Слуга 3(трех) господ

Иванов опять улыбнулся.

— Не отпирайтесь, Алекс, я знаю, в глубине души вы тоже так считаете.

— И считайте себе на здоровье. Только я здесь при чем?

На Востоке говорят: не раскрывай рта, пока тебя как следует не попросили. Я решил следовать этому мудрому правилу. Иванов, однако, продолжал, как бы не замечая моих реплик, порядком ему уже, судя по всему, надоевших.

— Скажите мне, только честно, вам не надоела игра в шпионов? Простите, если я задел ваши чувства. Просто так бывает, что человек устает. От всего. Как в материаловедении, знаете, усталость металла. Вы ведь в институте, мы знаем, проходили материаловедение? В один прекрасный день вам становится на все наплевать. Если еще не наступил дедлайн, мы в ближайшее время обсудим с вами наш проект, наметим контуры взаимовыгодного сотрудничества, которые, прямо скажем, принесут вам неплохие деньги. Вы ведь нуждаетесь в деньгах, так? Все мы смертны и нуждаемся в валюте. Не притворяйтесь.

— Благодарю, но не в деньгах дело.

— Конечно, конечно… Другого ответа я от вас и не ждал. И все же, если вы не против, если нет аргументов против и вы совершенно уверены, что ваш потенциал не исчерпан… Мы оба сейчас не в том положении, чтобы все усложнять, — миролюбиво заключил Иванов.

— Я жду конкретных предложений.

Иванов пытался проверить себя: не ошибается ли насчет меня? Это прямо таки читалось в его глазах. Иванов прикидывал мои возможности: сколько стою, сколько потяну? Чем можно привлечь, чем напугать? Можно ли доверять? Вдруг что-то скрываю под маской напускной бравады. Что, наконец, знаю, каков кругозор? Не придерживаю ли козырей, чтобы продаться подороже? На это ничто однако не указывало. Я не блефовал, вел себя естественно, не зарывался, но Иванов как резидент, как Мастер Ложи, рисковал и обязан был учесть все варианты и остановиться на единственно верном. От его ставки зависел успех всей операции. Да и его карьера, судьба, наконец, также зависели от решения, которое предстояло принять. Иванов не был новичком и прекрасно знал правила игры. Успех — ты на коне, промахнешься — тебя ждет возвращение на родину и ссылка, в лучшем случае, в тмутаракань, а то и допрос с пристрастием в подвалах секретной тюрьмы. Предшественник закончил именно так. Сложная страна, что и говорить. Сплошь одни евреи, с небольшой прослойкой русских и арабов.

Принято было считать, что евреи, там, где они родились и выросли, служат отечеству верой и правдой. Вон, сколько их было возле Петра Первого, да и потом. Взять революцию и предвоенные годы. Иванов сталкивался с людьми, которые переживали внутренний кризис, связанный с идеологическим крахом, переломом в сознании: вот была власть Советов — и надо же, где она, покажите мне ее… тю-тю? Люди теряли веру и не было, казалось, сил, чтобы найти новую опору в жизни, дабы не предать убеждений, а вместе с ними — родину. Многие находили утешение в алкоголе, другие переходили на сторону идейного врага, третьи залегали на дно, как подводная лодка, чтобы никто не потревожил. Но даже те, кто с восторгом воспринял новые времена, когда можно было брать свободы столько, сколько унесешь в кармане, даже они, исполненные новых надежд и видящие перед собой зияющие высоты, чурались предательства. Это было табу: ни при каких обстоятельствах не разглашать ничего из того, что составляло тайну за семью печатями. Смысл этой ситуации отлично понимал и Иванов, и я. И не зная друг друга по прошлой работе, мы, естественно, не доверяли друг другу. А коли не доверяли, то и солгать не было бы большим грехом. Да и не то, чтобы даже солгать, утаить или неправильно оценить те крупицы информации, что удалось бы раздобыть. Информация в шпионском ремесле — это факты, на которых строится политика и экономика, прогнозируется курс государства и вызовы со стороны врагов.

