Снежная Королева

— Пошли все вон, — тихо рыкнула я, а потом погладила вороного по бархатистой морде, — они больше не тронут тебя, — ласково произнесла я, а конь фыркнул в сторону моей окровавленной руки, — ничего, до свадьбы заживет. И меня не тронут. А если что, пожалуемся папе. Он у меня знаешь какой!? У-у-у, грозный, — хихикнула я, поглаживая коня по гладкой шерсти на лбу.

— Покатаемся завтра? — шепотом спросила у Лютого, на что мне в ответ только фыркнули в лицо, обдав горячим дыханием.

Но моей мечте не суждено было сбыться. Отец, узнав о произошедшем, взашей выгнал Дениса с конюшни, а меня отходил прутом, что я три дня не могла сесть, не то, что верхом кататься. Папа, конечно, к вечеру успокоился, а вот я, напротив, сильно на него обиделась. Я понимала, что отец испугался за меня, но если бы я не кинулась к жеребцу, то пострадать могли те, кто находился рядом со мной. Поэтому, папа вину за собой чувствовал, но виду не подавал. Лишь тяжело вздыхал, искоса смотря на меня. Ну а я… мне, наконец, удалось выбить разрешение на посещение Лютого, а вот кататься — ни-ни. Только отцу мы ничего не говорили, это наша с Лютиком тайна.

Потрепала коня по разгоряченной шее и слегка сжала ногами бока, направляя его к загону. На конюшне уже кипела работа, слышалась нецензурная брань одного из работников, распекавшего провинившегося местного мальчишку. Издалека понять причину провинности я не смогла, поэтому махнула рукой, снова погружаясь в свои воспоминания. Прогулка помогла немного привести мысли и чувства в порядок. В последнее время мне стали сниться странные сны, больше похожие на сериалы, идущие по телевизору, которые местные кумушки с удовольствием часами обсуждали в местном магазине.

На смену снам о двух красивых девушках в старинных нарядах, которые весело отплясывали под заводную музыку скрипки, пришли тяжелые сны, наполненные тревогой и… страхом. Снилась некогда красивая женщина с потускневшим взглядом зеленых глаз, которая с тоской смотрела на зарево пожара и шептала какие-то молитвы. А однажды мне приснилась… я. Вернее, не совсем я. У той девушки, скорее женщины, что медленно умирала во сне, были такие же белоснежные волосы и синие глаза. Этот взгляд из-под угольно-черных ресниц смотрел на кого-то с нежностью и затаенной грустью. Она улыбалась, силясь что-то произнести, но слов я не расслышала, а потом ее рука безвольно повисла, и до боли знакомая рука навсегда закрыла ее потухшие глаза.

После того сна я ощущала неясную тревогу в груди, давившую своей тяжестью. Эта женщина из сна казалась до боли родной. Узнать бы кто она? Имеет ли она отношение к моей «аномалии»? Я не знала.

Да, я — аномалия.

А еще «странная», «ненормальная», «уродка» и, как вишенка на торте, «дура седоволосая». И еще куча эпитетов, которыми меня «награждают» наши соседки и все местные, жалея моего отца за глаза. То, что отец не знает об этом, говорит только о том, что в селе его боятся и уважают, наверное, поэтому меня до сих пор терпят, а не закидали камнями или сожгли на костре, как в глухое Средневековье.

Я отличаюсь от людей. Всех.

И дело не только в том, что я выгляжу особенно. Да, у меня длинные, ниже талии, волосы абсолютно белого цвета. Их невозможно покрасить ни в один цвет, даже черный. Я пробовала. Два часа рыдала над грязно-серыми сосульками, в которые они превратились, но через несколько дней, к моему удивлению, они снова искрились на солнце, как чистый иней. При этом у меня…та-дам!!! Черные брови и черные ресницы, а еще нежная кожа с теплым молочным оттенком и потрясающая для моих восемнадцати лет фигура с нужными выпуклостями и округлостями. Только парни избегают меня, да еще и прозвище придумали — Снежная Королева. И пошло все как раз с того дня, когда Дениса выгнали с фермы. Именно с его подачи мне и прилепили все термины и эпитеты. Уж не знаю, пил ли он в тот день, но в деревне он пустил слух, что когда Лютый встал на дыбы, у меня волосы взлетели вверх, а глаза светились "потусторонним'(надо же, и слова-то какие знает, гад!) светом. Потом все местные кумушки пересказывали друг другу по секрету, что «дурочка седовласая — местная ведьма. Стояла, мол, рядом с жеребцом взбешенным, глаза которого светились огнем, а из ноздрей серный дым шел. А она стоит рядом, а вокруг свет дивный, будто ангел мщения с небес сошел». И я бы тоже посмеялась и повздыхала вместе с ними, но слышать подобный бред в двадцать первом веке, в цивилизованном государстве — это слов нет, как описать подобную дикость. Папа потом внушение Дениске сделал, но толку-то? На всякий роток не накинешь платок. Разговоры не прекращались, а лишь стали передаваться шепотом. Только мне легче не стало. Теперь при моем появлении все разговоры резко замолкали, мне дарились фальшивые улыбки, а за спиной, стоило отойти на пару шагов, постоянно слышалось шипение и обидные прозвища.

