СЛОМ

– Воюет против войны?

– Клянись, что никому не скажешь.

– Что не скажу?

– Тайну.

– Ну, клянусь…

Олег поморщился:

– Тоже мне, клятва…

– А как тогда?

– Надо землю есть.

Андрей взглянул на быка, терпеливо жующего жвачку в ожидании расправы над обидчиками.

– Так нету земли…

Олег тоже взглянул на быка:

– Будет тебе земля…

Примерившись, он спрыгнул точно на спину Бонифация. Бык словно взбесился. Закрутился на месте волчком, так что клочья травы и дерна полетели во все стороны, однако Олег вцепился в его холку, точно клещ. Бонифаций, нагнув голову, несколько раз взбрыкнул задними ногами и повалился набок, решив раздавить нахала. Олег, мгновенно соскочив, сунул комок земли в карман и выпрямился. Бонифаций, вскочив на ноги, развернулся и воткнул копыта в грязь, тяжело отдуваясь. Так они и замерли лицом к лицу. Олег, чуть наклонив голову, не отрываясь, смотрел прямо в налитые кровью бычьи глаза. Происходило странное. Дыхание быка становилось все тише и спокойнее. Через минуту он мотнул головой, отвернулся и принялся, как ни в чем не бывало, пощипывать траву.

– Не спускайся,- приказал Олег.

Он дождался, когда Бонифаций отвернется, и в два прыжка взлетел на дерево. Бык повернулся, оторопело поморгал, задрал хвост и выдал короткое устрашающее мычание. После чего развернулся и тяжелым галопом поскакал на речку.

– Как ты это делаешь?- выдохнул Андрей, снова обретя дар речи.

– Ничего особенного,- ответил Олег.- Просто он очень удивился и не знал, что делать. Но ты не вздумай повторять. Если увидит, что боишься – в лепешку раскатает.

– Это тебя тоже отец научил?

– Да.

Олег вынул из кармана липкий черный ком:

– Ешь.

Андрей сморщился, но откусил маленький кусок, разжевал и показал черный язык.

– Ну?

Олег посмотрел в сторону дома и сказал:

– Самое главное – маме не проболтаться. Я, когда вырасту, тоже хочу стать миротворцем, как папа. А мама не хочет.

– Почему?

– Вот балда. Она боится меня потерять, как папу.

Андрей спрыгнул вниз и отряхнулся.

– Это, наверное, здорово – воевать против войны.

– Еще бы,- сказал Олег.

***

– Выпейте это, голубчик,- приказал Акишин.

Игорь осторожно понюхал мензурку:

– А мне это можно?

– Вы бы немного раньше полюбопытствовали, что можно, а что нельзя. Если я даю – пейте.

– Фе!- поморщился Игорь, влив в себя содержимое мензурки.- А где… Иван Васильевич… и Ганимед?

Замок пискнул, и двери распахнулись.

– Аверьяныч, скорее!- позвал Иван.

Акишин прихватил склянку и без вопросов последовал за ним. Игорь поспешил следом. Коридоры заметно оживились за его часовое отсутствие. За полупрозрачными перегородками двигались тени и слышались голоса. Игорю только сейчас пришло в голову, что конференция была виртуальной, и на самом деле никто, включая его начальника, не покидал здания. Репьев ждал у двери, куда Игорь раньше тщетно пытался попасть.

– Сюда,- показал Иван.

Изнутри лаборатория мало отличалась от той, где работал Игорь. Зарешеченное окно, прикрытое жалюзи. Стены завешены фотографиями и схемами всевозможных кибернетических новинок, от игрушек до автомобилей. Пара рабочих мест, стеллаж с оборудованием. На стеллаже лежали два гипношлема проф-класса, подключенных к игровой приставке, тоже последнего поколения. Ганимед стоял у кресла, придерживаясь за спинку.

– Ты зачем встал?- спросил Репьев.

– Я уже в порядке. Только голова немного кружится.

– Сядьте, сядьте,- приказал Акишин, откручивая крышку склянки.- Выпейте это, надо снять возбуждение с подкорки.

Иван шагами мерил комнату, лихорадочно перерабатывая информацию.

– Ваня, голубчик, сядь, а то и тебя успокоительным напою.

– Аверьяныч, ты не понимаешь,- ответил Репьев.- Это Андрей. Андрей. Он вспомнил. Там. А здесь – ничего не помнит.

– Я тебе налью.

– Аверьяныч! Я не мальчик, я капитан «СБИТ», в конце концов. И я в своем уме. Убери свою микстуру. У меня есть свидетель. Игорь, сядь в кресло, не мельтешись под ногами. Ты помнишь, что он сказал? Помнишь?

– Ну… да.

– Он сказал – «Я – Андрей», так?

– Он сказал – «Это я».

– Потому что узнал себя в статуе. А теперь ничего не помнит.

Акишин, тряхнув седой взлохмаченной шевелюрой, отлил в мензурку настойку из своего флакона:

– Будь ты хоть трижды капитан, голубчик. Выпей. Вам обоим надо успокоиться. Было несомненной глупостью подвергать этих людей действию гипноизлучателя, но мы поговорим об этом позже. А теперь – пей.

Иван покорно влил в себя содержимое мензурки.

– Вот и славненько. Теперь снимем энцефалограмму мозга с вашего объекта. Спокойно, без эмоций. Научный подход требует холодных расчетов.

Репьев кивнул и присел на край лабораторного стола.

– Да,- сказал он уже гораздо спокойнее.- Энцефалограмму – непременно. Это правильно.

– Вот и славно. Вот и хорошо.

Акишин взял один из шлемов и протянул Ганимеду:

– Наденьте, голубчик.

Телефон Игоря вдруг оживился и выдал вступление к токкате Баха 565. Игорь побледнел и упавшим голосом сказал:

– Это из донорского центра. Я пропал. Теперь точно упекут в стационар на весь срок.

Иван протянул руку и решительно взял аппарат.

– Алло?

– Могу я услышать Игоря Левушкина?- осведомились на другом конце после небольшой паузы.

– Лев Соломонович?- обрадовался Иван.- Это капитан Репьев! Помните такого?

– Я бы и рад забыть, дорогой Иван Васильевич, да не даете. Ну-с, и где наш донор? Нам следует объясниться.

– С ним сейчас все в порядке, Лев Соломонович,- заверил Иван.

– Я вижу, что сейчас все в порядке. Телеметрию ваши службы, слава богу, восстановили. И по ее данным за последние двое суток наш донор неоднократно попадал в экстремальные ситуации. Учащенный пульс, выбросы адреналина… Это нарушение режима, Иван Васильевич. Я вынужден принять меры.

Игорь умоляюще сложил руки и замотал головой: перспектива провести несколько месяцев в медицинском боксе его совсем не прельщала.

– Это моя вина,- сказал Репьев.- Недоглядел.