Слипер и Дример

скакнул вдоль плинтуса по тому коридору, а потом расправил затёкшие, вывернутые назад

коленки и прыгнул посмелей. Ну а затем и вовсе, развернув хвосты свои в обе стороны, сиганул

что есть мочи с доразбегом. Звон стёкол и грохот разлетающегося в стороны кирпича были ему

прощальными салютами. Только демоны зря изумлённо пялились на дыру с неровными

ободранными краями, что зияла нынче у них вместо окна в конце коридора. Попрыгайца уж и

хвосты простыли. Пэньг-пэньг…

Лучше гор могут быть только горцы!

Корабль качало у пристани, изрядно шарахая, ибо груз с него сняли, и теперь он, словно

скорлупка в борще, необременительно поплясывал на прибое волнительным сухариком. Слегка

посиневшему от морской тошнотворности Загрибуке было невмоготу и очень желалось

вывернуться наизнанку за борт. Башкирский Кот старался заболтать его недуг психологическим

сеансом трепотни о ненасущном:

— Дррруже, может, дойдём до камбуза и компотиком тебя увлечём?

— Ох…

— Ну, не знаю, если компот тебе в тягости, то можем в каррртишки перекинуться…

— Ох…

36

1

— Поймите, прррофессор, ваш мозг сейчас занят исключительно ненужным процессом

наблюдения за шатабельным от вертолётности телом. Нужно его срочно чем-нибудь увлечь!

— Что-то мне не до развлечений…

— А кто говорил о развлечениях? Я об увлечениях. Ну ты же увлекаешься наукой,

астрономией, физикой… Подумай. Какие есть у тебя ещё увлечения?

— Можно подумать, что у тебя есть какие-то увлечения кроме жратвы… — промямлил

Загрибука, и от мыслей о еде ему зажилось и вовсе дурно. Всё стало вокруг не совсем голубым, но

явно очень зелёным, как в песне поётся.

— Дык, кому астрономия, а кому гастрррономия. Тут же, сам понимаешь, каждому своё, —

хохотнул Башкирец.

— Вот-вот… А я сейчас о еде и думать не могу.

— Можно еду отложить в сторону вовсе как предмет обсуждаемости. Давай об искусстве

поговорим. Положим, ещё в детстве я увлекался фотографией… — Кот мечтательно закатил

зелёные монгольские окуляры. — Но потом мама отняла её у меня.

Загрибука покосился на кота. Тот склонил голову и прищурил глаз:

— Просто я исхожу острым приступом буддистского сострадания, глядя на тебя. Ещё немного

голодовки без антисоциального подтекста, так ты и ходить-то сможешь по палубе только при

попутном ветре.

— Компот, говоришь?

— И не просто говорю, а песни слагаю! — Башкисркий Кот подпрыгнул и клацнул челюстью.

— Держись за хвост и смело шагай за мной. Наша прекрасная Фрикудолька-сан сейчас и ныне же

сваяет тебе напиток богов из сухофруктов. И полегчает непременно! Вай, мандарррины,

витамины… Оскорбительная кислота… Глюконаты и бензоаты натрия… В общем, всё, что нежно

согреет душу, уважаемый! Никаких красителей, загустителей, замутнителей, откислителей…

Только натурпродукт! И улыбка товарррищей в придачу!

— Ох… — Загрибука, икая и тошнюкаясь, зашоркал по палубе, крепко вцепившись в хвост

Башкирского Кота. Помпон его шапки качался на ходу по сторонам.

Палуба была пуста. Пираты почти все сошли на берег в предвкушении береговых развлечений,

коих им демоны, как вы сами понимаете, могли предоставить в большом количестве и нужного

пиратсткого содержания. На корабле остались двое вахтенных в принудительной тоске

обязаловки, да вся наша туркоманда. И Башкирец не зря потащил Загрибуку на кухню, так как там

в это время замышлялся и строился коварный план по захвату заложников и самого судна с

последующим разделением первого и второго по принципу нужности и пользования. То бишь

корабль забрать себе, а заложников… Тут мнения расходились.

Фрикудолька бегло посмотрела на ввалившегося Загрибуку и тут же, кивнув, черпанула из

кастрюльки в кружечку и подала ему. Тот залпом выпил.

Все остальные сидели на полу и думу думали.

— Фу-у-у-у, — выдохнул Загрибука облегчённо.

36

2

— А вот и я про чё говорррю! — согласно заурчал Башкирец и обратился к Йошу: — Ну, что

вы тут надумали?

— Думаем, как балласт сплавить…

— Да запереть и не кормить! — бросил кот и стал водить носом по кухне.

— И что? — Ключник развёл руками.

— Хе! — Котище прищурился и въедливо заметил: — Как говорил давненько один мой

незнакомый дедушка, будучи при фашистах врачом нейроклизмологом, терпение и труд — и все

перемрут! Ы-гы-гы!

— Да уж, гы-гы, — смурно заметил Йош, — прям какая-то «Харе Кришна, Харе Рама, Харе

смехопанорама»! Не смешно, блин!

— Нет, — Дример решительно помотал Шапкой-Невредимкой вместе с головой, — это нам не

годится! Подойдём к делу ответственно и чушь пороть не будем.

Благодарная чушь, и так вконец запоротая, забилась в угол под примус.

— Ну, как знаете, — и кот навострил лапы к плите, бурча на ходу песенку: — Плачет дедушка

с автоматом, кутаясь в зябкое пальтецо, весь в крестах и в дурррной помаде перепачканное лицо…

Фрикудолька намутила, болтая фенечками, что-то зелёное с приправами, разложила по

тарелкам и поставила каждому. Коту нарубила рыбы-головожопоножки.

— Так и думать веселей, — заметил кот и поклонился Фрикудольке: — рэхмэд, айна-лайна-

джан! — и он хрустнул рыбьими косточками.

— Шо делать? — Дример с сомнением вертел в руках позаимствованную у пиратов

самокрутку.

Слипер глянул в иллюминатор, наморщился.

— Дождёмся темноты, — он прислушался и зловеще подмигнул, — стыбзим эту посудину, и

дело в шляпу! А там уж выйдем в море на широкий проспект, да и… Сигануть-то получится? —