Слово о граде Путивле

Из церкви вышел Сысой Вдовый. Он похристосовался с ведьмой, и она подарила ему крашеное отваром луковой шелухи, светло-коричневое, куриное яйцо.

– Это непобедимое яичко, – предупредила она рыбака. – Бейся им смело, только никому в руки не давай.

То, что предупреждает напрасно, что Сысой ее не послушает, ведьма знала, но не смогла удержаться.

– Ну, уж, непобедимое! – не поверил ей Сысой, но биться пошел.

По улицам посада уже шатались несколько пьяных мужиков. Кто празднику рад, тот с утра пьян. Колокола всех церквей звонили без умолку. В Пасхальную неделю всякий мог залезть на колокольню и позвонить от души во славу воскрешения Иисуса Христа. Несколько баб ходили по дворам и обливали водой тех, кто проспал заутреню, иначе проспавшие будут неудачливы целый год. Пожилые женщины дома расчесывали волосы, чтобы у них было столько внуков, сколько волос на голове. На пустыре девки прыгали через старую борону, чтобы в этом году выйти замуж. А на рыночной площади собрались те, кто хотел побиться пасхальными яйцами. В большинстве своем это были ребятишки, но хватало и взрослых мужиков, даже пара стариков затесалась. Взяв яйцо в правую руку, ударялись сначала острыми концами – носиками, затем тупыми – задками, затем неразбитыми, если у одного целым оставался носик, а у другого – задок. Тот, что яйцо оказывалось разбито с обоих концов, проигрывал и отдавал его победителю. Сысой Вдовый был азартен, но всегда крупно проигрывал, что надолго отбивало у него охоту играть. На этот раз проиграть он мог всего лишь яйцо, тем более, дареное, поэтому бился со всеми подряд. И постоянно выигрывал, причем оба конца его яйца оставались целы. Он уже набрал с полсотни чужих яиц, когда согласился сразиться с Ванькой Сорокой.

Яйца у Ваньки были червчатого цвета и такие яркие, каких ни у кого больше не было. Красил он сам, секрет никому не выдавал. Поговаривали, что именно благодаря этой краске его яйца всегда побеждали. Вдовый и Сорока стукнулись носиками. Победил Сысой. Стукнулись задками – опять треснуло червчатое яйцо Ваньки.

– А оно у тебя настоящее? – поинтересовался Сорока, отдав победителю разбитое яйцо.

– Конечно! – заверил Вдовый. – Уже сколько раз проверяли его.

Иногда яйца вырезали из дерева или находили похожую гальку, красили под пасхальное и беспроигрышно сражались им. Пойманных на таком били нещадно и забирали у них весь выигрыш.

– Дай-ка и я проверю, – потребовал Ванька Сорока.

Сысой, разжав пальцы, но не отдавая яйцо, разрешил:

– Проверяй. Можешь пощелкать по нему.

– Нет, дай я посмотрю, а ты мое проверь, – сказал Ванька и, не слушая возражений, положил на ладонь рыбаку червчатое яйцо и забрал светло-коричневое.

Сорока повертел чужое яйцо в руке, пощелкал по нему, даже потряс у уха, как будто проверял свежее ли.

– Мое в порядке? – спросил Ванька.

– Да, – ответил Сысой.

– Еще раз осмотри его, чтобы потом не жаловался, – потребовал Ванька.

Вдовый еще раз осмотрел яйцо, не нашел ничего подозрительного, отдал хозяину. Взамен ему получил светло-коричневое.

– Бьемся? – спросил Ванька.

– Бьемся, – согласился Сысой.

Они ударились носиками – и лопнуло светло-коричневое.

– Не может быть! – не сразу поверил Сысой Вдовый. – А ну, давай задками.

И опять проиграл. Пришлось отдать свое яйцо победителю.

– Я же говорил, что мои яйца самые крепкие! – самодовольно заявил Ванька Сорока.

– Я тоже немало выиграл, – огорченно вздохнув, сказал Сысой.

– Неси их домой, только не объешься с голодухи-то! – весело пожелал Ванька и хитро подмигнул.

– Не объемся, – заверил Вдовый.

В понедельник он выловил в реке овчинный тулуп. Тулуп был великоват, но Вдовый решил оставить его у себя на черный день. Пока особой нужды в деньгах не было. Раньше Сысой спал на голой печи или лавке, а теперь стелил тулуп. На тулупе ему стали сниться такие приятные сны: и женщин он любил до утра, многих и все красавицы, и ел самые вкусные яства. Что интересно, просыпался он ублаженным и сытым, перестал заглядываться на баб, которые, подоткнув рубахи и оголив ноги, полоскали белье в реке, и до вечера не хотел есть. По подсчетам Сысоя Вдового, выигранных яиц ему хватит недели на две, если не больше.

А Ванька Сорока, после ухода Сысоя, достал из кармана целое светло-коричневое, и принялся биться им. Все знали о непобедимости его червчатых яиц, поэтому никто уже не соглашался, но, увидев светло-коричневое, передумывали. И напрасно. Ведьмино яйцо было заговоренное, непобедимое.

