Сладострастный монах

На меня напало красноречие, и мне удалось утешить ее так успешно, преподав ей лицемерный совет из области нравственности, что она захотела тут же отблагодарить меня. Я вспомнил о том, что говорил отец Симеон — не совеститься, требуя денег от престарелых дам — и получил щедрое вознаграждение. Старуха оказалась болтлива, и мне удалось вывести ее на разговор об ее семье. Она проклинала мужа и ополчалась на сына, негодника, изменявшего своей жене, как, впрочем, и ей изменял ее собственный муж. Похвалы она расточала лишь дочери, единственно служившей ей утешением на старости лет. Она мол и образец набожности, и ангельской чистоты. Дабы грязь этого мира не осквернила ее, она оставляет свою комнату лишь затем, чтобы пойти в церковь, а радость получает только от молитвы.

— Ах, — произнес я елейным голосом, — какое счастье, должно быть, продолжиться в такой примерной дочери. Какую церковь посещает сие святое создание? Не нашу ли? Мне бы очень хотелось увидеть этот образец добродетели.

— Она здесь всякий день, — сообщила мне престарелая мать. — Вы не могли не заметить ее, ибо она необычайно прекрасна, хотя мне не надо было упоминать об этом, поскольку это вряд ли интересно тому, кто, подобно вам, упражняется в святости.

— Мы восхищаемся всем, что является творением Господа, в том числе и женской красотой, — ответствовал я.

Вдохновленная моим любопытством, престарелая дама начала описывать свою добродетельную дочь. По ее описанию я догадался, что речь идет о восхитительной брюнетке, которая не пропускала ни одной мессы.

«Отец Симеон, — сказал я про себя, — должно быть, это и есть одна из тех набожных дурочек, о коих вы мне рассказывали. Надеюсь, она придет ко мне на исповедь, дабы я мог убедиться в справедливости вашего пророчества».

Я побоялся спугнуть удачу и посему в первой беседе с матушкой решил не заставлять ее тут же прислать дочь ко мне на исповедь. Лучше повременить до следующего раза. Дабы завоевать расположение старухи, я отпустил ей все грехи, как прошлые, так и настоящие. Я с радостью отпустил бы ей и будущие грехи, ежели она того пожелала бы, это ведь мне ровным счетом ничего не стоило. Когда она собралась покинуть исповедальню, я велел приходить почаще за святой водицей.

Дорогой читатель, мне уж слышится твое восклицание: «Дом-Бугр, продолжай в том же духе, ты на правильном пути, скоро исцелишься!».

Да, святость, которую я на себя напустил, начала приносить плоды. Возблагодарив Бога за Его милосердие, я стал испытывать эрекции такой силы, что ко мне возвратилась надежда на скорую поправку.

На следующий день я исправно присутствовал на всех службах, и вы без труда догадаетесь почему. Там я увидел мою брюнетку. Она усердно молилась Богу.

«Вот она, — удовлетворенно подумал я. — Вот этот образец добродетели. Ах, как приятно отведать сей лакомый кусочек! Что за восторг преподать ей первые уроки любви. Я исцелен, ибо у меня эрекция, как у настоящего кармелита».

Моя святоша тоже смотрела на меня. Сказывала ли ей обо мне ее матушка? Торопись. Надо погасить пламя, которое разжег во мне ее взгляд.

Я не сдержался. Ее благочестивый вид довел меня до кипения, и рука моя помимо воли потянулась к восставшей плоти, твердой, как железо. Радость, которую я испытал, облегчившись, была столь велика, как если бы я побывал в ней самой.

Однажды я уходил на некоторое время из монастыря, а, возвратившись, узнал от привратника, что меня уже несколько часов дожидается некая молодая особа, которая настаивает на личной беседе. Я поспешил в приемную, где обнаружил, к моему крайнему удивлению, святой предмет моих вожделений.

Заметив меня, она тут же бросилась ко мне и упала к моим ногам.

— Сжальтесь, святой отец, — умоляла она, а по щекам у нее струились слезы. Рыдания не позволили ей продолжать.

— Что случилось, дитя мое? — участливо спросил я, помогая ей подняться. — Доверься мне. Господь милосерден. Он видит твою скорбь. Открой свое сердце мне как Его представителю.

