Слоновья тропа

– Ты что-то ищешь?

Он поднял на нее глаза.

– Все чего-то ищут. Но иногда забывают, чего же именно. Куда ушли, что сделали…

– Слоны могут держать в голове всё. Каждый момент и каждую тропинку. Если они окажутся в лесу, в котором побывали двадцать лет назад, то вспомнят дорогу и место водопоя и…

– Они помнят то, что причинило им боль, и что их спасло.

– И это помогает им выжить, – Гермиона обхватила пальцами свою чашку. – Так этот камень помогает тебе помнить все дороги, которыми ты прошел. Всё, что ты приобрел за время пути. То, кем был и кем стал. Или кем хочешь стать, и куда стремишься отправиться. Пусть он и не помогает тебе помнить каждую мелочь в деталях.

– Что-то в этом роде, – пробормотал Малфой, записывая еще одно слово в кроссворде.

Ей хотелось знать, как это работает: сохраняются ли воспоминания в памяти всегда, или же камень помогает вытащить их на поверхность при необходимости. А может, это просто безделушка из конкретного места и времени, которая служит напоминанием.

– Память меняет путь, которым ты идешь, – мягко проговорила она, наблюдая за тем, как Драко задумчиво прикусил губу. – И это приводит тебя в лучшее место. Знаешь, слоны всегда находят дорогу домой. Неважно, чем тот стал, или как они его воспринимают. Не играет роли, когда животные ушли, как далеко бродили, и какой тропинкой вернулись обратно, они всегда находят туда дорогу.

– Я знаю, – он посмотрел ей прямо в глаза и отодвинул газету – в кроссворде все еще оставались пустые клетки.

– В некотором роде мы все похожи на слонов: в том, как мы путешествуем. Вся наша жизнь – это странствие. И мы стараемся помнить. Пытаемся найти дорогу домой, к лучшему месту. Если только не забываем.

– И это делает путешествие бессмысленным.

– Эх, – она покачала головой. – Мы все равно доберемся туда, куда нам хочется.

Его брови взлетели вверх.

– Неужели?

Она открыла было рот, замерла и пожала плечами.

– Некоторые из нас.

– Даже те, у кого получится – не слишком много смысла в пути, о котором забыл. Ты не можешь быть полностью счастлив от того, что достиг желанного места, если не помнишь о других местах, в сравнении с которыми постигается уникальность твоей цели. А может, это вообще не самый лучший пункт, куда бы ты мог попасть, но ты не знаешь, что не так, – ведь не помнишь, что тебе было надо для счастья.

– Или ты свернул не туда и забыл дорогу назад. Или завершил путешествие слишком рано, запамятовал путь домой. Возможно, люди слишком распаляются в поисках того, что, как им кажется, они хотят, и не находят этого, когда наконец достигают нужной точки. Или сбиваются с пути и не могут выбраться на тропинку, ведь всё, на что они обращали внимание, было… как же сильно они ненавидят деревья, толстые корни и грязную воду.

– Негатив.

– Правильно. И знаешь, чаще всего негатив выглядит одинаково. Это позитивный взгляд выявляет различия, – она помахала рукой в воздухе. – Я была в дюжине кофеен, ни названия, ни местоположения которых не помню. Все, что осело у меня в голове – это ужасный кофе, отвратительный сервис или плохие маффины. Но я помню эту, потому что здесь всё хорошо. Еще я помню заведение возле дома моих родителей и парочку мест в Лондоне.

– Так ты имеешь в виду, слоны запоминают, потому что какие-то конкретные деревья сделали их счастливыми… Для них это все зеленые стволы.

– Не может такого быть, в противном случае, они бы не помнили разницу. Все дело в воспоминаниях, которые они получают в каждом месте, на каждой стадии пути. Это своего рода счастье, принесенное чем-то. Именно так они и помнят. Им не нравятся тигры, так что это вряд ли имеет значение. Но зато им по нраву… источник, где…

– Полагаешь, что финал не так важен, как положительные вещи, которые ты приобретаешь по мере пути.

– Думаю, да, – она отставила свою чашку и опустила ноги, слегка коснувшись Малфоя. – А ты нет?

– Это равнозначные составляющие. Путешествие определяет тебя, твою жизнь, конец. Но оно мало значит без финала, которого ты хочешь…

– Пока ты не пропустишь нужное тебе место потому, что слишком зациклился на чем-то другом, проигнорировал или забыл о тех вещах, которые действительно делают тебя счастливым.

– Как бы то ни было, плохой конец портит всё путешествие. Люди жалеют о своих жизнях, если итог, которого они достигли, не так хорош, как само странствие. Тогда они больше не счастливы.

– Но разве само по себе путешествие не может быть ценным? Пусть ты пришел к чему-то плохому, вместо хорошего? Все твои воспоминания остаются с тобой.

– А почему нельзя получить и то, и то? – он подался вперед. – Никто не говорит себе, достигнув конечного пункта, что только путь имел значение. Если только это не попытки устроиться в жизни, которую ненавидишь.

– Конечно, ты хочешь и того, и того.

– Все этого хотят. Цель путешествия в достижении финала, которого ты жаждешь и в котором нуждаешься. Если это не так, значит, странствие не завершено. Пусть тебе даже придется вернуться и начать все сначала.

– А если ты не знаешь пути назад? Тогда нам только и остается, что надеяться на то, чтобы бродить, как слоны? – она оценила его веселье, схватила газету, намереваясь дорешать кроссворд, и ткнула в сторону Малфоя пальцем. – Ни. Слова.

1 февраля, 1999

Дело не в ней – просто нечто чуждое захватило ее тело, когда Гермиона подняла руку, чтобы убрать с его лба прядь слипшихся от пота волос. Малфой опоздал почти на час, но она не могла найти в себе силы жаловаться, когда Драко выглядел так, будто бежал сюда несколько миль, – а ведь на улице подморозило. На нем была та же одежда, что и вчера, и ее это беспокоило, – ведь это был он.

Малфой казался изможденным и, может быть, поэтому качнулся к ней, и его голова наклонилась. А возможно, дело было в другой причине, но при мысли о ней Гермиона напряженно замирала и… теряла контроль над руками.

Она опустила ладонь, чувствуя влагу на кончиках пальцев. Порыв холодного ветра за секунды высушил кожу и швырнул Гермионе в лицо длинные пряди, прежде чем та смогла отбросить их назад. Спустя секунду тишины Малфой подался вперед и ухватился за края ее шапки. Наклонился, чтобы получше что-то рассмотреть, и натянул ткань ей на уши. Его пальцы скользнули по ее виску и ледышками прижались к щекам, пока Драко убирал выбившиеся локоны под шапку.

Он смотрел ей прямо в глаза, и слабый солнечный свет выхватывал голубые и серые блики на его радужках. Его левая рука задержалась у лица Гермионы чуть дольше правой, скользнув по коже до челюсти и затем исчезнув. Гермионе пришлось сжать кулаки, чтобы снова к нему не потянуться.

– Почему ты так смотришь на меня? – прошептала она.

– Мне нравится наблюдать, как ты снова в меня влюбляешься.

Она громко фыркнула, а щеки окрасил яркий румянец.

– Ты не только думаешь, что я могу, – а это совершенно невозможно, – влюбиться в тебя, так еще и опять? Пусть ты и был чертовски крут в виде хорька. И не усмехайся так, – ее взгляд слишком задержался на его губах. – Честно говоря, ты самый заносчивый из всех, кого я встречала.