Смерть — мое ремесло
Шрифт:
– Слушайте! Слышите собачий лай? На сей раз это деревня мятежников.
Я послал одного драгуна предупредить лейтенанта. Мы произвели тот же маневр, что и в первый раз, но теперь под аккомпанемент яростного собачьего лая. Люди сами занимали свои места. Они были угрюмы и молчаливы.
Что-то очень маленькое, белое, промелькнуло между домами. Драгуны не шелохнулись, и я почувствовал, как вся цепь застыла в напряженном ожидании.
Белое пятно приблизилось к нам, издавая какие-то странные звуки, и наконец остановилось. Это была собака. Она жалобно заскулила, медленно отступая и волоча зад по земле.
В ту же минуту послышался стук копыт, ружейный
Из деревушки вихрем вылетели три собаки, понеслись на нас и остановились как вкопанные почти у самых лошадиных ног. У одной из них на боку зияла кровавая рана. Собаки с лаем метались под ногами лошадей и скулили совсем как малые дети. Вдруг одна из них расхрабрилась и метнулась стрелой между конем Бюркеля и моим. Две другие немедленно последовали за ней. Я обернулся в седле, чтобы проследить за ними взглядом. Они сделали еще несколько скачков, остановились, сели и начали выть.
Снова раздалось пронзительное "А-а-а-а-а-а!". Я обернулся - из деревни доносились глухие удары, гулко разносившиеся вокруг, потом несколько пуль просвистели над нашими головами. Позади нас собаки продолжали выть, чуя мертвецов, кони забеспокоились. Я повернул голову направо и приказал:
– Бюркель, выстрелите-ка, прогоните собак.
– По ним, господин унтер-офицер?
– Да нет же, жалко бедных тварей, в воздух, - ответил я.
Бюркель выстрелил. Из деревни выскочили какие-то белые фигуры и помчались по склону прямо к нам. Дико закричала женщина. Я привстал на стременах и крикнул по-арабски:
– Назад!
Белые фигуры остановились, немного отступили, и пока они колебались, сзади на них обрушились какие-то тени, в воздухе засверкали сабли - и все было кончено. Перед нами, метрах в тридцати, теперь четко вырисовывалась на земле небольшая неподвижная белая кучка. Она и в самом деле занимала совсем немного места.
Справа от меня маленький синий язычок пламени осветил руки и лицо драгуна. Я понял, что он смотрит на часы, и сказал, потому что теперь это уже не имело значения:
– Можете курить.
Радостный голос ответил:
– Спасибо.
Маленькие огоньки зажглись по всей цепи, и напряжение спало. Внезапно крики и вопли возобновились с такой силой, что заглушили собачий вой. Даже нельзя было разобрать, мужчины это кричат или женщины. До нас доносилось только пронзительное и в то же время глухое: "А-а!А-а!А-а!" - словно монотонная песня.
Когда все снова затихло, Бюркель проговорил:
– Господин унтер-офицер, взгляните.
Что-то белое спускалось к нам по склону, и один из драгунов равнодушно произнес: "Собака". Это "что-то" повизгивало, как плачущий ребенок, оно двигалось до обидного медленно, спотыкаясь о каждый камень. Внезапно оно упало, прокатилось несколько метров, потом поднялось, проскользнуло в тени дома и скрылось было из глаз, но потом вдруг снова вынырнуло в свете луны совсем рядом с нами. Это был маленький мальчик, лет пяти-шести, в одной рубашонке. Из-под рубашонки выглядывали его голые ноги, на шее виднелся кровавый шрам. Он переступал с ноги на ногу, глядя на нас своими темными глазами, потом внезапно закричал удивительно громким голосом: "Вава! Вава!" 1 - и упал ничком на землю.
1 Папа! Папа! (арабск.)
Бюркель спешился, подбежал к нему и опустился на колени. Конь его дернулся в сторону. Мне удалось схватить поводья, и я резко крикнул:
–
Бюркель!Ответа не последовало. Через минуту я повторил, не повышая голоса:
– Бюркель!
Он медленно поднялся и подошел ко мне. Он стоял рядом с моим конем, луна освещала его квадратную голову. Я взглянул на него и спросил:
– Кто вам разрешил спешиться?
– Никто, господин унтер-офицер.
– Разве была команда "спешиться"?
– Нет, господин унтер-офицер.
– Почему же вы это сделали?
Наступила пауза, потом он сказал:
– Я думал, что поступаю правильно, господин унтер-офицер.
– Надо не думать, а подчиняться, Бюркель.
Он сжал губы, и я увидел, как пот стекает у него по скулам. Он с трудом выговорил:
– Так точно, господин унтер-офицер.
– Вы будете наказаны, Бюркель.
Бюркель молчал. Я чувствовал, что люди напряженно вслушиваются в это молчание, и скомандовал ему:
– На коня!
В течение целой секунды Бюркель не отрывал от меня взгляда. Пот стекал у него по скулам. Вид у него был какой-то оторопевший.
– У меня такой же мальчик, господин унтер-офицер.
– На коня, Бюркель!
Он взял поводья из моих рук и вскочил в седло. Через несколько мгновений я увидел, как зажженная сигарета прочертила во мраке огненную дугу и, упав на землю, разметала искры. Секунду спустя за ней последовала вторая, третья - и так по всей цепи. Я понял, что мои люди возненавидели меня.
– После войны, - сказал Сулейман, - мы расправимся с арабами, как уже расправились с нашими армянами. И по тем же соображениям.
Даже в палатке солнце пекло невыносимо. Я приподнялся на локте, и сразу же ладони у меня стали влажными.
– По каким соображениям?
– В Турции нет места одновременно для арабов и турок, - наставительно произнес Сулейман.
Он сел, скрестив ноги, и внезапно усмехнулся.
– Это-то и пытался вчера объяснить наш майор вашему лейтенанту фон Риттербаху. К счастью, лейтенант не понимает по-турецки...
– он сделал паузу, - потому что он наверняка не понял бы, отчего, когда мы обнаружили, что мятежная деревня из осторожности покинута жителями, мы уничтожили просто первую попавшуюся нам под руку арабскую деревню...
Я, пораженный, смотрел на него. Он засмеялся визгливым бабьим смехом. Плечи его судорожно вздрагивали, оп раскачивался и, наклоняясь вперед, хлопал ладонями по земле. Успокоившись, он закурил сигарету, выпустил дым через нос и сказал:
– Вот что значит быть хорошим переводчиком.
Немного помолчав, я заговорил:
– Но ведь эта деревушка была ни при чем!
Он потряс головой.
– Дорогой мой, вы ничего не поняли! Деревня-то была арабская, следовательно, она не могла быть ни при чем...
Он оскалил свои белые зубы.
– Знаете, забавно, что так же в подобном же случае возразили некогда нашему пророку Магомету...
Он вынул изо рта сигарету, придал лицу серьезное выражение и с благочестивым видом произнес:
– Да будет с ним благословение аллаха!
– Затем он продолжал уже другим тоном: - И наш пророк Магомет ответил: "Если тебя укусила блоха, разве не станешь ты убивать всех блох?"
Выполняя свой долг, я в тот же вечер довел до сведения ротмистра Гюнтера все, что узнал от Сулеймана. Он долго давился от смеха и несколько раз с восхищенным видом повторил высказывание пророка относительно блох. Я понял, что он рассматривает все это как хорошую шутку, сыгранную турками с "этим идиотом фон Риттербахом".