Слово о граде Путивле

– Холодные и горькие какие-то стали. Перцу насыпала?

– Что ты батюшка, откуда у нас перец?! – испуганно оправдывалась Марфа. – Давай я разогрею быстро.

– Не надо, – буркнул муж и принялся хлебать щи, думаю о том, как бы так повернуть дело с вирником, чтобы виру не платить или хотя бы рассрочить ее.

С трудом доев щи, он отказался от каши и молока.

– Что-то муторно мне, и в груди печет, – пожаловался он, потирая ладонью грудь и живот. – Пойду прилягу, может отпустит.

– Пойди, батюшка, пойди, родненький, – захлопотала возле него жена, радуясь, что не вспомнил о наказании дочери. – Может, молочка все-таки выпьешь?

– Нет, – с трудом ответил он, потому что почувствовал, что вот-вот выблюет съеденное. Справившись с тошнотой, он вытер со лба крупные капли пота. – Что-то худо мне…

Жена помогла ему раздеться, уложила на лавку.

– Не захворал ли ты, батюшка? Горишь весь. Может, знахарку позвать?

– Ее звать, только деньги тратить, – отказался Яков. – Полежу немного и пройдет. – Он вытер пот со лба, висков и шеи. – Полотенце дай.

– Сейчас, батюшка, – засуетилась Марфа.

Она принесла два полотенца. Одним, сухим, вытерла пот, а другое, мокрое, положила мужу на горячий лоб.

– Позову я все-таки знахарку, а, батюшка? – спросила она.

– Не… – еле слышно ответил муж и затих, забывшись то ли во сне, то ли потеряв сознание.

Марфа не посмела сделать наперекор ему. Она перекрестилась, радуясь, что дочку сегодня не били, а потом, испугавшись, что радуется болезни мужа, перекрестилась трижды и прошептала молитву Богородице во здравие и дочери, и мужа.

10

Ванька Сорока не был заядлым рыбаком, но любил ловить карасей. Они так походили на золотые монеты, что ему казалось, будто ворует сокровища у водяного. Ловил он их в лесном озере, маленьком и мелком. Вода в нем быстро прогревалась, и в середине апреля начинался нерест карасей. Ванька ловил их на удочку. Пусть улов был и меньше, чем на вершу, зато интересней было вытягивать карасей одного за другим из воды.

Клевали они жадно, только успевай подсекать. Сорока закидывал крючок с наживкой в «окошки» – туда, где в воде не было водорослей. И все-таки раз промахнулся и за что-то зацепился крючком. Зацеп медленно тянулся по дну, сгибая удилище. Леса из конского волоса могла вот-вот порваться, поэтому Ванька снял порты и полез в воду отцеплять крючок. Вода была холодноватая, хорошо, что заходить пришлось чуть глубже, чем по колено. Сорока закатал рукав рубахи, опустил руку в воду, прошелся ладонью по лесе до того, за что зацепился крючок. Это была верша, старая и порванная. Вместо рыбы в ней была мертвая утка-нырок. Видимо, она и порвала вершу, но так и не смогла высвободиться. Сорока отцепил крючок и швырнул вершу вместе с дохлой уткой на берег.

Выбравшись из воды, он не стал дожидаться, пока ноги просохнут, сразу одел порты. Хотя на озере редко кто бывал, все равно Ванька боялся, что его застанут голым. Так уж он был воспитан в девичестве. Он основа закинул удочку, поймал еще одну золотистую рыбку, как вдруг услышал за спиной хлопанье крыльев. Это бился в верше оживший нырок. Ванька сперва глазам своим не поверил, а потом решил схватить птицу, чтобы убедиться, что это всё ему не приснилось. На суше нырок сумел высвободиться из верши, причем за миг до того, как Ванька хотел схватить его. Нырок, перекачиваясь с боку на бок, пробежал немного по земле, а потом взлетел. Радостно крякнув, сделал полукруг над озером и улетел в сторону Сейма.

– Бывает же такое! – подивился Ванька и вернулся к ловле карасей.