В это время на княжеском дворе готовились к пиру. В гриднице – отдельной избе в один покой с сенями – накрывали столы для старших людей Путивля и именитых гостей, а в надпогребницах – для младших. В поварне, хлебне, сытне и пивоварне с раннего утра суетились холопы, готовя многочисленные яства. Гостьба намечалась толстотрапезная.

Гости начали съезжаться к полудню. Старшие подъезжали прямо к крыльцу гридницы, где их встречал тысяцкий Тудор Чурыня, одетый по такому случаю в высокую соболиную горлатую шапку с золотой запоной в виде единорога, ферязь золотую с серебряными вошвами и черным ожерельем, щедро украшенном речным жемчугом, и красные сапоги с золотыми кистями. Младшие слазили с коней у ворот княжеского двора, дальше шли пешком, куда укажет ключник.

Первую чашу вина выпили за воскрешение Христово, вторую – за князя Владимира, третью – за его отца князя Игоря. Дальше князь Владимир поднимал чашу за здоровье своих гостей, каждого в отдельности, начав со старших, сидевших на почетных местах, рядом с ним, а они отвечали здравицей в его честь.

В это время холопы приносили блюда с яствами и питьем и уносили опустевшие. Подавали уху мясную черную (с перцем), уху рыбную белую (с гвоздикой), щи богатые (с курицей), забеленные сметаной, рассольное с осетриной, а под них пироги, пряженые и подовые: со свининой, говядиной, бараниной, зайчатиной, рыбой, кашей, яйцами, грибами, капустой, репой, горохом, маком, а также с самыми разнообразными смесями этих начинок. Затем последовали жареные мясные кушанья: верченые, шестные, печеные, сковородные. Отдельно принесли ребра под взваром, рубец с кашей, печенку с луком, жаренную в перепонке, легкое со взболтанным молоком, мукой и яйцами, мозги с пряностями, голову под студнем с чесноком и хреном. Следующими были блюда из птицы: куря бескостная – соус из курицы без костей с начинкой из яиц с шафрановой похлебкой; гуси шестные, начиненные гречневой кашей и приправленные говяжьим жиром; тетерева, приправленные молоком; рябчики, жареные с квашеной капустой; лебедь под взваром с топешками – порезанными ломтиками калача, опущенными в коровье масло, и отдельно его потроха под медвяным взваром. Из сладких блюд были яблоки, груши, сливы и редька в патоке, ягодные леваши, оладьи, сырники, котлома и хворосты с топленым маслом, медом или патокой, пряники и коврижки и сахар в виде терема, напоминающего княжеский. Вино пили заморское, а меда – свои, вареные и ставленые: пресные, белые, красные, обварные, боярские, ягодные. Кроме этого на столах стояли различные квасы и взвары.

К вечеру гости насытились и опьянели. Больше стали говорить, чем пить и есть. Полную чашу одолевали только, когда подходил черед отздравить князя Владимира: желали ему «удачи, победы, здоровья и чтобы в его врагах оставалось крови не больше, чем в этой чаше!» – и, выпив, переворачивали чашу над своей головой, показывая, что осушена до дна. Выслушивая очередную здравицу в свою честь, Владимир спросил сидевшего рядом слева воеводу:

– Вдову ту нашел?

– Какую? – не сразу вспомнил Олекса Паук. – А-а, ту, с которой ты христосовался? Нет еще. Я послал людей, ищут, – соврал он.

– Хоть под землей, но найди, – приказал князь.

Воевода видел, что Владимир еще не пьян, значит, зацепила его баба, придется найти ее.

– Завтра обязательно найдут, – пообещал Паук.

– Сегодня пусть найдут, – произнес князь.

В его голосе было столько властной настойчивости, что воевода подумал: матереет князь, скоро всех в бараний рог согнет, кончится вольница. Но и уходить с пира Олексе Пауку не хотелось.

– Ищут ее. Может, и сегодня найдут, – сказал он и добавил в свое оправдание: – Кто такая – неизвестно, где живет – тоже. Мои люди по улицам ездят, во дворы заглядывает. Как увидят ее, сразу дадут знать.

– Скажи им, награжу щедро.

– Сказал, – продолжал врать воевода.

Посидев еще немного, чтобы не вызвать подозрения, он вышел из-за стола по нужде, а заодно и по делу. Отлив прямо за углом столовой, но пошел к надпогребнице, где пировали дружинники, бывшие с ним ночью у собора и видевшие женщину, которая христосовалась с князем. Он помнил, где примерно она живет, но не был уверен, что пьяные дружинники правильно поймут его объяснение, а самому ехать не хотелось.

На дворе уже стемнело. От поварни к столовой и надпогребницам сновали холопы, обслуживающие пир. Лица их разглядеть было трудно, поэтому воевода не сразу опознал остановившуюся перед ним женщину.