Смертельно прекрасна

– Поговорим о проклятье ! – Неожиданно резко заявляет Мэри, вонзив вилку в тонкий кусок курицы. Она нервно ухмыляется и выдыхает. – Насколько мне известно, наказанием также награждают за особые услуги. Что скажешь, Мегс? Например, когда людская жизнь не стоит ни цента , тебя делают бессмертным. Ч тобы ты наблюдал за тем, как все , кто тебя окружает, каждый, кто проник в твое сердце – умирали. Один за другим. Друг за другом.

– Это давняя история, – вмешивается Норин, прикоснувшись к Мэри ладонью.

– Тогда пусть она расскажет, – уверенно сбросив руку сестры, восклицает тетя, – как это – гореть. Меган, это ведь твое второе проклятье. Правда? О, нет. Было вторым, ведь ты сдалась, отдав душу нашему Хозяину, чтобы…

Мэри-Линетт замолкает. Х лопает ресницами. Опускает взгляд на свои руки и вдруг с невероятной силой начинает лупить ладонями по плечам, локтям, закричав от дикой боли.

– Что происходит! – Испуганно восклицаю я, а тетя Мэри вскакивает из-за стола.

Внешне с ней ничего не происходит, но она кричит так истошно, мечется так нервно и порывисто, что создается впечатление, будто кожа на ней дымится и горит! Ногтями она пытается содрать невидимые ожоги, кашляя и взвывая, лихо ударяется спиной о стену.

– Хватит, – ледяным голосом отрезает Норин, сведя брови, – Меган, прошу тебя.

Но Меган фон Страттен не двигается. Ни один мускул не дрогает на ее лице.

Черные глаза женщины продолжают испепелять кричащую от неистовой боли Мэри, а пальцы тягуче и спокойно поглаживают подбородок. Я резко подаюсь вперед.

– Ей больно! – Кричу я. – Зачем вы это делаете?

Женщина с ярко-багровой помадой, та, что сидит рядом с Норин, внезапно начинает гортанно смеяться. О на откидывается на стуле и качает головой, прихлопывая в ладоши.

– Мэри-Мэри, - шипит она, - глупая Мэри. Никогда не умела держать язык за зубами.

– Заткнитесь! – Взрываюсь я, и женщина тут же послушно замолкает.

П однимаюсь на ноги, не знаю, откуда во мне смелость берется , неожиданно хватаю Меган фон Страттен за руку и со всей силы дергаю на себя, да так, что взвывают пальцы.

– Хватит, оставьте ее в покое!

Угольные глаза женщины впиваются в меня острым клинком, раскроив на части всю мою стальную непоколебимость. Тетя Мэри валится с ног, хватается руками за лицо, а я с силой стискиваю зубы. Она не напугает меня. Не напугает меня.

– Поздно, милая, – медленно поднимаясь, шепчет Меган, – я уже тебя напугала.

– Я вас не боюсь, – небрежно рявкаю я.

– Ари, хватит, – просит Норин, но я не слушаюсь.

– Возможно, вы сильнее меня, Меган, и у вас больше опыта. Возможно, это шелковое платье эффектнее на вас смотрится. Что скрывать, вы невероятно красивая женщина. Но я вас не боюсь. Вы не можете быть страшнее тех, кого я уже встретила.

– Ты кое-что упустила.

– Что же?

Меган фон Страттен наклоняет голову и вдруг устремляет взгляд на мою руку.

Я ничего не понимаю. О пускаю глаза и неожиданно вижу , как мои пальцы безвольно тянутся к серебряному ножу. Что я делаю? Растерянность комом застревает в горле : что со мной происходит? Пытаюсь приструнить руку, прижать ее к себе, но она не слушается.

– Что вы делаете? – Осипшим голосом спрашиваю я. – Почему я…

Внезапно мои пальцы обхватывают рукоять ножа. Испуганно округляю глаза, воздух непослушно закатывается обратно в легкие, и, застыв от шока, я шепчу:

– Нет. – Шепчу тверже. – Нет !

Порывисто правая рука взмывает вверх. Хочу ее перехватить, но не успеваю. Острие с глухим стуком вонзается в стол, и лишь через несколько секунд, я понимаю, что вместо салфетки пригвоздила к поверхности собственную ладонь. О, Господи.

Распахиваю глаза, да так, что их щиплет. На подсознании пытаюсь избавиться от той боли, что пронзила судорогой все тело, и порывисто дергаю на себя руку, но только делаю дыру в ладони еще шире, еще больше. Нет, нет. Я должна избавиться от ножа, я не должна останавливаться. Резко и безжалостно рву на себя ладонь, взвываю от боли, ужаса, паники и наблюдаю за тем, как багровый фонтан застилает стол, впитывается в салфетки.

– Нет, что вы наделали, – срывающимся голосом хриплю я, – что вы наделали!

– Н е боишься меня, – тягуче пропевает Меган фон Страттен, – но ты должна бояться себя. Бойся себя. Я не всегда с тобой рядом, но ты всегда готова сделать себе больно.

Нет, нет, нет, как же больно, о, Господи. Нет! Слезы застилают глаза, лицо пылает и горит, а от парализующего шока дыхание заклинивает, словно кто-то скидывает кирпичей поперек гола ! Я продолжаю кричать, вырывая из-под ножа руку, слушая, как хлюпает моя кровь, и, наконец, срываю оковы, зажмурившись так крепко, что лицо сводит от боли.

Дышать нечем, колени измученно подрагивают. Я прижимаю к себе окровавленную, изуродованную ладонь, взвываю от боли, плачу, а затем чувствую, как боль уходит.

Резко, молниеносно.

Как такое возможно? Потерянно открываю глаза, смаргиваю слезы и, опустив взгляд вниз, понимаю, что прижимаю к груди абсолютно здоровую руку.

Лицо мое вытягивается, рот приоткрывается в немой растерянности, и я ни черта не понимаю, как ни стараюсь понять. На столе ни капли крови, а сверкающий нож послушно притаился около моей тарелки. Смотрю на Меган.

– Это вы сделали? – Дышать нечем. И я так разъяренно стискиваю челюсть, что боль проносится по всему моему телу, заставить позвоночник дребезжать от лютой ненависти.

Женщина отпивает вина, не удостоив меня взглядом. Меган сидит за столом и вновь сосредоточенно режет мясо. Я хочу кинуться на нее. Я хочу свернуть ей шею. Я хочу…

– Ты слишком многого хочешь, – говорит она, наколов на вилку кусочек курицы.

– Вы заставили меня…

– Я лишь показала, что с тобой случится, если ты еще раз притронешься ко мне.

Она поправляет черные волосы, и я невольно замечаю татуировку на ее шее. Однако это не треугольник. Это пентаграмма: два пересеченных треугольника, которые образуют единый, дьявольский знак. Она ловит мой взгляд и кривит алые губы.

– Нравится?

Сглатываю и резко выдыхаю.

– Нет.

– Врешь. Э тот знак идет каждому, у кого темное сердце… А ты , Ари, отличаешься от своих родных. Ты злее, напористей и импульсивней. Ты похожа на меня. – Меган мельком поглядывает на Норин, Мэри-Линетт, а затем с особой грустью выдыхает, словно пришло время прощаться, а ей так здесь понравилось. – Ты должна выбрать. Хозяин позволит тебе остаться в живых, но только при одном условии: ты пойдешь на сделку и отдашь душу.