Смуглая леди (сборник)

дрожало в его голосе.
– Он только что вернулся с прогулки и был в отличном настроении.

"Это политическая пьеса, сказал король, - англичане не привыкли к таким. Она очень

своевременна. Английский народ мало думает о природе и происхождении королевской

власти. Он все надеется на парламент. Но что такое парламент без короля?! Вот в

Голландии, Швейцарии и Граубунде нет монарха и поэтому там не парламент, а совет и

собрание. Эти неразумные должны цепляться за королевскую власть, как за свое

спасение!" Это король уж, разумеется, не мне сказал, а графу Пембруку. Тот стоял рядом и

слушал. И, как человек находчивый, сразу же подхватил: "Я бы хотел, чтобы эти

неразумные слышали ваши слова, государь. Они совершенно не понимают этого". Тогда

король сказал: "Так я их просто повешу, вот и все!" Потом повернулся к графу. "Я монарх, милорд, сказал он, - монарх, а "монос" - это значит один и един. А единое - совершенство

всех вещей. Един только Бог на небе да король на земле. А парламент - это

множественность, то есть чернь. Вот ведь как все просто, а на этом стоит все". Потом

опять повернулся ко мне. "Я не хотел бы, сэр, - сказал он, чтобы вы когда бы то ни было

касались того, что связано с таинственной областью авторитета Единого. Это недопустимо

для подданного и смертный грех для христианина. В "Макбете" вы, правда, подошли к

этой черте, но не перешли ее. Я ценю это. Вы исправно ходите в церковь, сэр?" Я ответил, что каждую субботу. "Я так и думал, - ответил король, - потому что атеист не может быть

хорошим писателем". Я сказал: "Спасибо, ваше величество".
– "Да, да, - сказал король, - я

это сразу понял, как только увидел ваших ведьм. В ведьм истинному христианину

необходимо верить так же твердо, как церковь верит в князя тьмы - дьявола. Однако вы

допускаете ряд ошибок". Тут король замолк, а я нижайше осмелился спросить: "Каких же

именно, ваше величество?" - "У шотландских ведьм, - ответил король, - нет бород, это вы

их спутали с немецкими. И поют они у вас не то. Как достоверно выяснено на больших

процессах, ведьмы в этих случаях читают "Отче наш" навыворот; ну и еще вы допустили

ряд подобных же ляпсусов, - их надо выправить, чтоб не вызвать осуждение сведущих

людей. Мой библиотекарь подыщет вам соответствующую литературу. Я тоже много лет

занимаюсь этими вопросами и если увижу в ваших дальнейших произведениях какое-

нибудь отклонение от истины, то всегда приму меры, чтоб поправить их". Я, конечно, поблагодарил его величество за указания, а умный граф Пембрук воздел руки и сказал: "О, счастливая Британия, со времен Марка Аврелиуса свет еще не видел такого короля-

мыслителя!" На это его величество рассмеялся и сказал: "По существу, вы, вероятно, правы, сэр, но, например, лечить наложением рук золотуху Аврелиус был не в состоянии.

Ибо был язычником и гонителем. Христианнейшие короли могут все. Сэр Виллиам очень

удачно отметил это в своей хронике, и я благодарен ему за это". Тут он дал мне поцеловать

руку и милостиво отпустил. Теперь ты понял, Виллиам, какую великую милость оказал

король твоему дяде?!
– Он посмотрел на Харта и подмигнул ему.
– Ладно, позови доктора

Холла, я отдам ему это письмо.

– Подожди, Виллиам, - сказал Бербедж, - дай мне сначала уехать с этими бумагами.

Рукописи Бербедж благополучно увез с собой. Перед этим он поднялся к хозяйке и

пробыл наверху так долго, что Гроу, оставшийся с рукописями в гостиной, успел

задремать. Проснулся он от голосов и яркого света. Перед столом собрались Бербедж, доктор Холл, достопочтенный Кросс и две женщины одна старуха, другая помоложе,

неопределенных лет. Гроу вскочил.

– Сидите, сидите!
– милостиво остановил его Холл и повернулся к старухе: - Миссис

Анна, вот это тот самый мой помощник, о котором я вам говорил.

Старуха слегка повела головой и что-то произнесла. Была она высокая, плечистая, с

энергичным, почти мужским лицом и желтым румянцем - так желты и румяны бывают

лежалые зимние яблоки.

– Миссис Анна говорит, - перевел доктор ее бормотание: - я очень рада, что в моем

доме будет жить такой достойный юноша.
– Он поставил канделябр на стол и спросил

Бербеджа: - Так вот это все?

– Все, - ответил Бербедж.
– Заемные письма и фамильные бумаги мистер Виллиам

отдаст вам лично.

– Ну хорошо, - вздохнул Холл.
– Миссис Анна не желает взглянуть?

– Да я все это уже видела, - ответила хозяйка равнодушно.

Холл открыл первую книгу, перевернул несколько страниц, почитал, взял другую,

открыл, и тут вдруг огонь настоящего, неподдельного восхищения блеснул в его глазах.

– Потрясающий почерк!
– сказал он.
– Королевские бы указы писать таким. Вот что я

обожаю! почерк! Это в театре у вас такие переписчики?

Бербедж улыбнулся. Доктор был настолько потрясен, что даже страшное слово "театр"

произнес почтительно.

– Это написано лет пятнадцать тому назад, - объяснил он.
– У мистера Виллиама тогда

был какой-то свой переписчик.

– Обожаю такие почерка!
– повторил Холл, любовно поглаживая страницу.
– Это для

меня лучше всяких виньеток и картин - четко, просто, величественно, державно! Нет, очень, очень хорошо. Прекрасно, - повторил он еще раз и положил рукопись обратно.

Достопочтенный Кросс тоже взял со стола какую-то папку, раскрыл ее, полистал,

почитал и отложил.

– Миссис Анна, вы все-таки, может быть, посмотрели бы, - снова сказал Холл.
– Ведь

это все уходит из дома!

– Что я в этом понимаю?
– поморщилась старуха.
– Вы грамотные - вы и смотрите!

Спросили о том же и жену доктора, такую же высокую и плотную, как мать, но она

только махнула рукой и отвернулась. Перелистали еще несколько рукописей,

пересмотрели еще с десяток папок, и скоро всем это надоело и стало скучно, но тут Холл