Случайные соседи

– Мне жаль, что его больше нет.

– Да… но тебе повезло, что у тебя есть брат, и отец с мамой, и Изольда! – Я продолжила свои лечебные манипуляции, под конец, обернув раны Давида тонким бинтом. – Готово! Я пойду домой, в душ, а вот тебе лучше не мочить по возможности руки первое время!

Вместо того, чтобы со мной попрощаться, Давид пополз по моим коленям вверх, забрался под свой же свитер, и зацепился бинтами за кружево трусиков.

– Я… в душ собиралась…

– Подожди… Был у нас один незаконченный разговор… - Мои глаза забегали по красивому лицу, пытаясь считать, к чему именно он клонит.

– Ааа… тот самый разговор? – глупо ухмыльнулась я.

– Да. Тот самый!

Твердые мужские губы коснулись моих. Давид приподнял меня, и посадил на свои колени, вынуждая обнять его ногами. Ранку засаднило, но я все равно с душой ответила на поцелуй. По всему телу прошлись электрические разряды.

«Как же хорошо!» - Пронеслось в голове. И не нужны были никакие антидепрессанты.

– По-моему, у Изольды есть какие-то сверх способности! – Затараторила я в полураскрытые губы Леманна, когда он уже снял с меня свой свитер, и принялся ощупывать бретельки платья.
– Она знает наперед то, о чем другие и не догадываются!

– Мири… - Грудь Давида начала сотрясаться от сдерживаемого смеха.

– Ну а что? Согласись, она на редкость проницательна! – Он не выдержал, и громко рассмеялся.

– Не поминай Изи в суе! С нее станется прийти, и начать консультировать нас в тех вопросах, в которых мы и без нее прекрасно разберемся!

Меня одарили еще одним, сладким, тягучим поцелуем.

Глава 15. Ты чувствуешь?

Сильный ветер распахнул большое окно. По спине меня погладила грубая бязь занавесок, закрыла меня и мое лицо, словно невесту. Сквозняк качнул дверь в гостиную, в портале которой пару минут назад стоял Иосиф, и извинялся. Ветерок поиграл исписанными нотными листами на кухонном столе, набрался сил и взметнул их в воздух.

Давид уже спустил с моих плеч тонкие бретели платья. Он захватил губами ключицу, вынуждая склонить голову на бок. Одновременно расстегивая бюстгальтер, и целуя плечи, мужчина лишал меня последних связных мыслей.

Мы избавились от одежды. Мое обнаженное тело обнимало Давида.

– Я хочу тебя Мири. Чувствуешь? … Ничего еще так сильно не желал.

Он приподнял меня за бедра и опустил вниз.

– Ммм… - Вздохнула я.

Нутро сводило от удовольствия, а грудь сжалась от сладкой боли. Болело мое сердце, сопротивляясь, дергаясь. Оно безумно боялось. Мужчина щекотал своим дыханием мою шею, по лопаткам водил свежими бинтами, а я медленно умирала.

– Мешают… - Прошептал Леманн, и сжал широкие полоски бинта ладонями в тонкую нитку.

Когда меня опрокинули на холодные простыни, листы с нотами залетели в спальню, окружили нас, и громко зашелестели, смешиваясь с нашими вздохами. С широко раскрытыми глазами, я смотрела на их сумбурный танец, отзываясь на каждое движение мужчины. Написанная на бумаге музыка толи хотела разделить с нами этот момент, толи помешать.

Подушки глухо падали на пол. Матрас прогибался под тяжестью наших тел.

Когда все закончилось, Давид все еще нависал надо мной, водил по лицу щекой, носом и губами, вплетая свою руку в мою, будто это были стебли весенних цветов в венке, а не пальцы мужчины и женщины.

Где-то в коридоре звенел раз за разом без перебоя мой телефон, но я ничего не слышала.

Вся боль мира от любви. И все прекрасное тоже…

Давид не хотел отпускать меня, но я завернулась в свой пиджак, подхватила оставшиеся вещи, и сбежала к себе.

Я не хотела ни есть ни пить. Только постояла немного под холодным душем, и поспешила в издательство с новыми рисунками подмышкой. Все пропущенные были от Лидии. Охранник с удивлением осматривал меня, но согласился передать работы главному художественному редактору.

– Липовецки, почему не поднялась ко мне? – Я шла по набережной Невы, когда снова высветился номер Лиды на экране телефона. – В любом случае я звоню сказать, что все, что ты принесла – прекрасно! Умница! Очень рада, что ты пришла в себя! До следующей недели!

Гудки брошенного вызова казались музыкой. Не электрическим сигналом, а тронутыми клавишами фортепиано.

Платье с желтыми лютиками взметнулось тюльпаном, когда я закружилась, медленно переставляя ноги. Машины ручейками струились по дороге. По реке плыли маленькие кораблики с улыбающимися людьми.

Я купила новые краски и бумагу, долго шла пешком, поднялась по лестнице дома №325, а возле моей двери, прислонившись к ней спиной, стоял Давид, и держал в руке стебелек одной единственной алой розы.

Глава 16. Цвета

– Ты ждешь меня? – Я подошла ближе, и легонько коснулась руки Давида, давая понять, кто перед ним. Но это было лишним. Леманн давно услышал мои шаги.

– Очень долго жду… - И прозвучало это до безумия странно! В живот мне уткнулся гладкий стебель розы, с которого заботливо срезали шипы. Бутон медленно изогнулся, столкнувшись с грудью. Алый лепесток заскользил по платью, а дальше, по обнаженным ногам. Я проследила за ним до самого пола. – Покажешь мне свои картины?

Улыбаясь, и ничего не отвечая, я вставила ключ в замочную скважину. После теплого и ароматного уличного ветерка, нос защекотало от терпкого запаха краски и растворителей. По пути в гостиную я сбросила свои белые кеды и легкую вязаную кофточку на пуговицах. Оборачивалась, и смотрела на Давида снова и снова!

Роза нашла себе приют в обычной стеклянной банке , на кухонном столе. Солнце осветило ее единственным лучом, и зашло за набежавшие тучи. В квартире стало темно.

Леманн ходил по периметру комнаты, и водил руками по краям холстов на подрамниках, выстроенных рядами на паркете, думал о чем-то своем, потом остановился у последней моей работы.

– Это иллюстрация к сказке, которую прислали недавно из издательства. – Я налила воды в стакан прямо из-под крана, глотнула, и сморщилась от привкуса металла на языке. – Девочка сидит на краю утеса, и протягивает вперед руки. Ветер треплет ее волосы. Ее брат уплывает на корабле в далекую, волшебную страну, и она боится, что он не вернется.

Давид хмыкнул, а я подошла ближе.

– Картина красивая, автор и редактор должны оценить.

– Мири, а какого размера будет эта детская книга?

Я пожала плечами.

– Скорее всего сантиметров двадцать на двадцать, или около того…

Руки мужчины очертили раму.

– Но картина добрых два метра в ширину и высоту?

– Да… Ее оцифруют и уменьшат.

– А почему ты не взяла обычный маленький лист бумаги? – Он двинулся дальше.

– Леманн, а почему ты не играешь «Собачий вальс» каждый день? Почему скрипичный ключ всегда стоит в начале, ну а ноты ты пишешь всегда разные?

– Я понял. – Мужчина взъерошил пятерней свои кудри, и улыбнулся. – А это…?