А все из-за еще одной моей аномалии, правда, знали о ней всего несколько человек. Потому как, случись то, что об этом узнают в деревне, мне не сдобровать. Впервые это случилось со мной еще в детстве, мне лет пять было, кажется. Я случайно дотронулась ладонью до руки папиного друга, который в то время частенько приезжал к нам в гости. Дядя Сережа — папин сослуживец, они вместе с ним прошли Афганистан, и он помогал нам, привозя необходимые отцу вещи или новости из столицы.

В тот день я и сама не поняла, что произошло, но я вдруг оказалась… под толщей льда, а воздух тут же вышибло из груди. Появилось чувство, что сердце сейчас остановится, а легкие жгло от нехватки воздуха. Ничего не соображая, я забилась в этой толще ледяной воды, а потом…

Очнулась я от того, что папа тряс меня, как тряпичную куклу, пытаясь привести в чувства. Его друг сидел рядом с серым от страха лицом и оба с ужасом смотрели на меня. В тот день мои золотистые косы, которыми так гордился мой папа, в один миг побелели, став седыми.

Папа потом рассказал мне, что когда я взяла его друга за руку, я вдруг стала сильно задыхаться, а мои глаза расширились, делая их практически черными только по краешку радужки была синяя кайма. Дядя Сережа попытался вырвать свою ладонь, но мой захват оказался не по-детски крепким. А потом раздался голос, мой голос. Он был бесстрастным и ледяным, и, казалось, не мог принадлежать пятилетнему ребенку. Я сказала, что Сергей провалится под лед и умрет через три ночи.

Мужчины мне не поверили. Да и никто не поверил, если бы не тот факт, что мои волосы стали белоснежными после того случая. Отец растерялся, не зная, что делать, а дядя Сережа только посмеялся, сказав, что это все детские выдумки, и не нужно сильно переживать за него. С этими словами он уехал. После этого он еще несколько раз нас навещал, смеясь, хвалился, что очередная зима закончилась, а летом провалиться под лед сложно. Хлопал смущенного отца по спине, говоря, что дети и не на такие выдумки способны. Папе это все не нравилось, но врачи, которые меня потом осматривали, не нашли никаких отклонений в моем физическом и психическом здоровье. А волосы… чего только от сильного испуга не случается? Ну, приснилось ребенку что-то, бывает…

Подобного больше ни в этом году, ни в следующем не случалось, поэтому папа выдохнул с облегчением и отвел любимое чадо в школу. Учиться мне нравилось, я даже опережала своих одноклассников в учебе, мне легко давался счет и букварь. К концу учебного года, пока мои ровесники слоги осваивали, я уже довольно бодро читала небольшие рассказы и свои любимые сказки.

А в конце апреля отец вернулся домой мрачный и подавленный. Я всегда чутко улавливала его настроение, поэтому замерла на пороге кухни, так и не дойдя до стола, за которым сидел папа и… пил. Нет, он никогда не злоупотреблял, как делали порой мужики в деревне, но в этот вечер он один опорожнил бутылку водки. Только граненый стакан, наполненный доверху и прикрытый кусочком черного хлеба, сиротливо остался стоять на пустом столе.

— Дядя Сережа погиб, пусть земля ему будет пухом, — сухо произнес отец, кивая на стакан. — Он весь прошлый год в Якутии работал. С мужиками поехал на рыбалку и на реке провалился под лед. Его не сразу успели вытащить, а когда смогли, он уже был без сознания. Врачи три… — тут он поперхнулся словами, изумленно уставившись на понурую меня, — дня боролись за его жизнь. Не вышло…

Я кивнула, повернувшись, чтобы уйти. Мне было больно и страшно, ведь я увидела его смерть больше двух лет назад, но успела забыть об этом. И вот… случилось. А вдруг, это я причина его смерти?

— Не говори глупостей, — рыкнул отец, одним махом пересекая кухню и хватая меня на руки. Наверное, последнее я произнесла вслух. Прижался лбом к моему лбу, заглядывая в глаза, и сжал в крепких объятиях, — ты не виновата, не виновата. Это все… все… не сейчас, — папе трудно было говорить, я чувствовала это, — я говорил Сергею, чтобы он был осторожным. Не мог объяснить, не открывая всей правды. Я этим мог подставить тебя под удар… А он не хотел слушать, отмахивался, смеялся надо мной, обзывая чудаком, — папа говорил странные вещи, которые в силу своего возраста, я еще не могла понять. — И ты, Дарья, никому не смей говорить о том, что ты видела. Ты меня поняла? — прорычал отец, с тревогой вглядываясь в мое лицо. — Никому! Никогда! Я не хочу, чтобы тебя увезли в психушку. То, что люди не могут понять или объяснить, им легче выдать за бред сумасшедшего. А там… разбираться не станут.