были деньги на первое время. Я надеялся найти работу учителя в каком-нибудь доме, пока не подвернется работенка получше. В столице у меня имелись знакомые, но я не обратился к ним, чтобы не рисковать.

На первых порах я решил не помышлять о радостях плоти, однако забыл о своих благих намерениях, стоило только некой миловидной девице на улице поманить меня. За руку она отвела меня в какой-то обшарпанный дом. Мы поднялись по узкой винтовой лестнице к двери, которую отворила безобразная старуха. Она велела мне пройти в комнату и подождать. Моя провожатая незаметно исчезла. Не имев счастья прежде бывать в подобных заведениях, я сразу понял, что это бордель. Ко мне подошла толстуха непотребного вида. Я испугался и встревожился, сунул ей в руку монетку и отослал прочь. Она была возмущена.

Затем я услыхал голос, который показался мне смутно знакомым. Он словно проникал в душу. Я весь задрожал, не веря своим ушам. Дверь отворилась, а за ней стояла кто бы вы думали? Сюзон! Хоть годы и наложили отпечаток на ее черты, я сразу же узнал ее. Не в силах вымолвить ни слова, я бросился к ней, обнял ее и расплакался.

— Любимая сестра, — сказал я наконец нетвердым голосом, — узнаешь ли ты дорогого брата?

Она вгляделась в мое лицо и тут же лишилась чувств.

Старая карга пыталась предложить свою помощь, но я оттолкнул ее в сторону, приник к устам Сюзон и, увлажняя ее лицо своими слезами, вернул ее к жизни.

— Оставь меня, Сатурнен, — заплакала она, — оставь несчастное, презренное существо.

— Любимая сестра! — воскликнул я. — Неужто твой Сатурнен вызывает в тебе такой ужас? Почему ты отказываешься обнять и поцеловать его?

Она улыбнулась, тронутая моими словами, щеки у нее разрумянились, и она велела старухе принести еды и вина. Я дал ведьме немного денег и мог бы отдать все, что у меня было, ибо разве я не был богат тем, что обладал Сюзон?

В ожидании кушаний и напитков я не выпускал Сюзон из своих объятий. Мы даже не спрашивали друг друга, как случилось, что встретились мы так далеко от отчего дома. В глазах у нас отражались все движения души, а на сердце было так много, что язык оказался бессилен передать все это. Напрасно мы открывали рот — вымолвить ничего не получалось.

— Сюзон, — сказал я, наконец нарушив молчание, — как ты попала в столь презренное место?

— Перед тобой та, кто испытала все превратности судьбы, — печально ответила Сюзон. — Вижу, что тебе не терпится услышать о моих злоключениях. Теперь, когда я рядом с тобой, мне не стыдно рассказать, как я дошла до столь порочной жизни. В том и твоя есть вина, но я охотно тебя прощаю.

Я всегда любила тебя. Помнишь то счастливое время, когда ты с такой простотою сказывал мне о своих чувствах? Как я обожала тебя! Я доверила тебе все свои секреты, рассказала все о Монике. Мне хотелось распалить и наставить тебя. Уж до чего любопытно было увидеть, какое действие окажет на тебя моя повесть. Я была свидетельница твоих забав с мадам Динвиль и тех нежностей, которыми ты осыпал ее. Они мне словно нож в сердце. Залучив тебя в свою комнату, я сгорала от страсти, но ты оказался неспособен утолить ее. С той ночи и начались мои злоключения.

Тебе, наверно, до сих пор неизвестно, кто был виновником дикой сцены, разыгравшейся у меня в спальне? То был аббат Филло, подлец, каких мало. Он воспылал ко мне и решился во что бы то ни стало удовлетворить свою похоть. Ночью он спрятался в моей комнате между пологом кровати и стеною, а затем, воспользовавшись твоим бегством, занял твое место. Одолев меня, он сделал со мною все, что ему было желательно. Дабы не упустить удовольствие, я представляла, будто со мной мой милый Сатурнен, а возвратясь к горестной реальности, посылала на голову аббата самые страшные проклятия. Он старался успокоить меня ласками, но я в ужасе оттолкнула его. Он грозился пожаловаться на меня мадам Динвиль. Тогда я уступила и отдалась ненавистному созданию, безвозвратно лишившись того, кто был мне всех милее.

