Словесное древо

реживу зиму — на весну оправлюсь. Теперь же я болен. Лежал три недели в смертном

томлении, снах и видениях — под гам, мерзкую ругань днем и смрад и храпы ночью.

Изба полна двуногим скотом — всего четырнадцать голов. Не ему мои песни. Лютый

скот не бывал в Гостях у Журавлей. Может ли он быть любим? Но блажен тот, кто и

скота милует! <Часть текста утрагена>.

<Копию> инвалидного свид<етельства> вышлю. Никак не могу сбить 25-ти руб. на

нотариальные расходы. Стараюсь. Волнуюсь. Помоги, Свете Тихий, Матерь-роза и

простое человеческое Сердце!

Пожалейте меня, не бросайте!

Ваш раб и поэт, не лукавый должник, оставляющий долги всем врагам своим,

несущий к Вашему порогу пригоршню горячих слез, с обожанием и преданностью

истинной Н. Клюев. Благодарю, благодарю!

Простите. Не осудите.

Адрес прежний. Переводы 60 р. и 40 р. получил. Как поживает Осип Эмильевич? Я

слышал, что будто он в Воронеже?

246. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

25 ноября 1935 г. Томск

239

Извещаю Вас, дорогая Варвара Николаевна, что последний перевод сорок рублей я

от Вас получил. Благодарю за милосердие и заботу обо мне недостойном. Давно бы

погиб без Вашей помощи чудной и светлой милостыни. Всякий раз, как получаю от

Вас весточку, умываюсь слезами. В моей жестокой и мрачной обстановке - великая

радость всякое доброе слово из другого мира — от милых и заветных людей.

Фининспектор, обходя свой район, спрашивал и меня, на какие средства я живу. Я

сказал, что доверенное лицо в Москве продает мои вещи и высылает мне на

пропитание от 60 — до 100 рублей в месяц. Когда как. Иногда побольше, иногда

поменьше - в зависимости от продажи. Быть может, что спросят подобное и Вас.

Местное начальство мне сказало, что все заявления на имя Москвы должны идти через

Томское начальство. Не знаю, как быть? Напишите мне — можно ли непосредственно?

Я живу, как в тумане, ничего не слышу и не вижу, и многое перестал понимать,

здоровье мое очень плохое. Был на просвечивании — кабинет выдал мне отчаянную

бумажку по сердцу и по желудку. Быть может, скоро меня Господь простит.

Слышал я, что Павел Васильев уехал из Москвы. Это меня очень и весьма удивило.

Быть может, Вы знаете или слышали подробности. Очень любопытно.

Кланяюсь Сереже, благословляю Егорушку. Прощайте, все милые, драгоценные

люди! Зловещ и темен мой жизненный вечер. Сибирская пурга да волчий вой —

последние мои песни.

Целую Ваши ноги.

Искупаю слезами свои грехи. Простите! Адрес прежний.

Купил на зиму угля на 80 рублей, две тонны. Значит, не замерзну, от холода

избавлен. Что будет с голодом?

247. Н. Ф. ХРИСТОФОРОВОЙ

Конец 1935 г. Томск

...Конечно, лучше бы всего устроить подачу помилования трем представителям

искусства: Н<адежды> А<ндреевны> от сцены, Кончаловского от живописи и от

литературы Вересаева. Всем троим и явиться к Калинину. Он русский и зорко

провидящ и, конечно, понял бы, что такая подача челобитной значительна политически

и незабвенна историей искусства. Положение мое очень серьезно и равносильно

отсечению головы, ибо я, к сожалению, не маклер, а поэт. А залить расплавленным

оловом горло поэту тоже не шуточка — это похуже судьбы Шевченка или Полежаева,

не говоря уже о Пушкине, которого Николай 1-ый сослал... и куда же? — в родное

Михайловское под сень тригорских холм<ов>. Я бы с радостью туда поехал.

Поплакал бы, пожаловался бы кое на что могилке Александра Сергеевича! Не жалко

мне себя как общественной фигуры, но жаль своих песен — пчел сладких, солнечных и

золотых. Шибко жалят они мое сердце. Верю, что когда-нибудь уразумеется, что без

русской песенной соли пресна поэзия под нашим вьюжным небом, под шум плакучих

новгородских берез. С болью сердца читаю иногда стихи знаменитостей в газетах.

Какая серость! Какая неточность! Ни слова, ни образа. Всё с чужих вкусов. Краски?

Голый анилин, белила да сажа, бедный Врубель, бедный Пикассо, Матисс, Серов,

Гоген, Верлен, Ахматова, Верхарн. Ваши зори, молнии и перлы нам не впрок. Очень

обидно и жалко. В избе есть у меня и друг — желтый кот — спит со мной, жалеет меня,

кормлю его жамкой. Здоровье мое плохое. Простите. Прощайте! Прошу Вас, не

оставьте меня на Рождественские звезды голодным! Еще раз прощайте.

Адрес прежний.

248. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

23 февраля 1936 г. Томск

240

Получил Ваше письмо и переводы (115 и 180 р.), дорогая Варвара Николаевна!

Обрадовался всему этому до слез — правду сказать, разрыдался — по-ребячьи или по-

стариковски — не знаю, но теплотой повеял мой угол, и маленько я успокоился.

Купил молока, муки белой, напек оладий, заварил настоящего трехрублевого чая, а

когда собрал стол, то и пить не мог, всё бормотал, шептал и звал любимых - со мной

чайку испить! И они пришли. Первой явилась маменька — как бы в венчальной фате, и

видима почти по колени, потом дядюшка Кондратий в отсвете самосожженчес-кого

сруба, Сереженька — сильно неподвижный, не освободившийся, Александр, Николай,

Владимир, Ильюша — все отошедшие, но в неистребимой силе живущие, даже до

цвета и звука! До Ваших переводов как-то мне не елось, не пилось, теперь же я

приотъелся, починился, часто заходил в баню, - это мое любимое учреждение в Томске.

Переулок, где я живу, по ворота и до крыш завьюжен снегом, но уже начали сизеть и