Слово и дело

Мне досталось место с краю длинной ноги «П», как раз рядом с мясным изобилием, в котором почетное место занимали разные виды сала. Я вспомнил заповедь про большую семью и постарался клювом не щелкать — впрочем, закуска как раз спросом не пользовалась. У меня было ощущение, что за три с лишним часа собравшихся замучила жажда, поэтому пили они как не в себя, пьянели быстро, и то один, то другой выбывали из дальнейшего состязания. Кто-то уходил сам, кого-то уводили всё те же комсомольцы, которые, наверное, передавали бесчувственные тела персональным водителям для вывоза их по домам. В целом всё было даже благопристойно.

Соседей я не знал — большинство были с производств и колхозов с совхозами, и они меня интересовали мало. Но компанию я поддержал — даже выпил с одной женщиной, оказавшейся бригадиром на свиной ферме, которая начала было мне рассказывать про своих четвероногих подопечных, но её, к счастью, сразу же отвлекла соседка. В итоге моя рюмка — она была больше похожа на стакан — так и осталась наполовину полной, а я пользовался своим местоположением и дегустировал местное сало.

Со стороны самых главных звучали какие-то короткие речи и тосты, на которые собравшиеся реагировали одобрительными выкриками и опорожнением своих рюмок, но в смысл этих речей я не вникал. Всё моё внимание поглощало сало, которое оказалось выше любых похвал. В Москве такое не достать, и даже память «моего» Орехова не помогала «вспомнить» вкус этой еды — они с матерью жили только что не впроголодь и мясо видели лишь иногда, по большим праздникам.

— Гляжу, вы не пьете, — раздался сбоку голос Макухина.

Я оглянулся. Бригадирша племенных хряков куда-то делась вместе с парой подруг, и рядом со мной образовалось пустое пространство, которое почему-то никто не торопился занимать, несмотря на соблазнительную близость к дефицитным колбасным изделиям. В эту пустоту и влился Макухин, который был уже навеселе, но ручку крокодилового портфеля сжимал твердо, а настроен, кажется, решительно. В свободной руке он держал стакан, наполненный прозрачной жидкостью, и вряд ли это была вода.

— За знакомство? — спросил он и резко протянул ко мне этот стакан, от которого знакомо резануло запахом спирта.

Я мысленно вздохнул, взял свою рюмку, аккуратно стукнул ею стакан Макухина и обреченно подтвердил:

— За знакомство!

* * *

Макухин маханул двести грамм одним залпом, без передышки, замер на мгновение, отставил стакан в сторону — и схватил с большого подноса толстенный кусок копченой грудинки, который тут же проглотил, кажется, даже не прожевав. Я бы сказал, что ему хватит пить — хотя бы сегодня. Лицо Макухина уже было красноватым, и он периодически ставил свой портфель на пол и вытирал лоб большим клетчатым платком. Ему бы, по-хорошему, надо бы сходить в больницу и проверить сердце. Но эти деятели из глубинки почему-то были свято убеждены, что они здоровы, как хряк с фермы той бригадирши, а их норма по спиртному измеряется не стаканами, а бутылками. И кто я такой, чтобы препятствовать этому товарищу из обкома партии гробить своё здоровье в погоне за чем-то неизвестным?

— А ты чего не до дна? Не уважаешь? — сурово спросил он, посмотрев на мой бокал.

— Уважаю, — я примиряюще улыбнулся. — Но меня от спиртного развозит быстро, да и служба, знаешь ли…

Макухин наморщил лоб, видимо, припоминая, кто я такой — и его лицо медленно прояснилось.

— А, служба, — кивнул он. — Что ж, сочувствую… А знаешь, что тут недавно ваши одного из ваших поймали?

