Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос

— А на чем она передвигается?

— Летит по воздуху на колеснице, запряженной не то голубями, не то воробушками, даже не знаю.

— И где происходят эти встречи?

— В ограде храма. Там деревья, источник, солнце над головой и курящийся жертвенник.

— Ну а что все-таки происходит? — спросил Алкей, показавшийся мне действительно потрясенным: за время своего изгнания у него развилась страсть ко всяческим темным культовым обрядам. — Я имею в виду, происходит ли богослужение? Падаешь ли ты ниц, бьешь ли поклоны? Есть ли, кроме тебя, и другие молящиеся?

— Нет, ничего подобного. Я всегда с ней наедине. Мы просто беседуем. Но близко подойти невозможно. Она — сияние, сила, ну, не могу объяснить!

Он кивнул, словно принял мои слова за чистую монету:

— Стало быть, она говорит совсем как человек? Как мы с тобой?

Я невольно хихикнула:

— Да, вроде того. Я имею в виду, что вызываю ее довольно часто, и обычно по все той же причине. Ты ведь знаешь, что со мной творится, когда я влюбляюсь.

— Да нет, — сказал Алкей с оттенком злорадства. — Боюсь, что нет. Ну да ладно, поверю тебе на слово.

— Обычно она обращается ко мне примерно так: «Что случилось с тобой нынче, Сафо? Почему ты снова вызываешь меня? Кто та девушка, чье сердце я должна помочь тебе покорить на сей раз?» Она понимает, что я готова отдать ей всю свою душу, как только простая смертная готова отдать ее богине. Затем она спрашивает меня, кто меня обижает, и я сообщаю ей.

— А что после?

— А после она обыкновенно говорит что-нибудь вроде: «Ну, я думаю, ты знаешь, что тебе нужно делать. Возможно, сейчас девушка еще очень стеснительна, избегает тебя и не принимает твоих подарков. Но придет время, и она сама будет гоняться за тобой, осыпать тебя дарами, опьяненная бессильной любовью, — и ты опять вызовешь меня, чтобы я помогла тебе расстаться с ней. Ведь так? Зачем меня вызывать, если все равно тем дело кончится?

— Какой удивительно здравый совет, — сказал Алкей. — Почему бы тебе не попробовать последовать ему?

— А ты… смог бы? — вспыхнула я.

— Пожалуй, что нет.

(Ему всего-то тридцать шесть. А насколько старше он выглядит!)

— Ну, так как же ты ко всему этому отнесешься? — спросила я.

— Не скажу точно, — ответил он. — Поначалу я подумал, что все это чушь, что тебе снится то, что ты хотела бы услышать — ведь зримые детали столь привычны, никаких других молящихся нет, она разговаривает с тобой, как мать.

— Что???

— Это тебе самой лучше знать. Но ты же через каждые два слова повторяешь: «Не знаю, не знаю». — Он насупил брови и одарил меня своей знаменитой прохладной, ироничной улыбкой. — Может, тебе самой лучше сознаться, что все это чушь? Тебе так не кажется?

— Почему мне так должно казаться?

— Сама посуди. Ты тратишь много времени, вызывая богиню, чтобы она помогла решать твои пустяковые проблемы. Сегодня ты просишь приворожить любимую девушку, а завтра потребуешь, чтобы она отыскала потерянную тобой брошь, вылечила бородавки да еще устроила хорошую погоду для загородной прогулки! А потом, когда все тревоги останутся позади, тебе будет наплевать на ее советы. Рано или поздно, Сафо, богиня перестанет видеть в тебе милую забавную игрушку и решит, что ей надоело выполнять твои прихоти — что ей просто скучно с тобой. Когда этот день придет, милая Сафо, право, ты окажешься не в своей тарелке!

Всегда трудно понять, когда Алкей шутит, а когда говорит всерьез. Порой его самые легкомысленные замечания неожиданно оказываются очень мудрыми.

— О, ты невозможен! — сказала я, смеясь.

— Это я от тебя часто слышу. Но, как видишь, я существую. То же самое можно сказать и по поводу богов, как, по-твоему?

