Следователи Петра Великого

Далее интрига с В. И. Ивановым и В. Г. Языковым несколько застопорилась, хотя в неустановленный момент они были арестованы. Лишь 13 декабря 1720 года гвардии подполковник И. И. Бутурлин объявил царский указ немедленно расследовать дело по обвинению Василия Иванова и Василия Языкова в Военной коллегии^{762}.

Примечательно, однако, что десятью днями ранее, 3 декабря, Петр I распорядился изъять из производства канцелярии М. А. Матюшкина уголовное дело по обвинению Петра Власова и Петра Скурихина (одно из тех, о затягивании расследования которых писали опальные асессоры) и передать его в специально учрежденную следственную канцелярию подполковника Ивана Бутурлина^{763}. По всей очевидности, в тот момент глава государства испытывал еще какие-то колебания как по поводу обоснованности обвинений, выдвинутых в отношении Василия Иванова и Василия Языкова, так и по поводу справедливости их доношения о непорядках в канцелярии. Как бы то ни было, по воле государя в декабре 1720 года бывшие асессоры оказались в статусе подследственных.

24 декабря Военная коллегия вынесла решение учредить для разбирательства дела В. И. Иванова и В. Г. Языкова следственную канцелярию во главе с комендантом Петропавловской крепости полковником Я. X. Бахмеотовым. Первый допрос Иванова и Языкова состоялся 17 января 1721 года. Для начала подследственных спросили, не желают ли они ходатайствовать об отводе кого-либо из состава следственной канцелярии.

В ответ они письменно заявили об отказе отвечать на вопросы, поскольку подали доношение самому царю и ожидают его решения по делу. Василий Языков, впрочем, все же высказал мотивированный отвод Якову Бахмеотову и двум асессорам канцелярии^{764}. Отказ давать показания Василий Иванович и Василий Григорьевич подтвердили, будучи вызваны 31 января к самому президенту Военной коллегии генерал-фельдмаршалу А. Д. Меншикову (за что были переведены на более строгий режим содержания под стражей)^{765}.

В конце концов, был выработан компромисс. В феврале Военная коллегия сформировала следственную канцелярию нового состава, презусом которой стал полковой сослуживец Василия Языкова М. И. Бобрищев-Пушкин.

Как удалось установить, Михаил Бобрищев-Пушкин начал службу в 1704 году солдатом в 1-й роте Преображенского полка^{766}. В мае 1714 года был произведен в капитан-поручики, а в ноябре 1718-го — в капитаны и назначен командиром 5-й роты полка^{767}.

14 марта 1721 года на заседании новой следственной канцелярии В. И. Иванов и В. Г. Языков заявили, что «как де с презусом, так и с ассессорами недружбы и подозрения на них не имеют» и готовы давать показания ^{768} . Так начала работу канцелярия М. И. Бобрищева-Пушкина [147] . В ее асессорский состав входили три офицера. Дольше всего асессорами состояли капитан-поручик Семеновского полка С. А. Худошин и подпоручик того же полка А. Р. Сабуров. Кроме того, по просьбе Михаила Бобрищева-Пушкина к канцелярии прикомандировывались аудиторы [148] : сначала Федор Дурасов, а затем М. В. Ершов ^{769} .

147

В документах канцелярия пространно именовалась «инквизицией, производящейся лейб-гвардии над афицеры лейтенантом Ва-сильем Ивановым и ундер-лейтенантом Васильем Языковым».

148

В отечественном военно-уголовном процессе XVIII века на аудитора возлагались разнородные, но весьма ответственные полномочия: он выступал в роли юрисконсульта, секретаря судебного заседания, участвовал в сборе доказательств на досудебной стадии, заверял обобщающие процессуальные документы, а также докладывал суду материалы дела.

Ознакомление с сохранившимися материалами уголовного дела оставляет впечатление, что М. И. Бобрищев-Пушкин старался вполне добросовестно выполнить возложенное на него следственное поручение. Он тщательно отыскивал улики, подтверждавшие выдвинутые против Василия Иванова и Василия Языкова обвинения, упорно добивался вызова необходимых свидетелей, проводил очные ставки. Если же учесть, что должность презуса Михаил Бобрищев-Пушкин совмещал с прежними обязанностями ротного командира^{770}, а в 1721–1724 годах являлся еще и асессором следственной канцелярии И. И. Бутурлина, то необходимо признать, что по делу В. И. Иванова и В. Г. Языкова он выполнил максимум возможных следственных действий.

