Снежная Королева

Ее тело сотрясали рыдания, а Дагрун смотрел на распростертое под его ногами тело жены. Той, для которой он поклялся перед всеми богами быть защитником, любящим мужем и опорой. А стал тем, кого она предала сразу после их свадьбы, предала все те клятвы, что давала у алтаря. Она валялась в его ногах, умоляя отпустить. Что ж, он ее и не держит больше. Не было в нем теперь тех чувств, что когда-то он старательно уберегал ото всех, все умерло в нем. И жалость к любимой женщине тоже. Она хочет свободы — пусть. Но сына он не отдаст.

— Это я, — тихо сказал Дагрун, отходя от женщины на шаг назад и разворачиваясь к ней спиной.

— Что? — непонимающе посмотрела на него Йоханна, отняв руки от заплаканного лица.

— Готлиб всегда любил только Юлинну, с самого детства, — спокойно произнес мужчина, — ты не знала, не замечала или не хотела замечать очевидного. Но вы всегда были вместе, словно родные сестры. Она и любила тебя, как сестру, а не подругу. И не предавала…

Как ты ее!!! Фраза повисла в воздухе, хоть и не была произнесена вслух. Дагрун повернулся к Йоханне, но на его лице была маска спокойствия. От его взгляда шла бесконечная волна холода, что женщина невольно подалась назад, чем вызвала скупую усмешку. Он и раньше ее никогда пальцем не трогал, да и теперь бить не собирался.

— Ты всегда… яркая, как солнышко, привлекала к себе внимание. Как огонек, что согревает, но стоит дать ему свободу и… либо сгорит, либо сожжет все вокруг. А Ю ла — всегда спокойна, как вода в озере в летний день. Задумчива, тиха. За это ее и полюбил Готлиб.

— Да что вы в ней все нашли?! — выплюнул ведьма, подскакивая и гневно сверкая глазами, — что в ней такого, чем обделена Я!!!

— Когда Готлиб признался мне, что хочет просить руки Юлинны у Ольсенов, я с радостью поддержал брата, — с усмешкой продолжил Дагрун, словно не обратил внимания на перекошенное от гнева лицо ведьмы. — В тот день он мне еще признался, что подруга Юлинны не дает ему прохода и пригласила его вечером в сенник. Это был день его помолвки. Да и понятно было зачем, — презрительно проговорил Дагрун, а ведьмочка против воли покраснела, вспомнив ту ночь. Она несмело подняла взгляд на мужа, заметив, что он внимательно смотрит на нее. — Вот только… это я, а не Готлиб, был с тобой в ту безлунную ночь…

— Ты лжешь, — смогла только прошептать Йоханна, заметно бледнея.

— У тебя на левой груди, над соском маленькая родинка, она не заметна в темноте, но… — он не договорил, но девушка поняла его намек и еще сильнее побледнела. Дагрун продолжил, — ты ведь понадеялась на свой ритуал, что понесешь первая, и Готлибу придется жениться на тебе. Выбора-то у него не останется. Ты продумала все, кроме того, что он никогда не изменит своей невесте. А еще не учла того, что твоя мать согласится отдать тебя в жены мне. Она знала обо всем, поэтому тебе пришлось уехать на следующий день. Жаль, что уберечь свою названную дочь от тебя она не смогла.

— Ты лжешь, лжешь, — как заведенная повторяла женщина, понимая, что она натворила, — нет… он был там…

— Нет, — этим коротким словом Дагрун разбил все ее надежды на счастье с любимым, — он просто не пошел, Хани, — с издевкой произнес мужчина. Именно так он называл ее во время их страстной встречи. — Я любил тебя, Йоханна. Ты занимала все мои мысли много лет. Я ждал, когда ты закончишь обучение и вернешься, чтобы я смог упросить твою мать благословить нас. Я дышать на тебя не мог и… если бы Готлиб пошел, я убил бы его на месте. Я пришел к тебе, а ты даже не заметила подмены, ведь мы с братом хоть и двоюродные по отцам, но очень похожи. И Торун — мой! мой сын. Теперь мне стала понятна твоя реакция на слова повитухи, когда он родился. Ты ведь не была уверена до конца, что носишь сына, потому что твое проклятие сработало. Ты была так счастлива, что готова была бежать к своему Готлибу, — выплюнул он злобно. — Беги! Беги к нему, пусть он ненавидящий тебя за проклятие, убийца твоей матери, окончит твою никчемную жизнь. Сделает то, на что у меня никогда не поднимется рука — убить мать моего сына. Ты говоришь о праве, Йоханна. Так вот. Я заявляю, что в своем праве нахожусь и забираю у тебя сына. А ты — свободна, — тихо выдохнул Дагрун, а за окном, словно подтверждая его слова, послышались далекие раскаты грома.