— Боги вращаются в иных сферах. Они не похожи на простых смертных.

— Я полагаю, ты в иной сфере, чем прочие смертные. Но, если верить Гомеру, боги подобны озорным детям: обладая безграничной властью, они обладают и безответственной тягой испытывать ее на нас, простых смертных.

— Я благодарю тебя за совет.

— Ой ли? Сомневаюсь.

Это была как раз та самая встреча, когда он подарил мне маленький стеклянный фиал со снадобьем для забвения, который раздобыл в Египте.

…Теперь я просматриваю свой пестрый, отрывочный дневник, который начала вести после того, как вышла замуж. (Странно, но из всех моих привычек самая чуждая мне — сколько-нибудь регулярно вести дневниковые записи!) Благодаря пропускам и белым пятнам испытываешь при чтении странное, почти наркотическое воздействие: иные давно забытые эпизоды ярко вспыхивают в памяти, словно молния среди мрака ночной грозы, после чего внезапно вновь обрушивается чернота. Читаешь и чувствуешь себя чужачкой, бесцеремонно сунувшей свой нос в частные размышления совершенно незнакомой двадцатипятилетней женщины. Думаю, случись нам встретиться где-нибудь на дороге, все кончилось бы отнюдь не гладко…

…Чайки кружат над нашими головами в весеннем солнечном свете, облетают мачту корабля и камнем ныряют в волны. Церцил знает, как называется каждый вид чаек, их образ жизни, привычки, особенности брачного поведения. Для меня же они — просто чайки. Он говорит, что мне следует наблюдать мир более пристально, что поэт должен постоянно постигать его. Его круг знаний обширен и непредсказуем. Звезды, математика, медицина — словом, все, что можно назвать по имени и отнести к тому или другому порядку. У него страсть к аккуратности.

Несколько мгновений назад нашим глазам открылась коринфская цитадель. Странно, как странно возвращаться сюда почти через пять лет — подумать только, пять лет! Ничего здесь не изменилось — все те же голубые воды залива, та же длинная, скалистая линия побережья и, может быть, даже тот же самый пузатый купеческий корабль плавно скользит по поверхности воды под латаным-перелатаным парусом, силящимся поймать слабое дыхание ветерка. Я сижу на палубе, как когда-то сидела в компании Ариона, и пишу. Церцил где-то впереди — он всегда оставляет меня наедине с собой, как только заметит, что я достаю таблички.

Как же мало я в самом деле знаю о нем! Даже в продолжение шести месяцев, прежде чем я смогла полностью снять траур и выйти за него замуж, он оставался молчаливым, загадочным. Он никогда не говорил о своей семье. Ни разу не предлагал посетить его родину Андрос [122] . Странствует по свету уже много лет. Даже если и был когда-то купцом, то давно оставил это занятие: возможно, успел быстро сколотить хорошее состояние. Понимает толк в украшениях, картинах, редкостях и предметах роскоши вроде шелка или янтаря. Иногда я сама себе задаю вопрос, был ли он ранее женат. Как ни нелепо это звучит, я не осмеливаюсь спросить его об этом. Даже его возраст остается для меня загадкой.

122

Андрос — населенный ионийцами самый северный остров Кикладского архипелага. До 408–407 гг. входил в состав Афинского морского союза.

(Конечно, он намеренно окружает себя ореолом загадочности и недосказанности, прекрасно понимая, что мне это по нраву. Позже я разузнала, через различных его друзей, что ко времени нашей женитьбы Церцилу исполнилось сорок четыре года; что его родители умерли во время эпидемии чумы в Андросе, когда ему было десять лет, и оставили крупное состояние; что он утроил его к тридцати годам благодаря тонким расчетам и удачам в торговых делах; никогда не был женат и, насколько всем было известно, не питал страсти к мальчикам. Отдаленность от других людей была для него не более чем позой. У Церцила повсюду были друзья в лице сильных мира сего, и меня поразило, как быстро ему удалось убедить Мирсила отменить указ о моем изгнании. Я порой даже гадала, не подвизался ли он в качестве тайного агента у Периандра.)