Слуга 3(трех) господ

Иванов театрально встал в позу Пушкина, читающего поэму «Воспоминания о Царском Селе» перед Гавриилом Державиным на лицейском экзамене 8 января 1815 и продекламировал:

— В порочащих связях не замечен. Не пьет. Не курит. По отзывам, безукоризненно честен, не имеет ни единого замечания о том, что распорядился имеющейся у него конфиденциальной информацией во вред организации. Трудолюбив и порядочен. Исполнительный, ответственный и преданный делу сотрудник.

— Надо же… Сплошные дифирамбы. Недостает: истинный ариец…

— И вот однажды Алекс исчез, — продолжил главарь как ни в чем не бывало. — Ни с кем не попрощался, тайком. Короче говоря, сбежал. Кто сбегает из страны, бесследно исчезает? — предатели, правильно… Но мы не в претензии: прощание с госбезопасностью, как правило, не проходит в торжественной обстановке с вручением орденов и именного оружия. Ваше досье...

— Хм... Как вы сказали? Досье?.. Как у шпионов?

Иванов рассмеялся.

— Да ладно вам… Именно.

— Вы меня ни с кем не путаете?

— Никакой путаницы, уважаемый. Мы обязательно и подробно еще поговорим. Вы нам нужны. Очень. Я бы и сам… Но дел по горло. Мы поговорим о вашей будущей миссии, но сначала, чтобы не было недоразумений и разночтений, ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Впрочем, можете и не отвечать: вы пришли сюда как частное лицо или в качестве представителя?

— Ни «да», ни «нет». Все пока в подвешенном состоянии, может качнуться в ту или в другую сторону. Это зависит от обстоятельств, не от меня.

— И каких же, если не секрет? Вы можете рассказать мне все. Сегодня я ваш исповедник.

— Мне нечего сказать.

— Я слушаю вас…

— Мне нечего вам сказать.

— Надо же, а мне показалось, что между нами возникла химия… Вы знаете, что это такое?

Я благоразумно промолчал.

Иванов шумно потянул носом, вздохнул.

— Понимаю. Я люблю людей, которым есть что сказать, но ради интересов страны и своих собственных готовых молчать даже под пыткой. Я из того же теста. Нельзя доверять тем, кто не заботится о собственных интересах. Это либо болван, либо недотепа, либо неудачник. Как говорят, лузер.

Он опять улыбнулся, но выражение безмятежности исчезло с его лица, глаза смотрели испытующе. Подняв бокал, Иванов провозгласил тост и выпил «За откровенность!».

— Видите ли, Алекс, я должен предложить вам одно дельце, но я вас недостаточно хорошо знаю, хотя ваши рекомендации превосходны. Однако боюсь, что вы не ответите мне взаимностью. И это, согласитесь, вряд ли справедливо. Но нашей организации не обойтись без вас, вот в чем загвоздка.

— Мы все ходим вокруг да около. Зачем вы тратите мое время? Мне не нужны ваши секреты. Так или иначе вам придется решать, причем, сегодня, сейчас: что со мной делать. Или я просто уйду, и мы разойдемся, как в море корабли. Так как мы поступим?

— Мяч на вашей половине, Алекс… Вы согласны?

— С чем я «согласен»? Вы мне угрожаете?

— Кроме ликвидации, к вашему сведению, есть и другие способы убеждения. Они хорошо известны. Вы в наших руках. И без моего на то приказа, живым вам отсюда не выйти.

— Даже так?.. Вполне допускаю, но пользы вам от меня мертвого будет мало. Понимаете, о чем я? Если вы попытаетесь выкинуть что-то этакое, у меня есть босс, и ему это очень не понравится, уверяю вас. Так что прекращайте болтовню и переходите к делу, в противном случае адью, до свидания…

— Я понимаю ваше нетерпение, дорогой друг. — Иванов усмехнулся. — Люди иногда склонны забывать о стоящем перед ними выборе, эмоции затмевают разум. Поговорим предметно, что и как, как интеллигентные люди. Вы к нам в братья набиваетесь. Зачем?.. Уверен, вы слышали о нас, русских «патриотах», с центральным офисом в Лондоне.

Как же, так я вам и сказал. Не зная броду, не суйся в воду. Или, как еще говорят: хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Что-то в этом роде. В подобных ситуациях важно контролировать себя, свои эмоции. Противник тоже не лыком шит. Ученые утверждают, что 80 процентов общения людей проходит в невербальном пространстве. Есть вербальное, стало быть, и невербальное общение. Что есть вербальное? — осязаемое через человеческий язык или языки. Невербальное — это язык жестов, тела, мимика. Когда человек нервничает, он непроизвольно делает неконтролируемые естественные движения: поправляет волосы или одежду, например.

— Алекс! Как джентльмен джентльмену, я советую с нами сотрудничать. Не пожалеете, не останетесь внакладе. Нет, серьезно. Вы, как я вижу, молоды, и потому должны уяснить кое-что: неважно, насколько вы умны или хитроумны, это ничего не стоит, если за вами нет силы. Силы в широком понимании этого термина. Это может быть частная армия, телохранители или еще кто-то, государство. Сила солому ломит. Сила всегда выигрывает. И не надо быть шибко умным, чтобы понять, что когда вам предлагают, лучше оказаться на стороне сильного, то есть победителя. Вы согласны? У вас ведь нет выбора. На везение не рассчитывайте.

