Славендар

– М-м, – сказал я.

– Вот и я так же, – согласился с моим мычанием гном, – Только не делай вид, что тебе сейчас плохо. Ты сам этого хотел, только не мог себе в этом признаться.

– А вы, значит, меня раскусили, и предлагаете наилучший вариант развития моей биографии, – сказал я, распрямляясь.

Спина хрустнула по-стариковски, колени заныли.

– Сейчас развернусь, да как двину сначала правой, а потом левой, и плакала твоя труба. Понял, кибершняга ходячая? – сказал я.

– Какая длинная фраза, – ответил спокойно гном, – Я рад, что ты в норме. Пошли.

Он развернулся и пошагал в лес.

– Чемодан! – крикнул я.

Гном встал, как вкопанный, потом повернулся и внимательно посмотрел на меня.

– А чемодан ты сам оставил, – пожал плечиками гном, – Мог бы и взять. Никто тебя не заставлял его бросать.

Похоже, вид у меня был возмущенный, потому что гном поспешил добавить:

– Ничего, ночью акваробы за вывеской приползут, им железо нужно для метаболизма. И чемодан твой тоже утащат.

Мой чемодан тоже утащат одичавшие големы.

– Пипец, – сказал я, – Это полный пипец.

Не отрывая взгляда от гнома, я снова согнулся и сел на траву. Она была по-вечернему холодной, шершавой, как вымытая чугунная сковорода. Мне не понравилась такая трава, и я провел по ней ладонью. Ощущение чугунности исчезло, трава стала мягче. Но все равно никакой пресловутой ласки, совсем никакой.

– Ладно тебе, – молвил гном, – Сказавши «А», по волосам не плачут.

– Я не говорил «А», – сказал я, отвернулся от гнома, и наконец-то заплакал. Я не спецназовец какой-то, право. Я даже в Переходной не смог удержаться.

В присутствии крошечного гномика плакать было приемлемо, почему нет. Гномики живут мало, там разовая батарея на месяц от силы. Выпускать гномиков в лес запрещено, они номерные, биокод легче легкого пробить со спутника. Потому он и затащил меня под листву, сволочь. Не исключено, кстати, что гном хакнутый. Такие могут и на акваробов охотиться, если их перепрошить.

Луддитам гнома прошить – раз плюнуть. Почему-то от этой мысли стало еще хуже, мой плач не кончался. Наболело, знаете ли. Вспомнилось всё, от грязной мойки до утраченного чемодана. Ночью из озера выползут големы, утащат жестянку с надписью «Славендар», и прихватят заодно мой чемодан с майками, ноутом и фотографией родителей в рамке.

– Мама! – закричал я, вскочив до макушки сосны, под которой сидел.

Гнусные липкие щупальца кибершняги-аквароба будут лапать подаренную мамой фотку, такую ненужную раньше. Она у меня ни минуты на тумбочке не стояла, хоть Кэт и не была против. Наоборот, ей было приятно, как женщине, что я такой правильный сын – а мне было стыдно, словно я маменькин сыночек, и я убрал фотографию в чемодан.

– В чемодане там… – эти слова гном слушал уже на бегу, если он за мной побежал, конечно.

Через секунду я был на остановке. Чемодана там не было. Ядовито-красная машина отъезжала от остановки, наверняка увозя и мой чемодан.

Чемодану было некуда деться, кроме как за горизонт. Их теперь трое: чемодан, машина и горизонт… а я?

– Эй! – заорал я, – Гады!

И другие слова еще заорал, совсем всякие. Гном все-таки побежал за мной, потому что он вдруг обнаружился рядом. Гном не человек, ему все равно, что слушать. Он только с виду ребенок, а внутри он машина, голем.

А мне что, снова плакать? Мне уже нечем.

– Машина… – выдохнул я, … красная машина увезла чемодан… яркая такая…

– С точки зрения науки психологии, ярко-красная машина – это демонстрация гениталий, – сказал гном.

Я попробовал дотянуться до него обеими руками, но он увернулся и отскочил на два метра одним прыжком. Перепрошитый, точно. С таким расходом ему и недели не жить.

– Ты на самом деле этого хотел! – крикнул гном.

– Нет! – рявкнул я, – Я никогда – ты слышишь? – никогда этого не хотел! У человека должен быть выбор!

Гном помахал головой, явно не соглашаясь с моими словами. Но я хотя бы попробовал – убедить машину в том, что её алгоритм неверен.

– Тьфу, – сказал я, и плюнул на матушку-землю.

Гном внимательно проследил взглядом за полетом слюней. Что он там нашел интересного, вот вопрос. Само по себе это действие благополучию гнома не угрожало.

– Что стоишь? – устало сказал я, – Беги, тормози тачку, ты же не гном, ты кенгуру… эвона скачешь как… Номер ты срисовал, сто процентов. Метнись кабанчиком, принеси мне пользу согласно Первом закону робототехники.

Это была глупая фраза. Хакнутый непонятно кем кибер и Первый закон робототехники рядом не лежали.

– Вижу, хреново тебе в новой упаковке, – сказал гном.

– Да мне никак, – согласился я, – Только не говори больше, что я этого хотел, лады?

– Как скажешь, – пожал плечиками гном.

Я кивнул, мол, договорились. Рад, что тебя снабдили такими гуманными алгоритмами. Но душа требовала сатисфакции, поэтому я подбросил шпилек в огонь.

– Могли бы и Деда Мороза прислать, – сказал я, – Я все-таки русский мальчик, ко мне гномики в детстве не приходили.

– Детство кончилось, – информировал меня гном, – Я гном для взрослых, я твой проводник. Добро пожаловать в новый мир.

– Э, вот только без пафоса, ладно? – попросил я.

Обычно я не стесняюсь себя хвалить, в моем алфавите «я» не последняя буква. Я себя хвалю почти в любой ситуации, такова моя тактика выживания. Но когда валюсь в пафос, как в штопор, то начинаю себя ругать. Не люблю в себе самом пафос, и в других он меня раздражает. Пафос – это или бегство от ситуации, или манипуляция.

– Чего молчишь, кибершняга? – обратился я к гному, – Со мной нужно честно, понял?

Врать я и сам могу, если что. Особенно себе.

– Понял, – сказал гном, и сделал несколько шагов своими маленькими ножками в мою сторону. Его алгоритм безопасности дал «добро» – я безвреден для гнома.

Неваляшка

Я не стал кидаться на гнома, который способен подпрыгнуть на метр, как левитирующий на заднице йог. Наоборот, я демонстративно повернулся к нему спиной, и вошел внутрь остановки.