Служанка царского лекаря

— Я ни в чём не виновата. И князь Волков не виноват, он не знал, что я приеду. Он меня спас от яда змеи, не наказывайте его. Я бы в кусты залезла, если бы знала, что это цесаревич. Простите меня, я больше так не буду…

И слезинки кап-кап, по щекам, как бы в обморок от ужаса не свалиться.

— В какие кусты вы готовы залезть?

— Уже ни в какие.

— Хорошо, не путайте меня. Так вот, два дня назад мне принесли этот конверт с документами Евдокии Михайловны Гордеевой. Вчера о вас никто и не слышал во дворце, а сегодня о вас только ленивый не говорит. Служанка лекаря, за несколько часов вдруг стала самой популярной темой для сплетен?

— Простите, вы меня за чужие разговоры хотите наказать?

— Нет. За нарушение целого ряда запретов и законов. Вы преступница, и я сейчас решаю, что с вами делать.

Наверное, сейчас я мало чем отличаюсь от ужасной, вытянутой маски «Крик», так широко мой рот никогда ещё не открывался.

— Преступница?

— Вы как дитя, не прикидывайтесь! Вы дочь каторжника.

— Мне говорили, но это же не преступление? — шепчу вопросы и начинаю злиться на дурацкую манеру допроса. Ждёт, когда я сама себя сдам или догадаюсь, в чём провинилась?

— Вам говорили и только? Да вы наизусть должны были знать, что вам дозволено, а что запрещено! И как посмели с такими бумагами заявиться во дворец.

— Да скажите уже как есть, откуда эти документы, я их никогда не видела? Родственники прислали? Они не показывали ни единой бумажки. Десять дней назад выкинули меня, точнее позорно продали на площади. А князь Волков, светлая душа, пощадил и освободил. Знала бы я про законы и запреты — сидела бы в провинции, но я не знала.

Показалось, что я, наконец, поняла суть претензий. Но они же не такие тяжкие, чтобы из меня делать подозреваемую во всех грехах.

Александр Львович ещё раз перелистал бумаги и так посмотрел, что я покрылась испариной. Сейчас что-то такое скажет, отчего я пожалею, что ожила в этом мире.

Он и сказал:

— Ваш отец Михаил Юрьевич Гордеев обвинялся в причинении смерти знатному пациенту, через своё магическое лечение. Другими словами, ваш отец знахарь, ведьмак или колдун, взялся лечить безнадёжного больного и не справился.

— Я впервые слышу об этом. Но он же не специально? Это не убийство, вы же сами сказали, что безнадёжного больного взялся лечить, исполнил свой врачебный долг.

Орлов поморщился, словно в его уши попала глупая ересь, от которой ему ужасно неприятно. А мне так приятно слушать глупые обвинения? Но, Наталья Алексеевна была права, когда настаивала не соваться во дворец. Почему я её не послушала.

— Вы так и не поняли! Смерть в ходе неправильного лечения это одно, но использование магии — это совершенно иное. Магия под запретом, она — зло! Изначально так было, все люди, наделённые магией, рано или поздно становятся на сторону зла. Вас, как наследницу магического дара знахаря, должны были держать в доме и не выпускать, вы не имеете права приближаться к столице, не имеете права на вольную жизнь. За вас отвечает дядя Василий Лукич, но вы сбежали. Так указано в письме.

Я вдруг вспыхнула негодованием, откинула узел с вещами, встала, задрала юбку чуть выше колена и показала след от змеиного укуса.

— Они мне в кровать подложили змею, а потом позорно продавали на улице. Будь у меня магическая сила, позволила бы я такое с собой совершить? Они меня выкинули. Не по своей воле я оказалась в столице. Если так надо, то могу уехать!

Тайный советник фыркнул.

— Опустите юбку!

— Это улика! Я не собираюсь вас соблазнять, я лишь хочу отстоять свою честь.

Он вдруг резко встал, опёрся руками о стол, подался вперёд, словно лев, готовый накинуться и разодрать меня в клочья, и прорычал:

— У ведьм, колдунов и знахарей нет чести… Я прикажу сослать тебя на каторгу к отцу, если он живой, то пусть заботится о своей дочери. Раз ты запугала и затравила своим колдовством семью так, что они все болеют и ненавидят друг друга, то среди порядочных людей тебе нет места.

В этот момент я вдруг отчётливо увидела прошлое, а может быть, и догадалась.

ЕГО ОТЦА ПЫТАЛСЯ СПАСТИ МИХАИЛ ГОРДЕЕВ!

Это вендетта!

Он уже обвинил род Гордеевых во всех смертных грехах.

Шансов у меня нет.

— У меня одна просьба, не наказывайте князя Эйнара Волкова, он не виноват, единственный, кто по неведению помог мне, и тем может навлечь на себя беду.

— Князя Волкова никто пока не обвиняет. Берите ваши вещи, завтра этапом пойдёте в ссылку.

— И даже суда не будет?

— Я и есть суд! — снова прорычал с такой ненавистью, что я в очередной раз пожалела о возрождении в этом невезучем, проклятом теле. Поднимаю свой узелк, и молча иду к выходу. — Наденьте на преступницу наручники, завтра в ссылку на север.

— Слушаюсь! — тот же человек, что привёл меня в этот ужасный кабинет, теперь не церемонясь, так дёрнул за руку, что я умудрилась удариться плечом о дверь. Через пару секунд на моих запястьях защёлкнулись огромные не наручники, а кандалы.

— Пошли и не вздумай кричать о помощи, ведьма…

— И не собиралась… Но, когда вы вот так всех лекарей и знахарей изведёте, кто будет вас лечить? Глупые вы люди! — только и нашлась что сказать. Да кто меня услышит, я — олицетворение зла.

— ЕВА? Что происходит? — слышу за спиной знакомый голос и от стыда опускаю голову, сейчас разразится буря.

Глава 10

Непростой консилиум

За час до ареста Евы.

Эйнар даже не удивился. Примерно чего-то подобного он и ждал, но не сразу, а хотя бы через неделю, может, пару дней после её внезапного появления во дворце. Но не в первые минуты.

— Воистину, эта женщина проклята, неприятности её преследуют так же настойчиво, как…

Он не смог подобрать эпитет. Трудно представить большую настойчивость, чем та, с какой Ева умудряется получать на свою прекрасную голову удары безжалостной судьбы.

С другой стороны, показалось, что увезти её — идеальный вариант. Устроить, спрятать от общества и оберегать.

На слове «оберегать» он улыбнулся.

Приятное чувство, словно что-то родное напомнило о себе, как весточка из далёкого дома. Странно, очень странно.

Но размышлять о странностях времени нет. Пришлось быстро пройти к покоям Его Величества, охрана пропустила через первые двери, потом вторые. А у третьих дверей вышла заминка, охраны в три раза больше.

— А что происходит? — не успев «натянуть» на лицо маску суровой непроницаемости, спросил как-то слишком удивлённо, или даже испуганно.