Словесное древо

15 декабря.

258. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

22 декабря 1936 г. Томск

...пластинка на кромке этой лавицы гласит об этом. Ее предложили бы Вы своей

маме, быть может, она бы ее приобрела. Предложите складень Николаю <Семеновичу>

Голованову — Брюсовский пер., № 7, по цене, какую сам назначит, ну хотя бы 700—

600 руб. Он когда-то у меня покупал его, но списаться так трудно. Быть может, Ваше

письмо дойдет до него. То-то была бы для меня радость, и даже с теплым углом, на 9-

тимесячную зиму. Я содрогаюсь — куда я попаду! В жакты я не имею права, у

частников нужно искать по слободкам и трущобам на окраине города, а там зловонные

татары и страшный культурный люмпе<н>. Если выкрадут у меня мои полупудовые,

усеянные бесчисленными заплатами, — валенки, то я погибну! Когда-то денди, еще без

успехов и денег, был совестливей и так или иначе обул меня в эти бегемоты, - они мне

кажутся теплым раем. Слез моих не хватает от жестокостей моего пути до кладбища.

На мое заявление ничего не слышно. Получил обрывок письма Льва Пулина — очень

обрадовался. Недоумеваю, что ищет меня, прекрасно зная мой адрес! Я писал два

заявления его начальству по заточению, но ответа не получил. А он уже давно на воле.

Спасибо, что не забыл! Это очень нежный и слабый человек. Как он сохранился -

просто чудо!

Объявился ли Васильев или пишет из тюрьмы? Что Литгазеты назвали его

бездарным — это ничего не доказывает. Поэт такой яркости, обладатель чудесных

арсеналов с кладенцами, может оказаться бездарным совершенно по другим причинам

(так сказал один мудрый китаец). Мне бы очень хотелось прочесть бездарные стихи

Павла. Хотя он и много потрудился, чтобы я умолк навсегда. Передайте ему, что я

написал четыре поэмы. В одной из них воспет и он, не как негодяй, Иуда и убийца, а

248

как хризопраз самоцветный! Извините еще за просьбу: если устроите мои вещи — то

нельзя ли купить мне мануфактуры черного на верхнюю рубаху ЗУ2 метра или белого

или в полоску на две нижних рубахи по 31/2 метра и кальсоны, - на мне одни лохмотья,

а купить здесь нечего. Еще мне нужны теплые трикотажные кальсоны (большого

размера), теплые носки и хотя бы парочка носовых платков и наволочек. О простыне и

не мечтаю. Еще раз Вам кланяюсь земным поклоном. Напишите денди или скажите,

что он слишком занят и опоздает на мои похороны. Адрес прежний.

22 декабря 36 г.

Кланяюсь друзьям.

259. А. Н. ЯР-КРАВЧЕНКО

23 и 29 декабря 1936 г.

Томск

Незабвенное дитятко мое!

Я получил твое письмо из Москвы. Ты знаешь мои чувства на все случаи твоих

триумфов или утрат, поэтому воздерживаюсь их повторять. Слишком я болен и слаб,

чтобы в тысячный раз уверять тебя в моей любви и преданности к тебе. Не требуй у

жертвы, когда над ней уже поднят топор, сладких клятв и уверений. Твою укоризну, что

я тебя забыл, сердце мое принимает только лишь как кокетство. Это вполне понятно в

твои годы и в твоем нынешнем положении! В письме о дяде Пеше я написал тебе

самые нужные, самые глубокие слова, на которые я способен. Если они дошли до

твоего сердца, то слава Богу, если же нет, то других слов к тебе у меня сейчас нет.

Избранное и подлинное вообще редки. Я болен, хожу едва до нужника и в избу. Сейчас

меня гонят из комнаты. Деться мне некуда, город завален приезжими, углы в татарских

зловонных слободках от 25 руб. и выше. Я нашел было через людей комнатку за 50

руб., но внезапно получил и, к счастью от дяди Пеши уведомление, «что на Толю на-

дейся, как на весенний лед». И я остался в старом углу. Напрасно ты назвал этот угол

«хорошей комнатой». Она, правда, очень опрятна, я в грязи не вижу ничего

доблестного и сам мою, но она без печи, с ординарным полом, под которым ночуют

уличные собаки. И это в Сибири, в морозы от 40° до 60°.

Никаких обещанных 150 руб. я не получил, хотя очень ободрился, когда получил

заверения, что я буду получать их ежемесячно. То-то была радость! Конечно, я уверен,

что ты это понимаешь и чувствуешь, как никто! Как я чувствую, что салоны Парижа и

Нью-Йорка увидят твои картины! При условии, что на первых порах ты не накопишь

около себя толпу врагов и перестанешь разжигать в полулюдях зеленую зависть!

Радостной теплотой полнится мое сердце от твоих слов: «Мир и красоту своего

жилища я ценю выше всего». Я позволяю себе вместе с великим Вальтер Скоттом

сказать: жилища, - в котором живет и благоухает Книга Книг - Библия! Хотя найдется

много пингвинов, тюкающих, что полет орла к солнцу есть «упадочничество» и что

внешний линолеумный комфорт — есть могучая жизнь, дитя мое незабвенное, —

поторопись милостыней! Пожалей меня! Еще прошу тебя — пошли посылкой

акварельных красок: киновари, белил, спокойно-синей и охры от темной бурой до

самой светлейшей! Две колонковых кисточки, самых острых и маленьких, и одну

обыкновенную побольше для наведения тонов! Мне очень нужно! Прости, дитятко!

Благословляю, крепко обнимаю! Усердно прошу о милостыне! Вышли мне «Кремль»

для переделки. Это очень важно!

23 декабря.

Дорогое дитятко. Письмо было уже написано, как хозяева заявили мне, что дом они

продают и уезжают к дочери в г. Барнаул. Пришлось спешно выехать в комнату по цене

6 м<етров> зимних — 40 р. и 6 м<етров> летних — 30 р. Я весь переполнен заботой и

страхом, где я добуду аккуратную выплату! Помоги! Устрой. Ведь столько удобных

249

средств и возможностей в твоих руках. Уверенно говорю, что если бы ты был на моем

месте, я бы отыскал тебе 40 р. в месяц! Прости!