— Вижу, вы полны сил и уверены в себе. Таким вы мне нравитесь… Алекс, я знаю о вас больше, чем вы думаете. Здесь вы агент под прикрытием. Вы хороший офицер, верный долгу. Но можете уйти со спокойной совестью, я вас не держу. Напомню: это вы пришли к нам, ко мне, точнее. Так вы готовы выполнить свой долг или свяжете свою судьбу с теми, кому нельзя доверять? Выбор за вами. Решайтесь. Что ж… Молчание сочту за знак согласия. А теперь позвольте пригласить вас к столу. Формальности в нашем деле важны, их надо соблюдать. Но всему свое время. Делу — время, а потехе — час, так, кажется, говорят у нас дома? Я знал, что вы в конце концов поступите по совести. Соблаговолите пройти со мной в мой кабинет, пока не все еще собрались, а потом я вас представлю братьям… Прошу…

Прийти, точнее, отправить меня сюда без подстраховки одного, наобум лазаря было если не ошибкой, то чем, неумной провокацией? — вот уж нет, «операцией внедрения». И я на это согласился… И я был рад разглядеть тебя вблизи, Борис Иванов, и не радуйся раньше времени, осел, что смог меня завербовать, подумал я про себя. То есть, конечно, не про себя, а про него. Ну, вы поняли… В этой работе нельзя быть джентльменом. Политика и разведка — грязное ремесло. Я шел по безлюдным улицам, вдыхал вечерний воздух, и был практически счастлив. Ты только что прошел серьезный экзамен, несмотря на то, что мог погибнуть. За это надо выпить!.. Мы иной раз попадаем в ситуацию, когда возникает непреодолимое желание рискнуть: а, мол, была-не была… Но недаром Дзержинский предупреждал: у чекиста должна быть холодная голова. Риск должен быть осознанным, чтобы ты был уверен в успехе общего дела, а не надеяться, что тебе подфартит. Трудно предвидеть последствия своих действий и поступков, но одно правило нужно соблюдать неукоснительно: риск должен быть рассчитан и оправдан. Что ж, господа! Игра началась, ставки сделаны, и если вы не собираетесь меня прикончить, я пойду, пожалуй...

Глава седьмая.

Агент-нелегал зачастую вынужден играть в спектакле, поставленным другим человеком, режиссером, причем, роль, которая совсем не обязательно ему нравится. И играть неизвестно для кого: для себя или окружения. Играть ежеминутно, в условиях, когда зрителя нет. Поэтому успех зависит от навыка, опыта, подготовки и природной склонности к перевоплощениям. Нелегал — не престижитатор, глотающий шпаги или изрыгающий огонь, от него это не требуется. Он не работник бродячего цирка: по морям-по волнам, нынче здесь, а завтра — там. Он оседлый житель какого-нибудь местечка. Главное для него — вжиться в образ, обмануть тех, кто проявляет к нему «профессиональный» интерес. Мимикрия — это средство самозащиты, как у хамелеона. Он должен контролировать свои естественные эмоции и реакции и ни в коем случае не «раскрываться»: по обстоятельствам притворяться либо идиотом, либо выпускником Гарварда, уметь втереться в доверие и соблазнить, показать всем, какой он примерный муж или — наоборот — жуткая заноза в заднице, но так, чтобы это не бросалось в глаза и принималось окружающими без желания задать уточняющие вопросы. Слиться с окружающей средой, как прекрасно справляется с этой ролью хамелеон. А навязчивая идея, что за тобой следят? Как быть с этим? От этого просто не отмахнешься. Автомобиль под окнами под разными номерами, но с одинаковой замаскированной антенной на крыше. Люди на скамейках в парке, уткнувшиеся в газеты, забывающие перевернуть страницу. Одного этого достаточно, чтобы бросить все и бежать, куда глаза глядят. Жизнь в оболочке требует недюжинного психического здоровья: даже на отдыхе, оставаясь наедине с собой, нелегал остается личностью в маске, которую ему смастерили специалисты Центра, и которую он вынужден надевать даже во сне. Естественное поведение возведено в своего рода искусство. Если ты счел противника за неудачника, возникает естественный вопрос: зачем ты тратишь на него свое драгоценное время, а твое время, между прочим, это деньги налогоплательщиков.

