Следы говорят

стволы осинника. Попаслась на берегу лосиха, да как бултыхнется в озеро! Вздымая и

покачивая кувшинки, разошлись круги по заводи. Из-под широких листьев, оставляя полоски

на воде, в испуге шныряют щурята.

Глубже и глубже забирается корова; вот, плотно прижав уши, окунулась. С шумным

всплеском показалась из воды её горбоносая голова; отдуваясь, фыркнула брызгами, а во рту

– мясистый корень кубышки, – со дна его достала. За тем и ныряла.

Пока мать возилась в воде, теленок пощипал нежную поросль и пошел к ели, –

захотелось ему почесаться. Только этого и ждала затаившаяся там рысь. Прыгнула лесная

кошка, да промахнулась, лишь цапнула малыша за длинное ухо. С быстротой ветра кинулась

к матери перепуганная телочка. С тех пор и осталась она на всю жизнь корноухой, хоть и

выросла в большую корову и сама каждый год водит лосят.

Давно знает её старый лесник Иван Петрович. Пожалуй, и она пригляделась к деду. Он

часто бывает в лесном острове и иногда видит свою «знакомую», но чаще узнаёт о её

присутствии по следам острых копыт.

Не успеет старый войти в лес, а уж кругом разносится об этом крикливая весть. Лесные

всезнайки – сойки – немедля разболтают о его появлении. А то и сама лосиха по ветру учует

Петровича и всхрапнет, предупреждая теленка. Тот, невпопад поводя ушами, бросится к

матери, и лосиха поспешно уведет малыша в укромный уголок. Лосенка никто не учил

хорониться, инстинкт подсказал ему, как это делать, – ляжет в плотный куст и станет

невидимкой.

Спрятав теленка, корова отойдет в ельник, и её бурая спина так и пропадет меж темных

стволов. В лесу дальнозоркость ей не нужна. Она хоть и смотрит в сторону Ивана Петровича,

но больше, чем глазам, верит чутью и слуху. Насторожит ухо и ждет, пока лесник мимо

пройдет.

Бывает, что старик ненароком направится туда, где затаился малыш. Мамаша

забеспокоится и, чтоб сбить человека с толку, выбежит на прогалину – покажется ему на

глаза, в расчете, что тот погонится за ней и ей удастся отвлечь его.

Вместе с коровой и её малышом бродили быки – старый, с ветвистыми рогами, и двух-

годовалый. Их дед видел реже: скрытны очень и осторожны.

На зиму лоси как в воду канули, откочевали. Только весенней порой встретился с ними

лесник там, где менее всего ожидал.

Интересно всё получилось.

Пробирался Петрович по болоту в лесную глушь; сюда на свои игрища слетались

краснобровые глухари. Шел он по раскисшей мшаге, минуя заросшие кочки. Среди

бархатистой зелени алела перезимовавшая клюква, будто просыпали её здесь из корзин. На

серой мшарине виднелись пучки желтого мха. «Да это следы медведя», – сразу понял

опытный охотник. Тут бродил проголодавшийся за зиму мишка и ел клюкву. Лапы его

увязали в болоте. Вытаскивая их из слякоти, медведь когтями выворачивал мох.

Видно, усердно топтался мохнатый ягодник, вот даже кочка примята. Отдыхал, что ли, на

ней? Посидел-посидел да и зашлепал прямиком через болото.

Что же заставило бурого зверя бросить закуску? Любопытно старому разгадать затею

топтыгина.

По следам медведя Иван Петрович вошел в березняк. Тут всё и разъяснилось...

Медведь увидел лосей. На влажной почве хорошо отпечатался их свежий ход. Сохатые

шли друг за другом, ступая след в след, будто один прошел. Только там, где они расходились

по сторонам, мимоходом обрывая ветви, можно было заметить, что их было несколько.

Впереди шагал вожак. Это была корова, – копыта у неё более узкие. За ней шел бык. Издали

его теперь не отличить от лосихи: сброшенные зимою рога еще не выросли. Замыкала

шествие маленькая прошлогодняя телочка... Вот лоси смело вошли в болото. Растопыривая

копыта (выше них имеются еще и подпорки), животные не боялись увязнуть. Вдруг вожак

остановился: медвежий дух учуял. Лосиха повернула назад и повела табунок в обход.

Так она хоть и крюк дала, но всё-таки перешла болото. Никакая сила не собьет лосей с

того направления, какое они избрали.

«Не моя ли «знакомая» возвращается на свой остров?» – подумал старик.

Проверил её дорогу и обрадовался. Пожалуй, она. Недаром упорно стремилась к острову.

Дед не ошибся. Поздней осенью устроили облавную охоту в этом острове. С одной

стороны, укрывшись в кустах, тихо стояли охотники, а с другого конца остров был охвачен

полудугой загонщиков. По сигналу они должны были с шумом гнать дичь на затаившихся

стрелков. Охотники хорошо знали, что по лосям стрелять нельзя, – бережем мы их. Но лоси

сами о себе позаботились.

С криком, свистом, гамом двинулась облава загонщиков. Лоси насторожились, прислу-

шались, потом внезапно бросились прямо на крики. Покачиваясь, размашистой иноходью (на

этой побежке их и на хорошем скакуне не догонишь) лоси вихрем прорвались сквозь цепь

людей. Впереди мчалась корноухая; следом, закинув рога на спину, чтобы не цеплять ими за

ветки, проскочил бык, за ним остальные.

Почему же лоси не устремились в ту сторону, где царило безмолвие? Не поверили

тишине. Навык подсказал им, что нападающий затаивается или тихо крадется, но не

предупреждает криком и шумом о своем приближении.

Лисицы же, зайцы и даже очутившийся в загоне медведь, заслышав шум, направились

прямо к молчаливой засаде...

Так и остались в острове сохатые. Когда подморозило и в воздухе замелькали снежинки,

лоси опять откочевали.

На следующий год весна была ранняя. На полях по возвышенным местам уже подсохло,

и здесь попыхивали тракторы. За ними тянулись многолемешные плуги, переваливая теплую

землю, готовую принять зерно.

Но в лесу – иные картины.

По ельникам снег лежал пластами, а на откосах желтела мать-и-мачеха. В ещё голых

березняках и осинниках показались синяя медуница, хохлатки, голубые перелески. Эти