Случайная девочка

Бред какой-то! Ни за что не поверю. Лайма не может умереть.

Подскочив с постели, выуживаю из шоппера сотовый, открываю ватсап. И в ужасе смотрю на синие галочки на моих сообщениях. А еще бегущая строчка вверху.

В сети!

Выходит, Лайма жива, а Анквист наврал? Украл ребенка и простой фразой «Лайму грохнули» превратил меня в мумию. Ни дышать, ни говорить. Ничего не могу.

Слезы льются по щекам ручьями. Усевшись в кресло, стоящее у окна, утираю их, а сама открываю в телеграм местный паблик.

И упираюсь невидящим взглядом в знакомую фотку. Три девчонки в мокрых белых майках смеются радостно. Мокрый футболки облепляют идеальные упругие сиськи. Девчонки выгибаются, выставляя себя напоказ. Хохочут, обнявшись. Лайма, Катя и Роза. Три подружки. Вместе выступали, дружили, и вместе погибли прямо на сцене.

Читаю сухие строки, написанные так грязно и мерзко, что волосы встают дыбом. Как же так можно?! Люди погибли. Молодые девчонки. Каждой чуть больше двадцати пяти… было.

Истошный крик уже рвется на волю. От отчаяния, безумного горя и обиды. За нас обеих, за наши жизни.

Лайма еще идти не хотела. Спина у нее болела сильно. Я растирала ей поясницу перед уходом. И обезболивающие давала. Надо было не пускать.

А теперь что?

Голова кружится, а слезы на глазах высыхают.

Ясное дело, что! Анквист заберет у меня Дамира. Тут к бабке-гадалке можно не ходить. Да и кто я по сравнению с ним? Разве могу потягаться с Федей?

Лайма рассказывала о нем и всегда отмахивалась.

– Это была одноразовая акция, систер! Зато мы теперь на всю жизнь обеспечены! – смеялась она и кружилась по комнате. – Замуж, правда, мне запрещено выходить по условиям договора. Ну и не надо! И так все обалдеть как классно!

«Птица моя райская!» – всхлипываю невольно. Подстрелили тебя. Кому же ты помешала?

Перед глазами сразу же выстраиваются в ряд ненавистные рожи. Но я гоню страшные видения прочь. Они далеко. Не достанут. Это кто-то местный… Федор прав. Это из-за его делишек моя сестра лишилась жизни.

Жар-птица моя золотая!

Говорила же я ей, надо уезжать в Москву. А Лайма категорически отказывалась. Из-за Анквиста.

– Тут он нас защитит, если что, – шипела на меня. – А в Москве кто поможет?

И я, как всегда, сникала. Сестра права. Во всем права.

Снизу доносятся крики. Явно двое мужчин что-то делят между собой. Прекрасную Маргариту, наверное.

– Прекратите! – кричит она. И тут же наступает гробовая тишина. А потом что-то тяжелое падает на пол.

«У всех свои проблемы!», – тяжело вздыхаю я, вышагивая по темной комнате. Ни сидеть, ни лежать… Ничего не могу.

Торшер из трех переплетенных цветов бросает в полумраке странные тени. А белый потолок с лепниной давит, будто в коробке сижу.

Плохо мне. Сейчас бы обнять кого-нибудь из близких. Посидеть, повспоминать.

Но беда вся в том, что у меня никого не было и нет ближе Лаймы. А теперь и она ушла.

Прикусываю губу. Боюсь плачем и стонами разбудить ребенка.

Подойдя к окну, всматриваюсь в темную непроглядную тьму и даже не понимаю, где нахожусь. Наверное, надо ехать в полицию, потом – в морг. Кто-то же должен опознать сестру.

«Балда! Сразу было понятно, кого застрелили!» – спохватываюсь мысленно и, вернувшись в кресло, снова открываю телегу.

«По нашим данным одна из убитых – Лайма Стрешнева – состояла в интимной связи с Михаилом Шаргиным, владельцем ОМИ-банка, а также среди ее поклонников был…»

Вчитываюсь в глупые строчки и снова реву. Да не было у нее никого! Никакого Шаргина, ни другого… как там его?

На постели крутится Дамир. Садится встревоженно, не просыпаясь. Бормочет свое любимое «Мама, Мася, зая» и снова падает навзничь. Аккуратно вкладываю ему в ручки потрепанного зайца. И сама ложусь поверх одеяла.

– Спи, спи, мой сладкий, – напеваю сквозь слезы. Сглатываю ком, застрявший в горле. Прикрываю глаза и засыпаю.

Улетаю куда-то в спокойную темную бездну, где нет горести и печали. А только любовь и счастье.

Вздрагиваю, будто от тычка. Прислушиваюсь к голосам. В доме явно стало больше людей. Кто-то куда-то спешит. Переговариваются вполголоса. Хлопочут.

Под окнами проезжает машина. За ней еще одна. Шелестит шинами по идеальному асфальту и останавливается около крыльца.

Подскочив, подскакиваю к окну. Осторожно из-за занавески выглядываю вниз.

А там уже прыткий ординарец распахивает вороненую дверцу шикарного Мерседеса. И из недр машины появляется сначала нога в потертых джинсах и в стоптанном мокасине. А затем уже и сам Анквист выходит.

Все такой же мрачный. В черной рубашке и такой же косухе он сейчас больше похож на рок-певца, чем на бандита.

Из других иномарок выходят коротко стриженные крепкие парни. Окружают Федора, говорят наперебой. Он кивает и не двигается с места. Наблюдает, как из чрева багажника суетливые ребята достают какие-то тонкие стальные чемоданчики и заносят их в дом.

– Любопытно, а что в них? Золото? – спрашиваю саму себя и, вернувшись в постель, пытаюсь снова уснуть.

«Интересно, сколько времени?» – судорожно тянусь к телефону. Трубка вибрирует на ладони, а экран загорается от пришедшей эсэмэски.

«Кто вы? Представьтесь, пожалуйста!»

Захлебываясь слезами, прижимаю к груди старенький смартфон.

Все. Теперь окончательно все. Лайма мертва. Никаких надежд не осталось. Моя сестра ни за что бы не спросила подобную чушь. Значит, ее телефон в чужих руках.

А ее самой уже нет в живых. Прикрыв глаза, пытаюсь выровнять дыхание, и в этот момент телефон заходится трелью.

Трясущимися руками отключаю сначала звук, а потом и смартфон. Падаю на постель, утыкаюсь носом в подушку и реву.

Но слезы постепенно высыхают, боль притупляется, а тело безвольно обмякает, устав от дикого напряжения. Рядом дрыхнет ничего не подозревающий малыш. Сопит смешно и трогательно, успокаивая меня каждым вздохом. Частица моей Лаймы. Ни за что его не брошу!

Слышу сквозь легкую дрему, как приоткрывается дверь в комнату, и чуть хриплый голос зовет меня тихо.

– Оливия, ты не спишь?

Дергаюсь спонтанно. Замираю, притворившись спящей. Но на Анквиста мой театральный талант не действует.