Сорока так влекся рыбалкой, что не сразу заметил девушку, которая вышла на левый от него берег с большой бадьей в руках. Походка у нее была какая-то необычная, как будто не наступала на пятки. Девушка поставила бадью на берег, настороженно посмотрела на рыбака, поскольку не знала его, затем, видимо, решила, что он не опасен, и принялась полоскать в озере белье. Шлепки белья по воде и привлекли внимание Сороки. Он сперва наблюдал за ней краем глаза. Девка как девка, лет пятнадцати, не красавица и не уродка, статная, высокая и крепкая, с такой Ванька справился бы с трудом. Если бы справился. Придя к такому выводу, он решил, что девушка некрасивая, не стоит обращать на нее внимание. И белье она полоскала на удивление неумело. Ванька не удержался от замечания:

– Что ж ты скрученным лупишь?! Развернуть надо!

Девушка посмотрела на него, на скрученное белье в своей руке, пожала плечами: по ее мнению, все делала правильно.

– Зачем развернуть?

– Затем, что там лучше выполощешь, – ответил Ванька.

Он положил на землю удочку, подошел к девушке, забрал у нее белье и показал, как надо полоскать. У него получалось так справно, что девушка похвалила:

– Как у тебя здорово получается!

Ванька прямо зарделся от удовольствия. Ему нравилось, когда его хвалили за умело выполненную женскую работу.

– Моя матушка еще лучше делала, – скромно заметил он. – А тебя разве мать не учила?

– Померла она, когда меня родила, – без печали в голосе ответила девушка. – Я одна баба в семье, еще отец и одиннадцать братьев, некому было учить.

Ванька Сорока пригляделся к ней. Вблизи она была симпатичнее. Глаза карие, большие и круглые, носик утиный, тонкогубый рот. Щеки и нос покрыты веснушками, делающими девушку очень милой. Длинные волосы, перехваченные на голове черной ленточкой, спадали на спину и плечи. На девушке была только небеленая рубашка, подпоясанная мужским кожаным ремешком. Хотя вырез рубашки был неглубок, Ванька углядел, когда девушка наклонилась, ее маленькие, плоские груди. У него и то больше успели вырасти. Из-за этого ее недостатка, Сорока почувствовал к девушке такую любовь, что засмущался и густо покраснел.

– Ты чего это загорелся? – с интересом глядя на него, спросила девушка.

– Ничего, – буркнул Сорока и, чтобы перевести разговор, спросил: – А ты кто такая? Где живешь? Чего я тебя раньше не видел?

– Анютка я, а живу здесь, в лесу, с отцом и братьями. Наша избушка возле родника стоит. Медвежатники мы, медведей ловим живых. Взрослых сразу продаем князьям и боярам на травлю, а медвежат учим для скоморохов. Мы осенью сюда перебрались, но скоро на север подадимся, там медведей больше, – рассказала она.

– А я Ванька Сорока, на посаде живу. Мы по торговому делу, отец мой был богатым купцом. Пропал в Степи вместе с тремя моими братьями, а мать с горя померла.

– Так ты сирота? – с жалостью произнесла Анютка.

Ванька любил, когда его жалели, но так как парень должен быть сильным, грубо возразил:

– Ну, какой я сирота?! Я уже взрослый!

– Какой ты взрослый?! – усмехнулась Анютка. – Дитя дитем.

– Это я дитя?! – возмутился Ванька и схватил ее, намериваясь повалить на землю.

И сразу крякнул и шлепнулся на задницу, получив кулаком под сердце.

– Ух, ты! – удивился Ванька, почесывая грудь.

Теперь он смотрел на девушку таким обожанием, что она перестала сердиться.

– Ладно, хватит лясы точить, – сказала девушка. – Иди рыбачь, не мешай мне полоскать.

– Давай я за тебя выполощу, – предложил Сорока и, не дожидаясь разрешения, забрал у нее белье, зашел в воду и принялся полоскать.

Она подавала и забирала, он полоскал – на пару быстро справились с работой. Ванька взялся за одну ручку бадьи, Анютка за другую, и понесли ее по тропинки к избушке Медведевых. Шли молча, но обоим казалось, что говорят без умолку.