Он коротко хохотнул над своей шуткой, хотя мне она вовсе таковой не казалась. Где-то за месяц до моего приезда в Сумах арестовали одного из следователей КГБ, который опередил своё время и разработал схему, популярную в перестройку и в святые девяностые. Первичную информацию на главного инженера городской ТЭЦ ему принесли оперативники, улов тянул лет на десять строго режима с конфискацией имущества — тот товарищ слегка изменил техпроцесс, а сэкономленный уголь продавал налево, его охотно брали жители многочисленных деревень не только Сумской, но и Харьковской областей. В схеме было задействовано человек десять — водители, экспедиторы, бухгалтерия, технолог, — и они прокололись, когда начали демонстрировать внезапно выросший достаток. Следователь решил саму схему сохранить, но получать за это определенный бакшиш, в противном случае угрожая уголовным делом. Инженер какое-то время платил, но потом его кто-то просветил, что КГБ лезет не по статусу — дело-то должно проходить по линии ОБХСС, — и послал следака по известному адресу. Вот где-то в процессе их разборок — слава богу, не дошло до заказных убийств и прочих примет эпохи перемен — их обоих и повязали, а непроданный уголь вернули государству. Самое обидное, что этот следователь был достаточно крепким профессионалом — двадцать лет в органах, — и числился на хорошем счету. Перед коллегами он чуть не плакал, говорил, мол, бес попутал, но прощать его никто не собирался — время-то сейчас было не перестроечное, а самое что ни есть застойное, когда такие отклонения от курса партии караются строго.

— Да, слышал, — кивнул я. — Насколько знаю, всё по закону. Воровство…

— Воровство воровству рознь, — наставительно сказал Макухин. — Везде воруют, это не победить. Главное, чтобы делу ущерба не было…

— Предлагаете отменить соответствующие статьи Уголовного кодекса? — я усмехнулся, хотя мне не нравилась тема этого разговора.

— Нет, зачем же, — он чуть отвлекся, чтобы снова наполнить свой стакан. — Это очень правильные статьи — хищение социалистической собственности. Но, например, Ващук…

— Кто, простите?

— Ващук, главный инженер, — пояснил Макухин. — Он придумал, как уголь экономить, ваш уже потом влез. Так вот, Ващук начал уголь налево продавать от безысходности. Уменьшить фонды — начальство по головке не погладит, а так все сыты, при деньгах и фонды на месте. Ему бы премию за рацпредложение подкинуть — а его вместо этого в тюрьму. А почему так? Потому что кадры все из Москвы, и начальник ТЭЦ оттуда же, местной специфики не знает. Вот тебя сейчас зачем сюда прислали? Неужто у нас кадров не нашлось нормальных?

Мне совсем перестал нравиться этот разговор. И ведь не пошлешь в открытую этого заведующего отделом науки и учебных заведений, который явно выполнял в обкоме и какие-то недокументированные функции. Я покосился в сторону перекладины буквы «П» и успел заметить, как Чепак отводит взгляд.

«Интересно, он поэтому на пистолете настаивал? Стресс-тест решил устроить — на какой минуте я пристрелю этого обкомовского идиота?», — подумал я.

— Так я местный, — спокойно ответил я. — Тут родился, тут вырос. Это потом до Москвы дошел.

— А… — протянул он. — Ну если так… тогда да, тогда можно… А ты знаешь, Витя, что вот это всё, — он широким жестом обвел стол, — сделано на Украине? И если бы не нужно было отдавать три четверти урожая другим республикам, то так могли бы жить все украинцы?

— Впервые слышу, — покривил я душой.

Подобные разговоры, кажется, были распространены в перестройку, но дальнейшее развитие событий показало, что дело вовсе не во внутрисоюзном перераспределении продуктов.

— Да?! — деланно удивился Макухин. — А это, Витя, самая настоящая ста-тис-ти-ка! Вернее не бывает! Так что — давай за Украину выпьем? И за женщин!.. ты же знаешь, что у нас… самые лучшие женщины?…

— Знаю, — ответил я. — Знаю, Ваня. Может, тебе хватит? Могу попросить кого-нибудь — тут хлопцы хорошие, до машины доведут и домой в лучшем виде…

— Не надо! — он ткнул в меня пальцем. — Не на-до! Я только… начал… — он резко допил водку, его качнуло, он удержался лишь с моей помощью. — Скучный ты человек, москвич, хоть и местный… Ладно, пойду я.

Он развернулся и пошел куда-то в сторону туалетов. Я облегченно вздохнул — хотя мне и самому было плохо, но и не от спиртного, а по другой причине. Я понятия не имел, прошел я тест от Чепака или нет.

Глава 3

«Рок не может умереть»

На широком и длинном крыльце концертного зала было пусто. Водители персональных авто сгрудились внизу, на импровизированной стоянке, и обменивались какими-то шоферскими байками — иначе объяснить взрывы ржания, которым они заменяли смех, было невозможно. Я остановился наверху и с наслаждением вдохнул свежий весенний воздух.