Слоновья тропа

– Не всегда.

– Но достаточно часто. И неважно, чего ты достигнешь, ты всегда будешь думать о том втором варианте и задаваться вопросом, а правильный ли выбор был сделан.

– Ответ прост, Грейнджер, хотя реализация сложновата – ты не успокаиваешься. Во время своего пути ты получаешь что-то одно, а затем берешь его с собой в другую сторону.

– Но поезд уже ушел. Выбор сделан до того, как ты понял, что это был он.

– Тогда надо вернуться назад.

– Но не все ходят как слоны. Мы не помним или не знаем пути назад. Не понимаем, как остановиться, развернуться, получить то, что мы оставили за спиной, и выйти на другую тропинку. Мы просто катимся вниз с холма, – и обратной дороги нет.

– Катимся вниз с холма? – Малфой тряхнул свой стакан с кофе. – Я думал, мы говорим о слонах?

Гермиона махнула рукой, делая глоток из своей чашки.

– Грейнджер, если ты желаешь бродить как слон, то именно так и будет. В этой жизни нет ничего, что бы нас остановило. Пропустил дорогу, на которую хотел выйти, – развернись. Люди то и дело теряются в собственных жизнях, но даже если тебе предстоит долгое странствие по дюжине нехоженых ранее тропок, рано или поздно ты найдешь путь назад.

– Но дороги исчезают и…

– А думаешь, лес не растет, долины не становятся озерами, а земля не меняется? Слоны не приходят назад и не видят то же самое, что они лицезрели когда-то, но они все равно находят свой путь. Можешь сидеть и винить окружающий мир и время, но именно ты не приложил достаточно усилий. Путь есть всегда.

– Считаешь, мы контролируем свои судьбы?

Он пожал плечами.

– На это влияет много всего. Люди, решения, которые не казались такими уж важными, то, кем мы стали. Мне кажется, есть вещи, предназначенные нам, но думаю, мы не всегда знаем, что же они такое, и не всегда можем их все отыскать. Но у каждого человека есть силы изменить свою судьбу, и таким образом, да, мы ее контролируем.

– До некоторой степени, полагаю, ты прав. Я… Почему ты так смотришь на мое лицо? – Гермиона потерла щеку уже в пятый раз за последние две минуты.

Малфой усмехнулся.

– Вовсе нет. Я смотрю тебе за спину.

Можно подумать, он не мог ей сказать этого, когда она в первый раз скребла лицо, явно смущенная его взглядом.

Гермиона сместилась так, чтобы оглянуться назад, затем повернулась обратно и осуждающе смерила Малфоя глазами.

– Она трет свою ногу.

– Да ладно? А я уж решил, что это моя судьба: стать свидетелем того, как пожилая дама…

– Малфой.

– Думаю, это все потому, что яйца и колбаса на ее тарелке расположились…

– Будь это причиной, она бы терла… себя постоянно. Ты заметил, что фаллические символы окружают нас повсюду? Даже раковины, ванные и душевые кабины – там есть два вентиля и кран. Пенисы везде, так что…

Гермиона отпрянула, когда Малфой засмеялся, расплевывая кофе по сторонам и тут же зажимая себе рот кулаком. Его лицо покраснело, он начал кашлять – жидкость явно попала ему не в то горло. Гермиона перегнулась через стол и похлопала его по спине.

– Мы не будем заносить это в твой нелепый список моих попыток сжить тебя со свету.

4 июля, 2003

Гермиона обернулась на хруст и увидела Малфоя, выходящего из тени на каменистую тропинку. Руки в карманах, волосы растрепаны, – он странно смотрел на нее. Но по крайней мере, в его взгляде не было злости.

– Что?

– Ты сидишь в платье, посреди сада, в лунном свете, окруженная цветами. Будь ты другой женщиной, я бы решил, что это сделано нарочно.

Она нахмурилась, глядя на то, как он кончиком пальца обводит края лепестка.

– Почему?

Малфой открыл было рот, но уже в следующее мгновение сомкнул губы, выдохнул через нос и подошел ближе.

– Плакроу уехал.

– И хорошо. Я не буду извиняться. Если хочешь аннулировать мой контракт…

– Он приставал к тебе?

– Что? Нет. Нет, он отрывал крылья фее. Эдакий ребенок-маньяк на тренировке. Очевидно, хотел показать мне какой-то фокус, который проделал уже несколько раз до того, как я подошла к его столику, – Гермиона покачала головой и отвернулась, смаргивая набежавшие слезы. – А их крылья нельзя прирастить обратно, ты же знаешь.

– Существуют центры, занимающиеся реабилитацией пострадавших магических существ и подыскивающие дом для тех, кто не может вернуться в дикую природу.

– Знаю, я уже отнесла ее в один такой, – проговорила она. Малфой, похоже, хотел было что-то сказать, но передумал, садясь с Гермионой рядом. И наверное, она не слишком горела желанием услышать, что же у него голове. – Знаешь, люди, они… совершают такие поступки. По понятным причинам, а чаще всего вообще без них, лишь потому, что это каким-то образом приносит им пользу. Каким-то мизерным идиотским образом. И они плевать хотели на то, что могут причинить вред окружающим. Люди просто топчут друг друга.

– Не все разделяют твое мнение, Грейнджер. Большинство полагает, что феи – это нечто наподобие больших мух, с которыми, я лично видел, ты можешь разобраться при помощи свернутой газеты, вертикальной поверхности и прыжков.

– Это потому, что они вечно пытаются залететь в мои зелья, иначе бы я их не трогала. Они живут всего три дня. С чего вдруг мне сокращать им этот срок без веской причины? – она ткнула Малфоя пальцем в бок, и тот дернулся в сторону. – И у мух нет разума – они всего лишь насекомые. Поэтому пока мои рассуждения…

– Я не обвиняю тебя, Грейнджер. Просто объясняю, пока ты не попыталась наколдовать мне на спине гигантские крылья.

Она фыркнула.

– Он это заслужил, – она следила взглядом за тем, как водила пальцем по скамейке, затем подняла глаза, – Малфой пристально смотрел на нее. – Ты понимаешь, насколько лучше был бы этот мир, имей мы чуть больше сострадания и понимания по отношению к другому существу? И неважно, какие мы разные?

– Да. Рукопожатия бы сменились объятиями, а очереди бы стали бесконечными: прошу вас, проходите, о нет, только после вас… – он вздрогнул, ощутив неслабый удар, и схватил ее за локоть. – Я не чувствую сострадания.

– Ох, прошу прощения… А тогда чувствовал? Может…

Она выдернула руку и отпрыгнула в сторону, когда он снова попытался ее схватить. Отступила на шаг, когда Малфой встал, и попятилась быстрее, когда он двинулся к ней. Гермиона ожидала, что он ткнет или ущипнет ее – Малфой обнаружил, что подобные действия вызывают у нее приступы мерзкого смеха, и обычно использовал их против нее в самые неподходящие моменты: на публике, или когда она на него ругалась. Гермиона терпеть не могла, когда ее прерывали подобным образом. А что было еще неприятнее, так это ухмылка, что в итоге появлялась на лице Малфоя.