Смертельно безмолвна - 2

размеров и форм. Девушка испускает всхлип, оставляя царапины от ногтей на шее, подается

вперед и стискивает до скрипа зубы. Я слышу этот скрип. Он скрипит во мне, он скрипит у меня

между висков и заставляет согнуться от боли.

Что происходит? Я ни черта не понимаю! Черные тени вырываются из тела Ари, и, в

мгновение ока они вылетают из церкви, будто птицы; выползают из окон, будто черви. Не знаю,

что делать, просто верчу головой и вдруг встречаюсь взглядом с отцом, он встает на ноги, и я

ошарашено застываю. Как он это сделал? Как поборол принуждение?

Только потом я замечаю, что все люди в церкви подорвались с мест. Они кричат и со всех

ног несутся к выходу, деря глотки, толкая друг друга, словно они дикие животные, И в этом хаосе

я не вижу ничего, кроме огромных глаз отца, наполненных ужасом. Он тянет ко мне руку, а я

покачиваю головой.

– Нет. Прости.

– Мэтт, – папа прорывается ко мне, – Мэттью!

Я зажмуриваюсь и схожу с места. Он должен уйти. А я должен поставить точку.

– Мэттью! – Доносится до меня его крик. – Мэтт!

Толпа уносит отца все дальше, будто лавина, будто цунами, а я плетусь к Джейсону.

В неразберихе и хаосе визжат оконные рамы, гоняемые сильным ветром. Молнии, то и дело,

вспыхивают в затянувшемся, темном небе. Тени выплывают наружу, как демоны, а я наблюдаю

за ними и бездействую. Я абсолютно бесполезен.

– Что происходит? – Пытаясь перекричать людей, спрашиваю я. – Что это было?

– Ящик Пандоры.

– Но... – Кто-то задевает меня, и я неуклюже пячусь в сторону. – Но ящика здесь нет!

– Мы неправильно истолковали легенду. Никакого ящика не существует!

– Что?

– Она сама ящик, – взволнованно отрезает оборотень. – Она – сосуд.

Я растерянно оборачиваюсь и вижу, как Ари изнуренно откидывает назад голову, эта сила

отнимает у нее энергию. Она изматывает ее. Никогда прежде Ариадна не была столь беззащитна

и уязвима. Я понимаю, что она не способна сражаться. Не способна дать нам отпор. Это именно

тот момент, которого мы ждали! Ведь завтра Йоль! Мы должны срочно увести Ари домой, тогда

мы выполним обещание и поможем ей.

Я собираюсь сорваться с места, как вдруг в проходе появляются люди в мантиях; мы уже

видели эти мантии. Темно-красные мантии, как цвет венозной крови.

Доминиканский орден.

– Джейсон, – толкаю оборотня в бок.

Он уже заметил гостей. Ничего не отвечая, мужчина выходит вперед и становится на краю

пьедестала, прикрывая Ариадну спиной. Я становлюсь рядом с ним, мы наклоняемся вперед и

поочередно прочищаем горло. Десятки людей в мантиях останавливаются всего в нескольких

метрах, и внутри у меня искореживаются внутренности.

– Не стоит, – тихо протягивает Джейсон, хрустя костяшками пальцев. – Будет умнее, если вы

уйдете. Уйдете прямо сейчас.

Он смотрит на врагов из-под опущенных ресниц, а безликие фанатики не двигаются,

наверняка, понятия не имея, с кем они имеют дело. Я бегло осматриваюсь, пытаясь найти, чем

мне защищаться. Но как только мой взгляд натыкается на изогнутую кочергу, один из

доминиканцев подается вперед и вынимает из внутреннего кармана мантии лезвие. Чудом мне

удается избежать столкновения, отклоняюсь, напрягая мышцы спины, и рычу от боли, которая

ядом прокатывается по позвоночнику. Черт возьми. Как все осточертело. Я несусь на мужчину и

со всей дури ударяю его по ребрам, свирепо размахиваюсь и вонзают кулак в его челюсть.

Мужчина падает, я тяжело дышу. Он валяется у моих ног без чувств, а я его исследую

рассеянным, обезумевшим взглядом и киваю. Киваю сам себе. Я разорву всех. Я смогу, потому

что я – не хороший человек. И защищаю я не хорошего человека. Мы злее и безжалостней. У них

жизнь, посвященная религии, у нас моменты, подвластные чувствам.

С каждой вырвавшейся тенью из тела Ариадна на землю опускается мрак. Мы знаем это, и

мы все равно прикрываем ее своей спиной. Как же я раньше не понимал, что для нас значит эта

девушка. Что она для меня значит. Наплевать на мир. Он всегда был жесток, он никогда не

обнимал так, как Ари. Никогда не понимал так, как Ари.

В ярости я отталкиваю еще одного мужчину, затем еще одного; они рвутся вперед на нас с

Джейсоном, а мы отбиваемся, как будто защищаем собственную жизнь. Я едва стою на ногах.

Дышать почти невозможно. Сколько еще врагов? Где Норин? Перед глазами все кружится, кружится, и я смахиваю со лба испарину, и моргаю и отбиваюсь, и шатаюсь. Не помню, чтобы

когда-либо мне было так паршиво. Мышцы горят, ледяной ветер забирается под одежду и

заставляет все тело трястись от холода. И неожиданно я пропускаю удар. Он приходится мне

прямо по солнечному сплетению. Я выплевываю воздух и застываю.

Черт. Судорожно валюсь на колени, осматриваюсь, не видя ничего перед глазами, не слыша

ни единого звука, и моргаю. Моргаю еще раз.

– Мэттью! – Я считываю по губам. Норин вырывается из оков мужчины и смотрит на меня

взволнованным взглядом. – Вставай, Мэтт! Вставай живо!

Я зажмуриваюсь от боли, от слабости, от паники, и с рыком поднимаюсь.

Я кидаюсь вперед, подхватив с пола острую кочергу. Взмахиваю ею в воздухе грубо и

безжалостно, и брызги разгоряченной крови падают на мое лицо. Ошеломленно вдыхаю,

выдыхаю воздух, а потом взмахиваю вновь и вновь, пока мои руки полностью не утопают в алых

разводах. Я резко осматриваюсь, вижу Ариадну, такую же бледную, как призрак. А потом я вижу

Джиллианну Хью, вдалеке. Она стоит почти у входа в церковь, и в руках она держит мой

спортивный лук. Все в этой церкви замораживается, притормаживает, потому что я отчетливо

замечаю стрелу в пальцах девушки, и эта стрела направлена на Ари.

– Нет, – я рассеянно передергиваю плечами, – нет, нет, Джил, не надо!