— Не-ет, — по залу прокатился полный отчаяния то ли стон, то ли вой, женщины. — Нет, не отнимай моего мальчика, он же еще совсем маленький. Я его грудью кормлю…

— Я не хочу, чтобы мой сын впитывал с твоим молоком всю ту ненависть, что ты испытываешь ко всему миру и к людям. Ко всем, кроме Готлиба. Я не желаю, чтобы ты осознанно убеждала Торуна, что его отец не я. Я сам воспитаю из него мужчину.

— Ты не можешь, — бросилась она к нему, не зная, что сделать — ударить или умолять о снисхождении, — не можешь отобрать моего мальчика…

— Могу! И сделаю!

Мужчина обошел, стоящую перед ним женщину, поднялся в их спальню, завернул спящего ребенка в теплое одеяльце и покинул этот дом навсегда. Жалости он больше не испытывал.

Мужчина резко сел на кровати, проводя ладонью по влажному от пота лбу, и с неприязнью посмотрел на лежащую рядом рукопись. Пожелтевшие листы, исписанные убористым текстом на датском языке, вызывали в нем отвращение. И даже то, что этому фолианту было несколько столетий, а он ценитель древностей и истории повидал их немало, не вызывало в его душе никакого трепета. Хотя все его предки, видимо, приложили руки к написанию этой «инструкции». Когда отец передал ему рукопись, то подробно рассказал, кто и зачем сделал это… пособие?

Первым записи вел его много раз «пра» дед Торун из рода Вестников. Так называли всех его предков, и постепенно это прозвище преобразовалось в их фамилию, а его прадед, приехав в начале прошлого века жить в Россию, стал основателем нового рода, вернее семьи, сменив фамилию на Вестов.

Рукопись передавалась в семье по мужской линии — от отца к сыну. Едва мальчикам в его роду исполнялось пятнадцать лет, они проходили некое посвящение. Вместе со знаниями о своей семье, предках и проклятии их рода, они получали и эту рукопись. С этого момента детство у них заканчивалось, а им предстояло выполнить важную миссию — найти ту, которой предстоит в скором времени… умереть. И в наступившем третьем тысячелетии на фоне развитых компьютерных технологий, попытках найти иноземный разум, подобные сведения легко можно было принять за сказки северных народов. Вот только в его реальности это была жестокая правда. Глеб не знал, по каким причинам он получил эти знания так поздно, но это не отменяло того, что он должен найти и приговорить к смерти молодую женщину в течение этого года.

Поняв, что уснуть больше не удастся, Глеб решительно откинул одеяло и поднялся с кровати. Сегодня ему предстояла важная встреча, итогом которой и станет решение о дальнейших действиях и поисках. Он подошел к окну, сдвинул в сторону портьеры, впуская в комнату свежесть и прохладу раннего утра. Легкий ветерок скользнул по его обнаженной коже, заставляя крепкие мышцы сжаться, а кожу покрыться мурашками. Но при этом он почувствовал резкий прилив сил. Глядя, как утреннее солнце золотит горизонт, он задумался над этими странными впечатлениями. Никогда прежде он не испытывал подобного, если только дело не в…

Молодой мужчина опустил взгляд вниз, рассматривая массивный кулон на своей груди. Он не любил все эти побрякушки, но когда отец отдал ему это украшение, он не смог удержаться и надеть его тотчас. Глеб сжал в руке серебряный чеканный кругляш, довольно увесистый, и всмотрелся в изображение на его поверхности.

Агисхьяльм. Шлем ужаса. По древней северной легенде первым носителем был бесстрашный воин Сигурд, победивший страшного дракона Фанфира. Символ бесстрашия, власти и неуязвимости воина… оказался в руках обычного человека. Хотя, был ли он обычным?…

Глеб не верил в потустороннее, но стоя сейчас в лучах занимавшегося рассвета, он ощущал, как от этого медальона исходит…сила. Дитя двадцатого века, он привык во всем искать рациональное зерно, но стоило только коснуться этого амулета, и тело наполнилось странным чувством — решительностью. Если бы он мог, то свернул бы горы. Глеб хмыкнул, удивляясь своим мыслям.

Его всегда интересовала история, а если дело касалось северных народов, то для него это была благодарная почва для исследования. С самого детства он тяготел к сказаниям и легендам Скандинавии, коих за юность было перечитано немало. Теперь это легко объяснялось, его кровь сама стремилась к своим истокам, к знаниям его предков.