Следствие ведет блондинка

«Тянешь своего любимчика. А он даже приличным журналистом стать не смог»

Отец, правда, тут же напомнил ему, что свой начальный капитал Ванька тоже не заработал, а взял у родителей.

Вскоре отец заболел и решил уйти с завода. Теперь они с матерью разъезжают по курортам, лечат отцовскую язву, а он – Тарасов, остался на заводе за главного.

Тимофей глянул на черную жидкость в кружке, нахмурился и вылил ее в раковину.

«На работе кофе выпью», - решил он и пошел собираться.

Холостяцкая квартира Тарасова состояла из трех комнат: гостиной, совмещенной с кухней, и двух спален. Причем одна спальня была выдержана в голубом цвете, другая - в розовом. И обе эти спальни – пыльное напоминание о былой разгульной жизни, теперь служили для Тарасова чем-то вроде кладовок. Обитал он исключительно в гостиной, совмещенной с кухней. Там он спал, ел и просматривал деловые бумаги на сон грядущий. На все остальное, включая цветные спальни, у него времени не оставалось. Другой мужик на его месте взвыл бы. Вон Рубцов, так взвыл бы точно. Но Тимофей, начавший год назад новую жизнь, и оставивший на этом рубеже все свои привычки, в том числе и легкие романчики – одноночки, даже не замечал, что из его жизни ушло веселье прошлого. К сожалению всех блондинок, включая ненатуральных, брюнеток, шатенок и прочих девиц, чьи параметры максимально приближены к заветным стандартам 90-60-90 (а иных Тимофей никогда не замечал) этот неожиданно повзрослевший брюнет с мужественными чертами лица и ростом под два метра больше был недоступен. Все его помыслы теперь занимали исключительно такие прозаичные дела как производство колбасы, пельменей, котлет и прочей снеди.

Тарасов отыскал в одной из спален вчера брошенный пиджак, вытащил из шкафа накрахмаленную и наглаженную заботливой домработницей тетей Катей рубашку, нацепил брюки, приладил к шее галстук, в кухне схватил портфель и, с тревогой глянув на часы, поспешно выскочил из дома. Было половина девятого, и он, учитывая предстоящие пробки, уже здорово опаздывал.

***

Его брат Иван Тарасов это утро провел как обычно. В семь у него уже разрывался телефон, потому что контейнер с пряностями, которые, как водится, были срочно необходимы, так как заказчик их уже проплатил, застрял где-то между Индией и Пакистаном. Иван судорожно пытался вызволить треклятый контейнер из цепких рук не то тех, не то других таможенных служб, порой срываясь на некорректный крик и еще более некорректные непристойные выражения в адрес означенных бюрократов в погонах. На каких-то накладных им, видите ли, печать показалась смазанной.

Попутно младший из Тарасовых пытался решить домашние проблемы. Жена что-то периодически стрекотала в свободное ухо. Из этого утреннего стрекотания он понял, что его сын Федор опять с кем-то подрался в школе, и теперь его – отца, не то вызывает директор, не то родители избитого подают в суд. Причем бил Федька не кулаками, а почему-то пластиковым стулом.

– Федька! – взревел Иван, когда до него дошел смысл произошедшего, - Ну, на кой хрен ты пластиковым бил?! Бил бы деревянным, вернее. В конце концов, одной проблемой меньше – с родителями не базарить.

– Научишь тоже! – возмутилась жена, - Ты его видишь пять минут в сутки, а последствия твоего воспитания я потом месяцами расхлебываю.

– Что же мне с сыном совсем не общаться? – озадачился Тарасов.

– Да ну тебя! – отмахнулась жена, - В школу пойдешь?

– Какая на хрен школа! – отец красноречиво потряс телефонной трубкой, в которой бурчал голос менеджера, объяснявшего в эту минуту, что он намеревается делать с печатью на накладной, - А груз проводить через пакистанскую границу Федькин директор будет?

– А у Ляльки вечером утренник в детском саду, - поморщившись, сообщила жена.

