Снег в Техасе
Шрифт:
– Je m’appelle Vadim, je suis un Russe! [4]
Весь класс покатился от хохота. Прозвище Vadim-le-Russe пристало к Вадиму навсегда.
Французский язык вошел в Вадима как-то незаметно, помимо его воли. Годам к восьми он заметил, что и думает он уже не на родном языке, и, когда его дома о чем-то спрашивали, он автоматически отвечал по-французски.
Годам к десяти он стал много читать, причем литературу для взрослых. Мать была немало удивлена, когда узнала, что он читал Мальро и Жида. А в тринадцать лет он с увлечением прочитал всего Марселя Пруста. Его любимым предметом стала французская литература, и молодой учитель, месье
4
Меня зовут Вадим, я русский! (фр.)
Потом началось увлечение кино. И здесь опять у Вадима проявился хороший вкус, видимо, родительское наследие. Ему ничуть не нравились американские гангстерские фильмы или бесконечные приключения Зорро. Но фильмы Жана Ренуара с молодым Габеном и Мишель Морган он мог смотреть без конца. Он даже стал невольно подражать Габену: говорил отрывочными фразами, не отклеивая сигарету от верхней губы.
И вот тут Вадим впервые понял, как страшно в Париже быть бедным. Мать давала ему три франка на завтраки. Завтраков в лицее Вадим не ел – копил на кино. Денег хватало ровно на один билет, без лимонада и мороженого. В кино Вадим ходил по субботам – на Большие бульвары. Выходил из темного зала и долго бродил по ярко освещенным улицам. Как раз в это время открывали свои двери мюзик-холлы. Подъезжали блестящие машины, из них выпархивали модно одетые женщины. В воздухе пахло дорогими духами, бензином и сытостью. У Вадима от голода кружилась голова.
Мать Вадим видел каждый день, но разговаривали они редко. Мать всегда была занята: стирала белье или готовила еду. Иногда по лицу ее проходила тень, слегка шевелились губы, и она словно куда-то уходила. Вадим знал: это стихи. Вечером, когда дом стихал, она убирала все со стола, доставала свою тетрадь и покрывала листок за листком быстрыми строчками.
Отца Вадим видел редко. Он часто куда-то уезжал, а когда был дома, все время торопился. Рассеянно гладил его по голове:
– Как успехи в школе?
Как-то раз Вадим расхрабрился:
– Пап, дай мне десятку на кино.
Отец вытащил из кармана портмоне, бросил ему пятерку.
– Все, что есть. Попроси у матери.
В дверях повернулся к Вадиму:
– Знаешь, у меня идея. Ты уже большой. Я постараюсь подыскать тебе работу. По воскресеньям. О’кей?
Вадим знал, что денег в семье было в обрез. Раз в месяц матери присылали триста франков из какого-то благотворительного фонда для русских беженцев. Из этих денег они платили хозяевам за квартиру и в лицей. Того, что оставалось, едва хватало на жизнь.
Иногда приходили гонорары за мамины стихи из русских газет. Правда, случалось это все реже и реже. Мать что-то откладывала, а на остальные деньги покупала вина и вкусной еды.
Однажды Вадим увидел в столовой кошелек. В комнате никого не было. Он осторожно раскрыл его – там лежало несколько смятых бумажек. Он вытащил десятку, закрыл кошелек и положил его на старое место. Он знал, что мать никогда не пересчитывает деньги.
В ближайшую субботу, после кино, он пошел в большую брассери на бульваре Капуцинок. Небрежно развалился за столиком, закурил «Голуаз» и заказал большую кружку пива:
– Garcon, un boc! [5]
Он пил маленькими глотками густой янтарный напиток и смотрел, как за большим стеклом в сгущающихся сумерках мелькает толпа.
Времена были тяжелые. Кризис, разразившийся в Америке и тяжело поразивший Германию, добрался и до Франции. Закрывались заводы.
