Снова с тобой

Оргазм обрушился на нее неожиданно. Она будто катилась вниз с высокого холма, навстречу теплому ветру. Спуск был таким долгим, что Бронуин ахнула.

— О, Данте… Боже мой… — Она прижалась к нему. «Так вот что это такое!» — мелькнула у нее отчетливая мысль.

Если бы она знала, если бы только знала…

Через несколько мгновений он тоже кончил, издав победный крик. Бронуин видела, как его лицо исказилось в сладкой муке, и исполнилась гордости от того, что причина — близость с ней. Она сумела доставить удовольствие мужчине, заставить его содрогаться, задыхаться и вскрикивать. Бронуин улыбнулась, думая, что такой всесильной, должно быть, чувствовала себя и Клеопатра.

— Это было так здорово, — прошептала она, когда все кончилось.

— Просто здорово? — Данте перекатился на бок и с любопытством уставился на нее.

— Если я скажу еще что-нибудь, ты раздуешься от гордости. И не только там. — Она многозначительно указала на его пенис, упрятанный в презерватив. — Но в одном ты прав: это лучше всяких свиданий и концертов.

Данте усмехнулся, скользя взглядом по ее нагому телу, распростертому на смятых простынях. Бронуин перевернулась на живот, уперлась локтями в матрас и положила подбородок на ладони.

— И что, по-твоему, это было — секс или любовь?

— И то и другое.

— Как глава с двумя заголовками?

— Скорее как книга, которую надо прочесть, чтобы узнать, чем она заканчивается.

«Разве такое может закончиться?» — удивилась Бронуин.

Ее мысли вернулись к Ноэль, и она ощутила укол раскаяния. Пока она валялась голышом в постели, ее сестре грозила смертельная опасность. Надо что-то сделать, хотя бы предостеречь Ноэль. Но как? Если она просто повторит слова Данте, Ноэль спросит, откуда ей это известно. Значит, под угрозой окажется Данте. А если об этом узнает отец, он никогда не простит ее.

— Мне пора, — вдруг заявила она.

— Куда?

— К сестре.

— Прямо сейчас?

— Это очень важно. — Она вскочила и схватила с пола джинсы.

Данте привстал, явно желая переубедить ее. Наиболее красноречиво об этом свидетельствовал его орган, который опять начал пробуждаться к жизни. Но вдруг Данте пожал плечами, сел и вынул из тумбочки ключи от машины.

— Идем, — сказал он. — Я подвезу тебя.

* * *

Краткие свидания с дочерью стали для Ноэль почти привычными. Приходя в здание суда, она заставала там терпеливо ждущую Эмму. К груди девочка прижимала любимую плюшевую собаку, с худеньких плеч сползали лямки розового рюкзака с изображением Барби. Едва завидев мать, Эмма расцветала улыбкой, как утром на Рождество, стремглав бежала к двери и бросалась в объятия Ноэль. В сравнительном уединении отведенной для встреч комнаты они первые минут пять — десять только и делали, что обнимались и обменивались радостными возгласами. Эмма усаживалась на колени Ноэль, прижималась к ней, как в раннем детстве, иногда даже принималась сосать пальчик. А еще она просила читать ей самые детские книжки из тех, что Ноэль приносила с собой. Ее излюбленным чтением стали рассказы доктора Сюсса [4] «Зеленые яйца с ветчиной».

4

Доктор Сюсс — псевдоним Теодора Сюсса Гайзела (1904–1991), писателя и иллюстратора многочисленных книг для детей.

— «Больше всего я терпеть не могу зеленые яйца и ветчину!» — воодушевленно повторяла Эмма, как попугай.

Когда Ноэль наконец находила в себе силы отпустить дочь, они садились или ложились на ковер и в оставшееся драгоценное время просто играли. Чаще всего они разыгрывали сценки из жизни с куклами из рюкзака Эммы (ведущая роль, разумеется, всегда доставалась Барби, и чем ярче она была одета, тем лучше). Когда девочке надоедали куклы, на помощь приходил целый пакет книг и игрушек, присланный Триш. Последним, но чрезвычайно важным был обряд с мороженым. Ближе к завершению встречи Ноэль клала перед Эммой меню кафе-мороженого, Эмма несколько минут старательно изучала его и наконец останавливала выбор на своем давнем любимце, мятном мороженом с крошками шоколада.

Но как только мороженое было съедено, начинались слезы и мольбы. Предвидя это, Ноэль сжималась от страха, а по дороге домой не могла удержаться от слез. Это было страшнее предстоящих бессонных ночей. Но сегодня по какой-то причине расставание вышло особенно тягостным. Эмма, которая всего несколько минут назад оживленно перебирала фигурки животных в коробке, мгновенно залилась слезами и сразу же перешла к просьбам и уговорам.

— Я хочу с тобой! — рыдала она. — Я не хочу ждать папу!

— Дорогая, я тоже хотела бы увезти тебя с собой, — уверяла Ноэль, сама готовая расплакаться. Она усадила Эмму на колени, впитывая ее запах, ни с чем не сравнимый аромат ребенка, который она узнала бы даже в кромешной темноте. — Но пока судья не разрешает.

Во время предыдущей встречи она объяснила Эмме, что происходит, в выражениях, доступных пониманию ребенка. Она рассказала, что есть люди, в том числе и папа, которые думают, что бабушкин дом — не лучшее место для Эммы, поэтому сначала придется убедить их, что это отличный дом. Но никакие рассуждения не успокаивали Эмму: она отчаянно тосковала по матери.

— Я не люблю папу! Он плохой! — всхлипывала она.

Ноэль встревожилась.

— Папа плохой? Почему?

— Он не разрешает мне звонить тебе! Я просила! Я сама могу набрать номер, я помню его. Но он рассердился и начал кричать. — Эмма подняла опухшее, покрасневшее от слез личико. Ноэль с трудом удерживалась, чтобы не подхватить дочь на руки и не унести ее отсюда — и плевать на судью и на дуру в соседней комнате, толстуху с поросячьими глазками.

— А бабушка Герти? Она тебе нравится? — Ноэль стоило нечеловеческих усилий произнести эти слова спокойно.

— Иногда она возит меня на детскую площадку. — Всхлипы Эммы начали затихать.

— И в другие места тоже? — Ноэль вспомнилось, как большой белый «кадиллак» ее свекрови колыхался на ухабах дороги, ведущей к будущему торговому центру.

Эмма закивала, покачивая ногой в носке.

— Но там, где хоронят людей, мне не нравится.

Ноэль мгновенно насторожилась.

— Она возила тебя на кладбище?

Эмма закивала головкой, ее косички запрыгали.

— Туда, где лежит дядя Бак. Бабушка говорила, что сначала мертвых уносят на кладбище, а потом они попадают на небо.

Ноэль похолодела. Ей до сих пор не давали покоя увядающие розы на могиле Коринны. Их мог принести только один человек — Гертруда. Но почему? Коринна — не более чем давнее воспоминание, Роберт сам заявил, что почти не помнит ее.

В тот день, когда Ноэль с матерью побывали на кладбище, по дороге домой Мэри рассказала ей об отчете о вскрытии, где говорилось, что к моменту смерти Коринна была беременна. Возможно, именно поэтому Гертруда, сентиментальная до мозга костей, скорбела о потере внука, пусть даже неродившегося. Но почему она выбрала белые розы, как для Бака?