Слово и дело

— Я без формы, Трофим Павлович, — напомнил я.

Свой китель и брюки защитного цвета я в Сумы брать не стал — предпочел вместо них прихватить гитару в купленном под поездку жестком кофре. С Чепаком мы об этом уже говорили — не про гитару, конечно, а про отсутствие форменной одежды, — но для Дня Советской армии и Военно-морского флота я сгодился и в гражданке, так что не думал, что сейчас полковник посчитает это достойной причиной для отсутствия. Впрочем, тогда он обещал как-нибудь отпустить меня в Москву, чтобы я привез всё, что не взял сразу. Но это «как-нибудь» пока что откладывалось как минимум на майские праздники, да и то без гарантий.

— Да ерунда, — отмахнулся полковник. — Только кобуру бери не поясную, а наплечную.

Он и в прошлый раз так говорил, я запомнил.

— А оружие там точно обязательно? — осторожно спросил я. — Мы же всё-таки женщин поздравлять идем, а не врагов народа арестовывать.

Чепак жизнерадостно рассмеялся. Я подозревал, что этот старый и проверенный кадр хорошо помнил чистки тридцатых — а, возможно, даже участвовал в них с нужной стороны.

— Конечно, не врагов, Виктор, — сказал он. — Но всё должно быть по форме, даже если формы нет. Положено оружие — будь добр иметь. Так что зайди к оружейникам, возьми у них «макарова». Если прям душа не лежит — без патронов. Но сам пистолет должен быть обязательно.

Я мельком и в очередной раз подумал, что если бы мне одновременно с наведением порядка в отделе пришлось бы отбиваться от хотелок жесткого руководства, я бы, наверное, долго не выдержал. Так что поведение Чепака мне как мешало, так и помогало — и я пока не мог просчитать баланс. Кажется, он был в мою пользу, но это не точно.

— Хорошо, Трофим Павлович, организую поздравление лейтенанта Буряк — и сразу займусь, — пообещал я.

* * *

Про Риту я упомянул не просто так — это был такой легкий намек начальнику, что и ему стоит пройти по кабинетам и поздравить женщин, которые трудятся на благо нашего управления. Сам он, похоже, об этом забыл, но после моих слов лицо у него стало задумчивым, а мысли, кажется, побежали в нужном направлении, потому что попрощался он со мной очень быстро, и я наконец-то добрался до своего кабинета.

Это было достаточно большое помещение со столами, составленными буквой «Т», с несколькими шкафами самого совкового вида коричневой окраски и мощным сейфом в мой рост на два отделения с отдельными замками, ключи от которых в конце рабочего дня полагалось сдавать в секретный отдел. Ключи от кабинета были в моем полном распоряжении — это, кстати, тоже намекало на то, что в Сумах народ вёл себя слегка расслаблено. Ну а на то, что творилось в сумском КГБ по моему направлению до моего приезда, лучше все говорили отделения сейфа, шкафы и ящики стола, стоявшего на перекладине буквы «Т». Всё это было девственно пусто — следы моей деятельности пока не могли заполнить все доступное пространство.

Виноват в этом был полковник Чепак — после смерти майора Воронова он отрядил секретчиков, и те добросовестно сложили все бумаги в десяток огромных коробок. Донимать меня они начали сразу же — спрашивали, когда я заберу это хозяйство, которое стоит у них на проходе уже год, — но я немилосердно тянул время. Как и с пистолетом, я был уверен, что эти бумаги мне не пригодятся — наверняка это обычные хозяйственные распоряжения, а всё интересное Чепак прибрал себе. Впрочем, я понимал, что рано или поздно придется уступить этим домогательствам — секретчики всё же были в своём праве. Но я надеялся на то, что этот неприятный момент наступит как можно позже — например, после моего возвращения в Москву.

Я устроился за столом и потянулся к телефону.

— Григорий Степанович? Вы не заняты? Зайдите ко мне, будьте добры, — сказал я и положил трубку.

