Смерть — мое ремесло
Шрифт:
– Вот, возьми мой адрес. Если некуда будет деться, приходи ко мне. У меня только одна комната, но в ней всегда найдется место для старого товарища из отряда Гюнтера.
– А ты уверен, что тебя ждет твоя комната?
Он засмеялся.
– О, это уж точно!
– И добавил: - Моя хозяйка вдовушка.
В Г. я сразу отправился к дяде Францу. Было темно, моросил мелкий дождик. У меня не было пальто, и я вымок с головы до ног. Дверь мне открыла жена дяди Франца.
– Ах, это ты, - сказала она, будто мы только вчера расстались.
– Заходи же!
Это была длинная сухопарая женщина с пробивающимся на верхней
– Сестры твои здесь.
Я спросил:
– А дядя Франц?
Она метнула на меня взгляд с высоты своего роста и сухо ответила:
– Убит во Франции.
– Потом добавила: - Надень шлепанцы, наследишь.
Пройдя вперед, она открыла дверь в кухню. Две девушки сидели за шитьем. Я понял, что это мои сестры, но с трудом узнал их.
– Входи же, - сказала тетя.
Обе девушки поднялись и молча стали меня разглядывать.
– Это ваш брат Рудольф, - сказала тетя.
Они подошли, не произнеся ни слова, одна за другой пожали мне руку и снова сели.
– Можешь сесть, это ничего не стоит, - сказала тетя.
Я сел и взглянул на своих сестер. Они всегда были немного похожи, но теперь я уже не мог различить их. Они снова принялись за шитье, время от времени украдкой поглядывая на меня.
– Ты голоден?
– спросила тетя.
В голосе ее звучала фальшь, и я ответил:
– Нет, тетя.
– Мы уже поели, но если ты голоден...
– Спасибо, тетя.
Снова наступило молчание. Потом тетя сказала:
– Как ты плохо одет, Рудольф.
Сестры подняли головы и взглянули на меня.
– Это пиджак, в котором я уехал.
Тетя укоризненно покачала головой и взялась за свое шитье.
– Нам не оставили военного обмундирования, потому что у нас была колониальная форма, - добавил я.
Снова наступило молчание. Его опять прервала тетя.
– Вот ты и вернулся!
– Да, тетя.
– Твои сестры выросли.
– Да, тетя.
– Ты найдешь здесь перемены. Жизнь очень тяжела. Есть совсем нечего.
– Я знаю.
Она вздохнула и снова принялась за свою работу. Сестры сидели молча, склонившись над шитьем. Так продолжалось довольно долго. Молчание становилось все тягостней. Напряжение застыло в воздухе, и я понял, в чем дело. Тетя ждала: я должен заговорить о своей матери, расспросить о ее болезни и смерти, и тогда мои сестры начнут плакать, а тетя - патетическим тоном рассказывать о ее кончине. Прямо обвинять меня она не будет, но из ее рассказа получится, что я всему этому причиной.
– Ну и ну, - выждав немного, сказала тетя, - не очень-то ты разговорчив, Рудольф.
– Да, тетя.
– Не скажешь, что ты провел вдали от дома почти два года.
– Да, тетя, два года.
– Не больно ты нами интересуешься.
– Да нет, интересуюсь, тетя.
Комок подступил у меня к горлу, и я подумал: "Вот теперь". Я сжал кулаки под столом и сказал:
– Я как раз хотел вас спросить...
Все три женщины подняли головы и посмотрели на меня. Я запнулся. В их ожидании было что-то жуткое и радостное, от чего кровь застыла у меня в жилах, и не знаю, как это произошло, но вместо того, чтобы сказать: "Как умерла мама?" - я тихо выговорил:
– Как умер дядя Франц?
Наступила тревожная тишина. Мои
сестры взглянули на тетю.– Не говори мне об этом негоднике, - ледяным тоном произнесла тетя.
– И добавила: - У него, как и у всех мужчин, в голове было лишь одно - драться, драться, вечно драться и бегать за девками!
Я поднялся. Тетя посмотрела на меня.
– Уже уходишь?
– Да.
– Ты нашел, где остановиться?
Я соврал:
– Да, тетя.
Она выпрямилась.
– Тем лучше. Здесь мало места. К тому же у меня твои сестры. Но на одну-две ночи можно было бы устроиться.
– Спасибо, тетя.
Она смерила меня взглядом с головы до ног и стала рассматривать мой костюм.
– У тебя нет пальто?
– Нет, тетя.
Она размышляла.
– Подожди. У меня, кажется, осталось старое пальто твоего дяди. Она вышла, я остался наедине с сестрами. Не поднимая глаз, они продолжали шить. Я посмотрел на одну, потом на другую и спросил:
– Кто из вас Берта?
– Я.
Та, что ответила, подняла подбородок, наши глаза встретились, и она тотчас же отвела взгляд. Я был явно на плохом счету в семье.
– Вот, - входя сказала тетя, - примерь-ка.
Это был измятый, вытертый, изъеденный молью зеленый реглан, чересчур большой для меня. Я что-то не помнил, чтобы дядя Франц его когда-нибудь носил. Дядя Франц в штатском всегда выглядел очень элегантно.
– Спасибо, тетя.
Я надел пальто.
– Надо будет его укоротить.
– Да, тетя.
– Оно еще хорошее, знаешь. Если будешь его беречь, оно послужит тебе.
– Да, тетя.
Она улыбалась. У нее был гордый и растроганный вид. Ведь она дала мне пальто. Я ничего не спросил о матери - и все же она дала мне пальто. Я должен был чувствовать себя во всем виноватым.
– Ну, ты доволен?
– Да, тетя.
– Ты в самом деле не хочешь выпить чашку кофе?
– Нет, тетя.
– Ты можешь посидеть еще немного, если хочешь, Рудольф.
– Спасибо, тетя. Мне нужно идти.
– Что ж, в таком случае я тебя не удерживаю.
Берта и Герда встали и подошли пожать мне руку. Обе они были немного выше меня ростом.
– Заходи к нам, когда захочешь, - сказала тетя.
Я стоял на пороге кухни, окруженный тремя женщинами. Плечи пальто спускались у меня чуть не до локтей, а руки совсем исчезли в рукавах. Внезапно все три женщины словно выросли у меня на глазах. Одна из них склонила голову набок, где-то что-то щелкнуло, и мне показалось, что они уже не касаются ногами пола и приплясывают в воздухе, как повешенные арабы в Эс-Салте. Потом лица их растаяли, стены комнаты исчезли, передо мной раскинулась бескрайняя безмолвная ледяная пустыня, и на ее огромных просторах, куда ни кинешь взгляд, не видно было ничего, кроме болтающихся в воздухе, раскачивающихся из стороны в сторону чучел.
– Ты что же, не слышишь?
– раздался чей-то голос.
– Я говорю тебе, что ты можешь заходить, когда захочешь.
Я ответил "спасибо" и быстро направился к двери. Полы пальто хлестали меня по пяткам. Мои сестры не вышли из кухни. Тетя проводила меня.
– Завтра утром, - сказала она, - тебе надо пойти к доктору Фогелю. Обязательно завтра. Не забудь.
– Не забуду, тетя.
– Что ж, до свиданья, Рудольф.
Она открыла дверь, протянула мне холодную сухую руку.