Немного времени прошло, прежде чем я ощутила горькие плоды того случая. Я скрывала свой стыд, сколько могла, и погубила себя слишком упорным молчанием. Сначала я отвергала предложения аббата, и он утешился в объятиях мадам Динвиль. Когда скрывать долее не было никакой возможности, я пошла к нему и открылась. Он с притворным сочувствием предложил мне ехать вместе с ним в Париж, где, по его словам, он помог бы мне всем, что только возможно. Я хотела лишь одного — тайно разрешиться от бремени, надеясь, что впоследствии он поможет мне устроиться служанкой в дом какой-нибудь знатной госпожи. Поверив в его радужные обещания, я и очутилась здесь.

Дорожная тряска нарушила все мои расчеты. За лье от Парижа я произвела на свет отвратительное подобие человека, плод злодейской страсти. Поскольку я была одета под монаха, попутчики в этом почтовом дилижансе немало позабавились, узрев такое чудо. Мой спутник немедленно ретировался, оставив меня одну с моими горестями. Надо мною сжалилась одна сердобольная женщина. Она сдала меня в больницу для бедных в Париже. Там меня спасли от смерти, но я оказалась без гроша в кармане. Все, думаю, пропала я, но тут мне встретилась девушка. Она научила меня ремеслу, с каким я не расстаюсь до сих пор. В жизни моей было много несчастий, но я не жалуюсь, потому что вновь повстречалась с тобой. А как ты? Ты оставил монастырь? Почему ты в Париже?

— Я тоже оказался здесь к несчастью, — отвечала я, — невольной виновницей которого стала твоя лучшая подруга.

— Лучшая подруга? — повторила Сюзон недоумевая. — Разве у меня остались подруги? А, должно быть, ты говоришь о сестре Монике.

— Попала в самую точку, — сказал я. — Однако давай сначала поедим, а то мне придется долго рассказывать.

Трапеза, какую я делил с Сюзон, оказалась самой восхитительной в моей жизни. Тем не менее мое желание остаться с сестрой наедине и нетерпение, с каким она хотела выслушать мой рассказ, заставили нас довольно быстро выйти из-за стола и удалиться в ее каморку. Там, лежа на кровати и прижимая к себе Сюзон, я рассказал ей о том, что случилось со мною с того дня, как я покинул дом Амбруаза.

— Так значит я не твоя сестра, — сказала Сюзон, когда я закончил свой рассказ.

— Не жалей об этом, — утешал я ее, — хоть ты и не сестра мне, ты остаешься по-прежнему моей обожаемой Сюзон, ангелом моего сердца. Забудем о несчастливом прошлом и будем считать, что жизнь наша началась сегодня, когда мы вновь обрели друг друга.

Проговорив это, я пламенно поцеловал ее груди, рука моя потянулась вниз, промеж ее бедер, и только я собрался уложить ее на спину, как она вскричала:

— Прекрати! — и вырвалась из моих объятий.

— Прекратить? — воскликнул я, крайне удивленный. — Как ты можешь говорить такое? Как ты можешь отвергать проявления моей страсти?

— Погаси эту страсть и оставь желания, а я подам тебе в том пример, — печально проговорила она.

— Сюзон, ты, видно, не любишь меня больше, коли говоришь такое! Теперь ведь ничто не может помешать нашему счастью.

— Ничего, говоришь? — вздохнула она. — Как ты ошибаешься.

Тут у нее по щекам заструились слезы. Я заставил ее рассказать о том, что так печалит ее.

— Неужто тебе хочется делить со мною мою беспутную жизнь? Даже если ты готов заплатить такую цену, то я не позволю тебе сделать это.

— Думаешь, меня может остановить столь слабое возражение? — воскликнул я. — Мне и умереть с тобой радостно, милая Сюзон!

Я проворно уложил ее на спину и делом доказал, что я ничего не боюсь.

— Ах, Сатурнен, ты потерянная душа, — сказала она сквозь слезы.