Сломанные сны

— Прекрати, Никки, — повторила она.

— Что значит прекрати? Что он с тобой сделал? Тебя били? — истерично прокричала Никки, снова теша попытки выбраться из захвата.

— Да успокойся же ты наконец! Со мной ещё ничего не сделали! Я только пришла в себя!

Милая беседа тут же оборвалась неловкой паузой, две девушки, явно постепенно обретающие ясность ума, начали осознавать, что они сейчас не в лучшем положении для дружеской беседы.

— Искренне неудобно прерывать вашу светскую беседу, но я здесь, знаете ли, не на чай вас привел. — Акабаяши, не отпуская Никки, развернулся к Кукле, как к самой адекватной на данный момент.

Кукла потупила взор, тяжело вздохнув, после чего побеждённо и иронично изрекла:

— Вы правы, я расскажу вам всю правду.

— Замолчи! Ты что, спятила, — вмешалась Никки. — Хочешь пустить все труды коту под хвост?

— Коту под хвост? — ”Кукла”, найдя силы, повысила тон в ответ. — Разуй глаза, в каком мы положении! Нас схватили! Обеих! Все уже кончено!

Никки сжала челюсти, зажмурив глаза, и уперлась лбом в сырую стену, спрятав лицо, лишь плечи содрогались от невидимых всхлипов.

— Итак, это, значит, настоящая Авакусу Никки, — вынес вполне логичное заключение якудза, чуть ослабив хватку. — Ну, а ты кто тогда? Кукла Вуду и?..

— Нет, — Кукла Вуду отрицательно покачала головой, с полной уверенностью взглянув в глаза мужчины, и ровным голосом заявила: — Я не Кукла Вуду. Настоящая Кукла находится в ваших руках. Я Dolly, долгое время играющая роль Авакусу Никки, простая барыга из семьи Акатацу, известная десять лет назад как Авакусу Мики.

Одиноко висящая лампочка замигала, словно накалившееся напряжение вот-вот могло взорвать её от столь безумных слов.

Мир без лжи — страшный мир. Только представьте, если каждый начнёт говорить правду. Останутся ли тогда отношения между людьми? Или же все возненавидят друг другу за истину, которую они предпочитают не видеть?

Мир без лжи — лживый мир.

Покажите хоть одного человека, не солгавшего ни разу, и я вознесу его на пьедестал как ханжеского гуру.

Одна маленькая ложь порождает цепную реакцию из бесконечного вранья, которая делает из нас патологических лжецов.

Человек, что признаёт свою ложь, можно ли считать его честным за то, что он не побоялся признать себя лжецом?

Кругом лжецы. Я не последняя и не первая в этом списке, просто теку по течению давно запущенного механизма, не силах нажать кнопку стоп.

Кто-нибудь может уже прекратить это?

Десять лет назад

Серебряная сталь ножа сверкнула перед глазами — горло объяло раздирающим огнём. Рубиновая краска хлынула перед глазами из пронзённого тела матери, что в судорогах свалилась на сырой пол.

В тот же момент упало и тело девочки, что захлёбывалась от боли задетого не для неё предназначенного ножа. Нависшая сестра судорожно пыталась заткнуть неизбежную рану.

— Беги, Никки, беги, — последнее, что вырвалось хрипом, перед тем как глаза застелил мираж из тьмы, а тело онемело.

Горло стягивало тугим узлом, не позволяя проглотить слюну. Губы пересохли настолько, что невозможно разомкнуть уста, и остается лишь молить про себя, чтобы боль поскорее прекратилась. Резкая, ноющая, секирой съедающая горло. Кто-нибудь, остановите уже это.

Неяркий свет пробился сквозь плотно зажатые веки, и тогда девочка попыталась, наконец, взглянуть на мир, что скрывался во тьме столь долгое время. Нечёткая картинка перед глазами плыла, позволяя различить лишь нависшую расплывающуюся белую маску респиратора. До слуха постепенно доносился голос и шум прибора, отмеряющего сердцебиение.

Девочка широко открыла глаза, наконец, разглядев странного человека, что навис над ней, тыча в глаза ярким светом фонарика. И первые слова, услышанные после страшной трагедии, явно должны были звучать как-то иначе:

— Бонжур, мадемуазель. Я твой второй папочка, спасший тебе жизнь. Кишитани Шинген. Сейчас Можешь называть меня Кишитани-сенсей, а когда подрастёшь, можем перейти на Шинген-кун, тогда я смогу законно угостить тебя кофе. Кстати, развей тягостные смуты моего сердца. Ты Никки или Мики?

Девочка разлепила пересохшие губы и еле-еле протяжно охрипшим голосом смогла лишь произнести:

— Ми…

— О, какая прелесть! Голосовые связки не задеты! Ну что Мики, считай, что в рубашке родилась. Адзума-кун, ну что ты как не родной. Поздоровайся с племяшкой.

Мики слегка перевернула голову набок, дядя Адзума, сидящий на рядом стоящем табурете, едва сдерживал слезы, сжимая простыни побелевшими пальцами. Брат-близнец её матери, что поднял руку на собственную сестру, но нечаянно задел племянницу.

— Ма… ма, — вырвалось охрипшим голосом. — Сес… тра.

Адзума вздрогнул, виновато опустив взгляд и зарывшись пальцами в спутанные каштановые пряди, после чего покачал головой, срывающимся голосом прокричав:

— Прости! Прости меня, пожалуйста! Я не хотел причинить тебе вреда! Азуми! Из-за неё я потерял контроль и нечаянно задел тебя... Ненавидь меня! Если ты захочешь убить меня, я приму свою участь! Только прости меня!

Адзума плакал подобно ребенку, шмыгая носом, втягивая влагу. Не в силах осмотреть в глаза племянницы, он притупил взор вниз, но опешил, когда его руки коснулась хрупкая ладонь. Он поднял взгляд и встретился с теплой улыбкой на бледном осунувшемся лице, и из груди вырвалось охрипшее:

— Я… не… не… на… вижу.

Акатацу Адзума не верил своим ушам, но Мики погладила его по руке, возвращая в реальность.

— Сес… тра…

И наконец придя в себя, Адзума уже успокоившимся голосом принялся объяснять:

— Камеи застрелил Азуми, после того, как я ранил её. А после сжёг склад. Прости, я виноват во всем. Мне нет прощения, я знаю. Если бы я только не кинулся на неё с ножом, но после того, что я увидел… А Никки. С Никки всё в порядке. Она сбежала со склада, Авакусу её нашли. Она сейчас у Авакусу Микии. Но боюсь, я не смогу теперь вернуть её. Они забрали её к себе.

Адзума хотел добавить как заложницу, но решил оставить этот факт при себе.

— О-тец…

— А, твой отец, Кирито, я пока не могу никак выйти с ним на связь, но как только…

— Так, Адзума-кун, на сегодня, думаю, хватит. Мики нужен покой.

Адзума в последний раз взглянул на племянницу, что благодарно кивнула, когда она прикрыла глаза, по щекам её скатились слезы. Но казалось, девочка нашла успокоение в новости, что хотя бы её сестра в целости и сохранности. Сон эфемерного счастья забрал вновь в свою пучину, поглотив в тернии неизведанного будущего.