— А вы сами уверены?

— Практически, да… На сто процентов. Или на 90… Впрочем, может, и 50, если моя догадка в отношении вас подтвердится или меня неверно информировали.

Любой состоявшийся журналист, который вдруг вообразит, что ему море по колено, что перед ним светлое будущее и карьера, либо полный идиот, либо инструмент в руках власть предержащих. На самом деле у него всего лишь голова на плечах, и эта голова обязана думать, не поступаться нигде и никогда собственным мнением, чтобы не стать бумагомаракой. К литератору это тоже относится в полной мере. Я усвоил это на своем горьком опыте, и ни разу не пожалел. Кто меня подтолкнул к тому, надоумил? Судьба-с… А теперь вот еще и шпион, прости Господи... О подвигах разведчиков я был начитан, после учебы в спецшколе понимал, что работа эта весьма специфична и далеко не всегда подразумевает участия в перестрелках, погонях и дьявольски хитрых и выверенных до мельчайших деталей операциях. Можно сидеть за письменным столом и перекладывать, сортировать и анализировать бумажки. Совсекретные, между прочим, бумажки, донесения, шифровки. И вот — неожиданно для себя — я оказался вдруг в чужой стране, где мне, обычному журналисту (ладно, не прибедняйся, не совсем обычному) поручили оперативное задание. Разве это не работа для выпускника МГИМО или Института иностранных языков?.. Непривычная миссия, ничего общего не имеющая с тем, чем занимался в последние годы. И где? Уму непостижимо. Я побывал в нескольких странах — в Испании, Германии, Польше. Понравилось, не стану отрицать. Но одно дело быть гостем, туристом, и совсем другое — работать там по чьей-то милости и на кого-то. Кроме того, я был убежден, что для оперативной работы, работы в поле, требующей реакции и сноровки профессионального игрока в американский футбол, я не гожусь. Никудышный спортсмен, тугодум, моралист, обо всем судивший со своей колокольни. О, господи! — вырвалось у меня. И это не звучало как мольба о помощи. Нельзя, ни в коем случае нельзя дать понять, что я и кто я. Прежде всего, легенда. Никогда не давайте лишней информации о себе, не опережайте события. Никто не должен ожидать, что вы «расколетесь», вывернете всю подноготную перед первым встречным-поперечным, как бы и кем тот себя не называл. В самом деле, с какой стати я должен перед ним распинаться? Для разведчика существует один непреложный принцип, как у иезуитов: цель оправдывает средства. Все.

— Полагаю, Алекс, и повторюсь: мы найдем с вами общий язык. Мы — единомышленники.

— Вы это серьезно?

— Ну как же… Наша деятельность на международной арене, — надеюсь, вы разделяете это мнение, — базируется на благородных принципах, и одним из них, краеугольным, если не возражаете, является мирное сосуществование. Мы не агрессоры, но всегда дадим сдачи, если потребуется.

— Это как в песне поется: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…»

— Именно. И хотя нам иногда приходится прибегать к насилию, делаем мы это исключительно для обороны, в целях обороны. Это справедливо, вы не находите?.. Да, на нас лежит ответственность за мирный труд и сон простых людей, не побоюсь пафосных слов. И во имя великой цели порой приходится делать грязную работу, разгребать авгиевы конюшни человечества. А как прикажете? Чистоплюйством и белыми ручками порядок на планете не наведешь.

— А как с моралью? С библейскими заповедями? И мне почему-то кажется, что вы пытаетесь вызвать во мне «стокгольмский синдром».

— А… Это когда жертва проникается симпатией к своему мучителю? Ну что вы, право… Какая же вы жертва? Вы — доброволец, волонтер. Да и я, если подумать, вовсе не мучитель, не Карабас-Барабас.

— Вот спасибо, а то я было подумал…

— Дорогой мой, рассуждать о морали, когда дом горит, когда надо действовать решительно, чтобы победить Зло? Увольте… Это как сравнивать теорию с практикой. Я бы даже сказал, что во время войны — а война, согласитесь, идет — нет времени рассуждать о нравах и методах. Либо вы на щите, либо враг. Другого не дано. Я говорю вам: мы обязаны действовать жестко и безжалостно. Все на алтарь победы! Все средства хороши… Послушайте, едва ли нам сейчас стоит философствовать. Наша работа — командная работа. Раньше думай о родине, а потом о себе. Интересы страны куда важнее интересов и свобод отдельной личности при любом общественно-экономическом строе. Вот почему для нас, разведчиков, избранных, готовность к самопожертвованию так важна и почетна. Хотите возразить? Моральный кодекс строителя коммунизма, светлые идеалы… «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в меня камень…» Так в Библии? Иисус молодец, поставил на место фарисеев. Наше поведение, — и ваше, и мое, — тоже вряд ли безупречно, признайтесь.