Зачем я все это вам рассказываю? Вдруг и вам захочется... Ввожу в курс дела, на всякий пожарный. Я не знал, скажу честно, сколько времени здесь еще проторчу, пока из меня не высосут все соки, перепроверят, начнут доверять, я получу задание, в исполнении которого заинтересованы все, кроме, пожалуй, меня самого. Оставалось лишь строить предположения и не лезть на рожон. В конце концов, оперативный сотрудник, — а я им стал фактически по доброй воле, что уж отпираться, — является для начальства той кочергой, которой оно ворошат угли в печке. Из искры да возгорится пламя!.. И что я хорошо усвоил, общаясь с начальством, так это то, что невозможно распоряжаться судьбами людей и оставаться для них одновременно другом и братом.

Следите за ним, — последнее, что я ухватил краем уха, покидая гостеприимный уголок «патриотов». Да и кто станет тебя уважать, если ты — расходный материал в операции. Пешка, которой никогда не стать ферзем. Радуйся еще, что дешево отделался, что у тебя есть сегодняшний вечер с Мириам… Завтра — ничего, сегодня — все. Разве тебе кто-нибудь обещал, что жизнь справедлива? Никогда не принимай жизнь за чистую монету. Я честно выполнил домашнее задание, мне не пришлось вступать в смертельную схватку с итальянской каморрой, и я заслужил романтический ужин на двоих. Банально? — но такова се ля ви. Подлунным миром правят специальные службы. Они — барометр подсознания общества и единственный, пожалуй, надежный критерий и залог здоровья нации.

The Old Man and the Sea… «Старик и море». Один из лучших, если не самый лучший, рыбный ресторан в Старом порту Яффо. Деревянный стол. Вино от винодельни «Баркан», морепродукты, разнообразнейшие салаты, тарелки с горкой жареной рыбы, только что выловленной арабами, яффскими рыбаками… Хумус, оливковое масло, аппетитно пахнущие горячие лепешки, — прямо из печи… Незатейливый разговор. Море поблескивало рядом, в десятке метров, как расшитое золотыми нитями и усыпанное смарагдами шелковое сари. Солнце садилось за горизонт. Мы отдыхали. Никаких проблем с климатом. Никаких финансовых кризисов. После дождливого Питера — полный восторг. На что только не пойдешь ради Отечества, ну и еще, быть может, покорения женского сердца. И почему у меня такая тоска по родине? Скорее всего потому, что купаюсь здесь как сыр в масле и рано или поздно придется возвращаться. А в Сахаре, говорят, нынче выпал снег…

Ночь, как я и ожидал, выдалась упоительной. Раскаяние от супружеской неверности (да простятся нам грехи наши…) упорно пыталось вползти в мою душу, безуспешно ища лазейку, но совесть моя была чиста как стеклышко и выдрессирована как бурундучок, поедающий хлебные крошки с ладони. Не корысти, как говорится ради, а токмо волею пославшей мя Родины... Она улыбалась мне улыбкой Лизы дель Джокондо, таинственной и притягательной, как та улыбалась кому-то много веков тому назад, и было очевидно, что нет в этом мире ничего такого, чего бы не было до нас, да и вряд ли будет после. Портрет дочери торговца из Флоренции кисти Леонардо да Винчи… Эка невидаль!.. Мы оба отдавали друг другу себя без остатка, и это было чудесно… Только не надо осуждающих взглядов и высокопарных фраз о нравственности, приличиях и морали. Работа есть работа. Она потянула меня за собой, я почувствовал прикосновение ее молодого горячего тела… Вы знали, на что подписывались, что уж там. Снявши голову по волосам не плачут. Так что не взыщите. У бурных чувств неистовый конец, — как писал Шекспир. — Он совпадает с мнимой их победой. «Ромео и Джульетта».

С утра пораньше зазвонил телефон.

— Кто говорит?

— Иванов.

— А я было подумал: слон… Откуда? — от верблюда. Что вам надо? Да не желаю я участвовать в ваших играх, Иванов! Что вам не ясно?

— Послушайте, вы из наших. Из патриотов. Только что из России, и мы знаем, кто вы, чем вы там занимались, у нас свои источники. То, что с вами произошло в Хельсинки — недоразумение, поверьте…

— Ага, чуть меня не грохнули… ничего себе недоразумение. Так это, выходит, вы?..