С подчиненными я общался вежливо, а они пока что отвечали повышенной лояльностью. Это означало, что на вопрос о занятости капитан Сухонин не говорил, что прямо сейчас преследует преступника, а потому ему не до какого-то там замначальника управления одного с ним звания. А ещё это означало, что мне не нужно было показывать зубы — и это положение всех более-менее устраивало. Я ожидал бунта на корабле где-то к началу апреля, а Сухонин и, возможно, Рита Буряк, этот бунт активно готовили. Впрочем, по моим прикидкам, капитан действовал один и лишь подначивал Риту тоже принять участие в небольшой революции. А мне было интересно, как она себя поведет.

Но сейчас Сухонин не бунтовал, а появился в моем кабинете ровно через три минуты — тот срок, который позволяет убрать все бумаги со стола в сейф и запереть его, а затем спокойным шагом спуститься на второй этаж.

— Вызывали, Виктор Алексеевич? — Сухонин изобразил некое подобие стойки «смирно».

— Вызывал, Григорий Степанович, — согласился я. — Проходите, садитесь. Это не совсем по работе… как вы знаете, завтра у нас — восьмая марта, день международной солидарности и всё такое… — он чуть улыбнулся и кивнул. — А так сложилось, что у нас в отделе работает лейтенант Буряк, Маргарита Павловна. Наверное, стоит её как-то поздравить, что думаете?

Про предстоящий праздник забыл не только полковник Петров, но и я сам. Для меня вообще календарь 1972 года всё ещё оставался чуждым явлением, и я постоянно боялся ляпнуть что-то вроде «День российской армии» или вспомнить про день святого Валентина, про который советские граждане пока что ни сном, ни духом. Впрочем, боги меня миловали, и я не привлекал к себе внимания хотя бы в этих делах. Но постоянная тревожность и необходимость следить за языком сделали своё черное дело — и первейшая забота любого начальника напрочь вылетела у меня из головы.

— Ритку-то? — переспросил Сухонин. — Цветы я ей купил, утром, у оперов стоят, там баб нет, никто не сдаст. Или вы ещё что удумали?

У меня тяжесть упала с души. С такими поднимающими подчиненными работать — одно удовольствие. Надеюсь, и полковник Чепак оценит мой вклад в его авторитет.

— Нет, Григорий Степанович, больше ничего не нужно, — я улыбнулся. — Не возражаете, если я в этих цветах поучаствую?

Он не возражал — понимал, в какой я ситуации. Так что я расстался с зеленой трешкой, потом мы вместе зашли к операм, чтобы забрать ничем не примечательные гвоздики — они были в плотном целлофановом конусе, так что выглядели даже богато, на все шесть рублей, что отдал за них капитан, — и на пару поздравили нашего лейтенанта с его профессиональным праздником. Рита приняла букет и благодарно покраснела, пробормотав какие-то подходящие случаю слова.

На этом я посчитал свои обязанности начальника законченными — и с головой погрузился в бумаги, полностью забыв про оружейку и положенный мне по штату пистолет.

* * *

На мероприятие в обком мы с полковником Чепаком поехали как белые люди — на новенькой двадцать четвертой «Волге» благородного черного цвета. В Сумах таких машин было, в принципе, немного — в обкоме парочка, в горкоме одна… не потому, что двадцать четвертых не хватало, эта модель выпускалась уже года четыре, а органы власти обеспечивались в первую очередь. Просто до Сум очередь не дошла — тут в целом земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою рек Псел и Сумка. Город этот стоял на отшибе, в стороне от торных дорог, в царские времена пробавлялся изготовлением сахара, а сейчас стремительно превращался в один из многочисленных центров советской промышленности. От старых сахарозаводчиков в Сумах осталась почти вся застройка юга Нового места и Засумок, а социалистический порядок только пробивал себе дорогу — вернее, сразу много дорог, снося обветшалые кварталы и протягивая в самых разных направлениях новые проспекты.