Слово о князе Владимире
Шрифт:
Здесь богослов говорит об обострении отношений между константинопольской и римской церквами за их главенство в странах Европы. Противоречия в основном касались богослужебной практики в обеих частях бывшей Римской империи, раскол которой произошел в 395 году. С этого времени постепенно формировались два основных направления в христианстве: римско-католическое и восточно-православное (греко-кафолическая церковь). По-разному складывалась в них система иерархии духовенства, а также порядок отправления так называемых святых таинств — крещения, миропомазания, причастия, исповеди, венчания (брака), священства и елеосвящения (соборования).
Наиболее сложным в христианстве всегда был вопрос о его связи с иудаизмом, об отношении к идеям Ветхого завета. Признавая еврейского бога —
Проблема отношения христиан к иудаизму — национальной религии евреев — в IX–X веках стояла весьма остро. Почему христиане веруют в того, кого распяли евреи? Отвечая на вопрос, философ пытался объяснить заблуждения древних евреев, создавших миф о своем мессии, который должен прийти от их бога Яхве и спасти только правоверных евреев и истребить всех неиудеев. Вследствие этого в Иудейском царстве избивали и истребляли еретиков и пророков, которые предсказывали появление божьего посланника (его сына) для спасения не только евреев, порабощенных Римом, но и неевреев — всех страдающих, угнетенных и обездоленных.
«Когда же сбылись пророчества их, когда сошел он на землю (имеется в виду Иисус Христос. — В. Р.), был он распят, и, воскреснув, поднялся на небеса, ожидал бог покаяния от них (евреев. — В. Р.) сорок шесть лет, но не покаялись, и тогда послал на них римлян, и римляне разбили их города, а самих рассеяли по иным землям, где и пребывают в рабстве».
Свое выступление посланец Константинополя завершает объяснением того, зачем «сын божий» сошел на землю и принял тяжкие муки и страдания во имя спасения всех грешников на земле, обещая им воздать по заслугам при втором своем пришествии. Богослов живописует, как грешники, стеная и плача, идут в ад, а праведники, радостные — в рай. «Если хочешь с праведниками справа стать, — обращается философ к князю, — то крестись». На что тот ему уклончиво ответил: «Подожду еще немного».
Только спустя год Владимир возвращается к тому же вопросу и созывает боярский совет и городских старейшин. Но не для того, чтобы обсуждать преимущество той или иной веры, а, скорее, для выработки каких-то условий принятия греческой веры и определения структуры соответствующих церковных органов. Однако летописец представляет дело так, будто на совете было решено избрать мужей славных и умных, числом десять и послать их и к волжским болгарам, и к немцам, и к грекам, дабы еще раз «испытать» их веру. Через какое-то время князь снова созвал свой совет, и на нем был заслушан подробный отчет об итогах этих своеобразных «научных командировок».
Те, кто ходил к болгарам, сказывали: «Ходили в Болгарию (Волжскую. — В. Р.), смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы в греческую землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, — знаем мы только, что пребывает там бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве».
Мы отлично понимаем, что эти описания различных вер и культов сочинялись авторами, жившими в XI–XIII веках, когда христианство прочно утвердилось в Киевской Руси. Естественно, монастырский писатель постарался, не жалея красок, изобразить райские красоты своей религии. Но справедливости ради следует сказать, что византийские храмы действительно превосходили всякие другие своей архитектурой, внутренним
убранством, обилием золота и драгоценных камней. Поражала своей красочностью пышно обставленная литургия, заимствовавшая каноны античного греческого театра. В храме с его клиросами, притворами и амвонами, царскими вратами, голосистыми дьяконами и торжественными хорами, как на подмостках, разыгрывались уже не сцены из жизни царя Эдипа или Агамемнона, а мистерии, посвящаемые Иисусу Христу и его апостолам, а также трагедийные эпизоды «крестного пути», распятия и воскрешения Христа.С пышностью византийского богослужения не способно было соперничать мусульманское храмовое богослужение, проникнутое суровым духом жизни кочевников — обитателей пустынь или горных селений Востока. В нем нет ни хоров, ни яркой живописи, ни того возжигания множества свечей и светильников, какое присуще греческим храмам, которые не могли не восхищать всякого «варвара», впервые увидевшего эту «неземную» красоту.
Теперь, после того как мы ознакомились с содержанием этой пространной легенды о «выборе веры», важно выяснить, когда и кем она была составлена и кому адресована?
Ясно, что ее рождение произошло не при жизни князя Владимира, а гораздо раньше. В ту пору христианство в Киевской Руси уже имело довольно широкое распространение, а в самом Киеве со времен княгини Ольги в православных церквах велось книжное богослужение на славянском языке. Так что у князя было полное представление о христианской вере, но он противился ее принятию но завету своего отца Святослава — непримиримого врага Византии и христианства.
По своему содержанию и структуре легенда о «выборе веры», безусловно, относится к более раннему периоду русской истории, точнее, ко временам Аскольда — 60-м годам IX века. А наиболее пространная ее часть, поучения греческого философа, выдает с головой «анонимного» творца — константинопольского патриарха Фотия, автора известных бесед «По случаю нашествия россов на Константинополь» (860 г.). Этот святитель являлся наиболее ярким обличителем язычества и распространителем греко-православной веры среди восточных славян. Ему же принадлежала инициатива обращения киевского князя Аскольда в христианство, а также крещения славянского населения в Херсонесе и других причерноморских городах и селениях. А наставления о христианской вере (речь философа) могли быть прочитаны Аскольду перед заключением договора об учреждении православной епархии в Киеве в 867 году. Конечно же, Аскольд и его окружение имели довольно слабое представление о христианстве, поэтому наставления Фотия пришлись как раз ко времени и к месту. С этого момента и начался процесс христианизации восточных славян под влиянием Константинополя. Одновременно происходила христианизация и западных славян под влиянием римско-католической церкви.
Перед тем как принять новую веру, Владимир должен был решить для себя множество вопросов, в том числе и весьма щекотливого свойства. Как известно, христианская религия требует строгого соблюдения и выполнения ряда предписаний, регулирующих поведение человека в быту. В частности, не допускается прелюбодеяние и многоженство. Князь же, усиливая свою власть и распространяя ее на все Поднепровье и Поволжье, по свидетельству летописца, умножал и число своих жен и наложниц.
В церковной литературе обходят этот факт либо молчанием, либо обвиняют летописи в предвзятости. Но какой смысл было автору изображать Владимира в столь невыгодном для него свете? Не он ли признает его заслуги в принятии христианства и распространении новой веры на Руси? Думается, в основу изложения легли действительные события и сведения из надежных источников.
А сообщается о князе следующее: «Был же Владимир побежден вожделением, и вот какие были у него жены: Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино, от нее имел он четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух дочерей; от гречанки имел он Святополка, от чехини — Вышеслава, а еще от одной жены — Святослава и Мстислава, а от болгарыни — Бориса и Глеба, а наложниц было у него триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове, в сельце, которое сейчас называют Берестовое».