– Как может быть утренник вечером! – изумился Иван, на секунду прекратив орать на менеджера, - Дурь какая то! – и тут же возобновил, - А я сказал, пошли они все к этой матери…

За что получил легкий подзатыльник от супруги:

– Дети рядом.

Иван закатил глаза, встал и удалился в спальню, держа у уха нагретый телефон.

В принципе, ничего особенного не произошло. Уже лет десять подряд утро младшего Тарасова начиналось именно так: что-то где-то не ладилось, и ему предстояло целый день решать какую-то проблему. Хорошо, если одну. Можно сказать, что, если бы утром ему никто не позвонил и не сообщил о том, что где-то что-то не выходит, он подумал бы, что случился конец света.

Он никогда не был родительским любимчиком, и ему всего пришлось добиваться самому. Конечно, отец дал денег в самом начале, похоже, чтобы отвязаться. Зато завод оставил Тимофею – это ли не доказательство того, что он – Иван всегда был в семье если не изгоем, то уж точно на последних ролях. Это ему-то не доверить завод! Ему! Несмотря на то, что он на этом заводе пахал с самого его основания наравне с отцом, в то время как Тимка писал статейки, особо не напрягаясь, да клеил девиц по барам, тоже особо не напрягаясь. Он у них вышел и рожей и вообще. А вот Ваньке досталась и рожа так себе, рост метр с кепкой и животик. Если их рядом поставить, так ведь и не скажешь, что они родные браться! Конечно, Тимка в семье любимчик. Стоило ему только нюни пустить, как, пожалуйста, завод ему на блюдечке…

Иван фыркнул, и отшвырнул от себя телефон, поняв, что тот уже целую вечность мучает ухо короткими гудками. Он огляделся по сторонам в поисках пиджака. Тот, как и положено висел на стойке в углу. Жена прилежно отпаривала его каждый вечер. Он пошел было за пиджаком, но тут телефон зазвонил снова.

– Алло! – гаркнул Иван в трубку, все еще размышляя о несправедливости судьбы.

– Приезжайте, - коротко попросили его.

– С какой стати! – прокряхтел Иван, натягивая пиджак.

– Вы же приказали, сообщать вам обо всех неприятностях на заводе. Вот я и сообщаю, у нас неприятность.

Выслушав докладчика, Иван отбросил трубку в сторону и ринулся вон из спальни.

– Ты чего? – удивилась жена, видя, как в прихожей он судорожно натягивает ботинки, чертыхаясь изо всех сил.

Но Иван только зыркнул на нее раздраженно. Не в его правилах сообщать жене обо всем, что происходит в его деловой жизни.

***

Марго сладко потянулась и открыла глаза. Над головой ее мирно урчал фен, пальцы правой руки нежились в теплой ванночке с розмариновым маслом, левую руку обхаживала маникюрша.

– А что можно сделать с моим Мао? – томно поинтересовалась она и глянула в сторону, где на красном пуфике дремал ее пучеглазый любимец.

– Ну… - протянула парикмахерша, чтобы не выдать первое, что пришло в голову «утопить», - может ему завязать бантик на хохолке?

– А если покрасить хохолок? – Марго улыбнулась, идея ей пришлась по вкусу, - Скажем в розовый цвет? По-моему, будет гламурненько.

– Ну… - снова протянула парикмахерша, и добавила, чтобы не выглядеть совсем уж немногословной. Клиенты-то любят, чтобы с ними общались, - Наверное, это возможно. Это делают в собачьих парикмахерских.

– Хотите сказать, что у вас не хватит квалификации, чтобы выкрасить собаке хохолок? Может я напрасно доверяю вам свои волосы? – она обеспокоено поглядела в зеркало.

– Что вы! – испугалась парикмахерша, с которой семь шкур спустят, если она потеряет столь ценного и регулярного клиента, - Но в собачьих парикмахерских есть специальные краски…

– Не понимаю, чем может отличаться краска для женских волос от краски для собачей шерсти, - вскинула брови Марго, - Для собак краска что ли лучше?