Перелом в деле Василия Иванова и Василия Языкова мог бы наступить в конце 1722-го — начале 1723 года, когда развернулось масштабное следствие в отношении А. Я. Нестерова, обвиненного в совершении многочисленных преступлений против интересов службы. Воспользовавшись ситуацией, 14 января 1723 года М. И. Бобрищев-Пушкин допросил бывшего обер-фискала и потребовал предъявить доказательства в подтверждение его обвинений, выдвинутых против Василия Иванова и Василия Языкова в 1720 году. В ответ тот сослался на свое прежнее доношение, добавив, что «иного доказания он… на них, Иванова и Языкова, не имеет»^{771}.

Впрочем, прекращение уголовного преследования Иванова и Языкова никак не входило в планы их могущественных недоброжелателей. Именно поэтому не удалась попытка Василия Языкова добиться личной встречи с Петром I, о которой он начал просить в феврале 1723 года после обнародования указа с призывом к «всяких чинов людям» объявлять об «обидах» со стороны А. Я. Нестерова^{772}. Император отказался от встречи с бывшим следователем. Причем в резкой форме.

Новый поворот в деле В. И. Иванова и В. Г. Языкова мог бы наступить в связи с тяжелой болезнью и кончиной 28 января 1725 года Петра Великого, что повлекло за собой обнародование трех амнистиционных указов. Первый из них издал 27 января 1725 года Правительствующий сенат, «дабы Господь Бог даровал его величеству от скорби исцеление»^{773}, второй — 30 января вступившая на престол императрица Екатерина I «для поминовения блаженныя и вечнодостойныя памяти его императорского величества», третий — 14 февраля вновь Сенат^{774}.

В этих указах предусматривалось освобождение от наказания всех осужденных военными и гражданскими судами за исключением тех, кто был изобличен в государственных преступлениях, умышленных убийствах и неоднократных разбоях. Поскольку В. И. Иванов и В, Г. Языков обвинялись в должностных преступлениях, их уголовное дело, исходя из смысла амнистиционных указов, могло быть прекращено. Этого, однако, не произошло.

Вместо этого в следственной канцелярии М. И. Бобрищева-Пушкина стали готовить по делу Василия Иванова и Василия Языкова «выписку» — обобщающий процессуальный документ, необходимый для передачи дела в суд. В «выписке» излагались основания для возбуждения уголовного дела, описывались предпринятые следственные действия и добытые доказательства. Подготовка «выписки», объем которой составил 63 листа^{775}, была завершена к марту 1725 года. Из «выписки» явствует, что, несмотря на все предпринятые усилия, за четыре с лишним года следствию так и не удалось собрать никаких весомых доказательств вины В. И. Иванова и В. Г. Языкова. Обвиняемые изобличались по нескольким эпизодам лишь показаниями трех свидетелей (в первую очередь дьяка Ивана Ангелова), правдивость которых вызывала сомнения.

К примеру, исключительно на показаниях И. В. Ангелова строилось весьма серьезное обвинение В. И. Иванова и В. Г. Языкова в том, что они уничтожили («изодрали») подлинник ими же закрепленного именного указа от 11 января 1719 года о прекращении следствия по делу братьев Соловьевых, не раз уже упоминавшегося на страницах этой книги. Наличие такого указа оба офицера отрицали^{776}.

Между тем, как явствует из сохранившейся подборки наиболее важных документов канцелярии Г. И. Кошелева — М. А. Матюшкина, 11 января 1719 года действительно состоялся указ Петра I (закрепленный единолично Василием Ивановым), касающийся Д. А., О. А. и Ф. А. Соловьевых. Вот только речь в указе шла не о прекращении уголовного преследования троих братьев, а о конфискации их имущества^{777}.

Из той же подборки документов известно, что братья и после января 1719 года продолжали находиться под стражей. 19 мая 1719 года последовал именной указ, закрепленный уже М. А. Матюшкиным, о переводе Соловьевых в Петропавловскую крепость^{778}. Более того: в письме коменданту Я. X. Бахмеотову от 25 мая Михаил Матюшкин указал, чтобы Дмитрий, Осип и Федор Соловьевы содержались в строгой изоляции, исключающей их общение между собой^{779}. Как-то не вяжется это с утверждением свидетеля И. В. Ангелова о царском повелении прекратить следствие по делу братьев.

Остается добавить, что упомянутая книга документации, несмотря на неоднократные запросы М. И. Бобрищева-Пушкина, так и не была ему предоставлена^{780}. Впрочем, в контексте ситуации удивляться этому не приходится.

3 марта 1725 года Василий Иванов и Василий Языков были вызваны в следственную канцелярию, где им предложили ознакомиться с «выпиской». Вновь проявив строптивость, оба заявили, что «выписки» «им смотреть не для чего» и, сославшись на недавние амнистиционные указы, потребовали освободить их из-под стражи^{781}. Однако всего неделю спустя настрой одного из подследственных кардинально изменился.