Разорялись компании. Тысячи людей остались без работы. У них дома редко бывают русские, чаще всего это дядя Коля Кондратьев, папин друг еще по Москве. Приходят они втроем, с дяди-Колиной женой, тетей Люсей, и сыном Андреем. Вадим с Андреем иногда по субботам вместе шляются по Елисейским Полям и по бульварам. Андрей на несколько лет старше Вадима и на голову его выше. Говорит, как парижанин, небрежно проглатывая окончания. Непрестанно рассказывает про свои любовные приключения.5
Гарсон, кружку! (фр.)
– Хочешь, с кем-нибудь познакомлю?
Вадим краснеет и качает головой.
От дяди Коли они узнают новости: «Такой-то лишился работы, а того-то перевели на укороченный день. И подумать только, а вот такой-то огреб миллионы».
Одного из «таких» Вадим знал. Это был Александр Ставиский, «дядя Саша», старый папин знакомец. Он два раза был у них дома. Приезжал на шикарном «роллс-ройсе» с шофером. Каждый раз приносил матери огромные букеты цветов.
– Ольга Ивановна, я скромный и преданный почитатель вашего таланта. Дайте срок, я сниму для вас зал «Плейель»…
Срок этот так и не настал. Восьмого февраля 1934 года «дядю Сашу» нашли с простреленной головой на вилле в Альпах, близ Шамони. Имя Ставиского не сходило со страниц газет целый месяц. Как оказалось, Ставиский проворачивал миллионные сделки с дутыми акциями и необеспеченными векселями под поручительства министров. Официальная версия: самоубийство. Мало кто из журналистов сомневался в том, что «дядю Сашу» убрали спецслужбы.
…Отец сдержал слово. Как-то утром Вадим обнаружил у себя на столе записку: «Мадам Жозефин ля Брюйер, улица д’Анжу, 4. Тебя ждут в воскресенье в 6 часов».
Тихая улочка улица д’Анжу, в двух шагах от Елисейских Полей, протянулась от бульвара Мальзерб к улице Фобур-де-Сент-Оноре. Нарядный четырехэтажный особняк. Вадим толкнул солидную дубовую дверь. Суровая консьержка долго его выспрашивала: кто такой, к кому пришел. Сверилась со списком:
– Поднимайтесь, вас ждут.
Вадим поднялся по устланной мягким ковром лестнице в бельэтаж. Дверь открыла горничная в крахмальном переднике:
– Месье, следуйте в гостиную.
Вадим, стараясь ступать неслышно, прошел по блестящему паркету в огромную гостиную. Сел на кресло в углу. Гостиная была освещена несколькими канделябрами, они многократно отражались в зеркалах и, казалось, уходили в бесконечность…
В гостиную вошла высокая седая женщина, на вид лет пятидесяти. Протянула Вадиму руку:
– Будем знакомы. Меня зовут Жозефин ля Брюйер. Я журналистка – работаю в прессе и на радио.
Они прошли в кабинет. В отличие от гостиной порядка здесь было мало. Огромный стол и все пространство вокруг него было завалено бумагами, книгами и газетами.
– Отец сказал, что вы одинаково владеете русским и французским. Мне нужен помощник для перевода с русского. Переведите вот это.
Она протянула Вадиму газету. Это была «Правда» – Вадим узнал ее по заголовку. Эту газету и еще множество других отец часто приносил с работы.
– Переведите статью, отчеркнутую синим карандашом.
Вадим быстро пробежал статью глазами, незнакомых слов, кажется, не было.
«Текущий момент отличается небывалым обострением классовой борьбы. Теряя власть над массами, буржуазия прибегает к своему последнему оружию – кровавой фашистской диктатуре. Как всегда, на подмогу спешат ее верные лакеи – ренегаты рабочего движения, социал-предатели всех мастей и оттенков…»
Жозефин удовлетворенно хмыкнула.
– Перевод очень точный…