Следы говорят

чехол, – так полагается перевозить оружие. Да и безопасней: при случайных толчках не

повредишь стволов.

На другой день охотники встретились на вокзале. Пока мчался электропоезд, они

оживленной беседой коротали время. И вот уже Кружков с Женей шагают в апрельский

полдень от станции к знакомой вырубке.

Путь лежит вдоль речных пойм. Николай Васильевич вспоминает:

– Бывало, спускаешься этими местами и отмечаешь: вот поля колхоза «Ситенка». Сюда

вклинивались богатые поймы колхоза «Железо». Там берег пересекали угодья колхоза

«Кемка». А сейчас – раздолье! И вдаль и вширь – сплошные луга мощного объединённого

колхоза «Большевик».

У самой реки вспорхнула белая трясогузка, что-то поймала. Села на плывущее бревно и

закачала хвостиком. Вдруг из прибрежного ивняка вынырнул вороватый перепелятник.

Молниеносно метнулся к трясогузке. Не сплоховала серебристая птичка, – взмыла столбом

вверх, будто толчками набирает высоту. Ястреб с разлету взвился за ней, чуть было не

поймал, потом стал отставать.

– Раз наметившись, перепелятник ни за что не бросит погони. Только вот вертикально,

прямо ввысь, не может развить быстрого полета, – сказал Николай Васильевич.

Женя пристально следил за погоней. Кружков машинально снял с плеча ружье. Ястреб

нырнул вниз и полетел к кустам. Заметив людей, он гибко извернулся в сторону, но

прогремел выстрел, и птица, величиной с голубя, упала: желтоглазый перепелятник, сверху

серый, снизу весь в поперечных буроватых полосках. Перевернувшись на спину, ястреб в

комок сжал пальцы с загнутыми и острыми, как шило, когтями. Ими хищник хватает и

закалывает перепелок, куликов и других птичек...

Тропинка повернула к лесу. Золотые лучи солнца пронизывают ветви берез. Меж

сверкающих белизной деревьев в просветах перелеска темнеет старая ель. Поседевшими

нижними ветками она расстилается по самой земле, а зеленой стрелкой упирается в небо.

Показывается и бронза сосны с раскидистыми вверху лапами хвои.

Перелесок обрывается прогалиной – вырубкой. Солнечная с синевой глубина вырубки

так ясна, что зоркий Женя легко различил в прутняке синицу. Одним краем прогалина

примыкает к кромке смешанного леса, другим – к оголенному ольшанику, залитому полой

водой. Через всю вырубку тянется цепочка из чернолесья – осинок, берез, ольх, с большой

елью посредине.

– Пришли, – говорит Николай Васильевич. – Здесь надо ждать тяги.

Женя знает, что вальдшнепы полетят через поляну над перемычкой и не миновать им

ели: в мелколесье их привлекает высокое дерево.

Попыхивая душистым дымком папиросы, Николай Васильевич присел отдохнуть.

Юноша наколол для распалки щепы из смолистого соснового пня (она и в дождь загорается),

наломал сухих еловых веток. Запылал костер, с треском разлетаются раскаленные угольки.

Старый охотник заметил:

– Надо избегать еловых веток. Могут глаза опалить или одежду сжечь. Видишь, как

«стреляют»!

Занялись чаем. Славно пьётся с дороги.

В лесу не умолкает пение птиц. Поют они в воздухе, на деревьях, на земле. Порой всё

заглушают ликующие возгласы, будто кто-то трубно выкрикивает: «Ку-ддряво! Ку-ддряво!».

– Журавли на болоте, – улыбается Николай Васильевич. – Взгляни, Женя, как эта певунья

старается!

На елке желтоватая овсянка без конца повторяет звучную трель своей песенки: «Зинь-

зинь-зинь-зинь-зинь-си-и!».

К закату постепенно смолкают дневные певуны. Слышнее отдаленное урканье черныша.

Откуда ни возьмись стрелой пролетели чирки и неожиданно затоковал бекас-«барашек». Он

то устремляется вверх и носится там, то падает с высоты.

Из ольховой низины пахнуло холодком. Неуловим переход к вечеру, но день меркнет.

– Пора!

Охотники заняли места: Женя – у ели, а старик – ближе к кромке смешанного леса.

С маковки ели прокатились гулкие посвисты. Лесной «солист», певчий дрозд, зорю

провожает. Приумолкнет и опять засвистит. Трели его звучнее соловьиных, разве что

щелканьем уступит соловью. В лесу апрельский вечер без певчего дрозда –что майская ночь

без соловья. Но соловья в зарослях не увидишь, а дрозд всегда на виду красуется.

Всё реже и реже посвисты, – время и дрозду засыпать.

По-весеннему прозрачен воздух. На фоне неба вырезалась гряда темной хвои. Едва

приметно блеснула первая звезда.

Женя застыл в ожидании, слушает. Николай Васильевич спокоен. Тяга всегда начинается

в точно определенное время. Старый охотник посматривает на часы. Когда стрелка доходит

до без четверти девять, он как-то преображается и помолодевшим голосом предупреждает

Женю:

– Теперь слушай!

И сразу же донеслось:

«Квор-квор-квор!.. Цвист!.. Квор-квор-квор!.. Цвист!..»

Звуки нарастают. Из-за вершин смешанного леса выплыл вальдшнеп с длинным клювом,

опущенным вниз, и потянул над поляной. Будто не часто машет крыльями, а приближается

быстро.

Женя вскинул ружье, целясь в летящую навстречу птицу. Блеснул огонь. Вальдшнеп

мелькнул вниз, потом виляющим полетом взвился и, как ни в чем не бывало, донеслось:

«...цвист».

Юношу не огорчил промах: облетая токовой круг, вальдшнеп всё равно снова появится

здесь. Вот второй тянет сбоку. Поперечную птицу легче сбить, чем встречную, надо только

взять немного вперед. Гремит выстрел. Молодой охотник подбирает свой трофей и снова

ждет.

А Николай Васильевич разложил маленький костерок, – на его свет лучше тянут

вальдшнепы...

Стемнело друзья сошлись, осмотрели добычу.

– Нет лучшей дичи, чем драгоценный вальдшнеп – красный лесной кулик! – заметил