Она пыталась заговорить, но рыдания душили ее. Затем она упала без чувств в мои объятия. Каким глупцом я был бы, если бы, повинуясь первому порыву, отправился за помощью! Я уже сделал несколько шагов с этой целью, но, подумав хорошенько, вовремя остановился.

— Куда ты уходишь? — вдруг спросила она. — Благоприятнее возможности не представится.

Я подошел к моей святоше, распустил ей лиф и узрел соблазнительнейшую на свете грудь. Белоснежные шелковистые полушария с розовыми окончаниями были словно колонны у врат, ведущих в парадиз. В восторге и ликовании прижался я к упругим формам и притронулся губами к их острым завершениям. Уста наши встретились, и дыхание смешалось в одно.

Несмотря на сильное желание, я оказался достаточно благоразумным, чтобы запереть дверь, которую оставил открытой, входя сюда. Затем я вернулся к моей жемчужине. Я обнимал ее с восторженным трепетом, едва сдерживаясь при виде ее прелестей.

«Милосердный Боже, укрепи меня в моих усилиях», — молил я Всевышнего, неся на руках драгоценную любовь мою.

Она оказалась легкой как перышко. Добравшись до своей комнаты, я положил ее на кровать, запер дверь и зажег свечу. Когда тусклый свет достиг кровати, я увидел, что она опять в обмороке. Я полностью расстегнул ей корсаж, и мне открылись обворожительные полусферы, но теперь уже во всей красе. Затем я поднял ей юбку и развел вширь ее бедра. То, что я чувствовал, было сочетанием похоти и восторга. Отступив на шаг, я созерцал ее прелести и, видит Бог, восхищался ими. То было зрелище, разжигавшее сладострастие: белизна, приятная полнота, упругость, нежность — все при ней, и все радовало глаз. По снегу кожи разбежались тонкие голубые линии вен, черное руно было мягче бархата, тонкие оттенки киновари обозначали вход в восхитительную п…ду. Все это вызвало у меня неописуемый восторг. Вообразите себе красоты всех греческих богинь, соедините их вместе, и то они не сравнятся с тем, что узрели мои глаза.

Однако восхищаться, лишь созерцая, было немыслимо. Я с жадностью прикладывался губами ко всему, что выхватывал нетерпеливый взгляд. Вскоре моя святоша начала подавать признаки жизни — вздыхать и ловить мою руку. Когда я вновь поцеловал ее, она попыталась оттолкнуть меня и освободиться. Удивленная и испуганная тем, что оказалась в чужой постели, она в тревоге оглядывала комнату и словно пыталась понять, куда она попала. Ей хотелось что-то сказать, но дар речи покинул ее. Меня сжигала страсть, поэтому я не мог отпустить ее, а она прикладывала отчаянные усилия, стараясь вырваться из моих объятий, но я лишь крепче сжимал ее. Наконец мне удалось распластать ее на кровати. Предприняв энергичную попытку подняться, она царапалась, кусалась и лупила по мне маленькими кулачками. Оба мы изрядно вспотели.

Однако ничто не могло остановить меня. Я прижимался грудью к ее груди, давил своим животом на ее живот. Мне хотелось, чтобы она успокоилась под тяжестью моего тела, и все же я позволял ее рукам делать все, что было продиктовано ее бешеным гневом. Не замечая ударов, я медленно разводил ее упрямо стиснутые бедра. Поначалу отчаявшись в достижении своей цели, я удвоил усилия и наконец добился успеха. Бедра широко раскрылись, тогда я вытащил из штанов член, до того напряженный, словно внутри него была стальная пружина, и ввел его промеж ее ляжек. Одно мощное движение, и конь оказался в стойле. Почувствовав это, набожная девица перестала гневаться. Она порывисто обняла меня, расцеловала, прикрыла глаза и откинулась на спину, как будто вновь упала в обморок. Я действовал как во сне, и ничто не могло остановить меня. Я вонзал, пронзал, пырял, толкал, пока не достиг своей цели и не затопил самые потаенные уголки ее п…ды кипящим потоком. Она ответила на мой залп не менее обильным наводнением. Затем мы расслабились, смакуя взаимные восторги.