Сны над Танаисом

– Я предупреждал тебя!
– натужно хрипя, выдохнул Атеней.

– Брат... кто...
– пролепетал Гестас: краем взора уловил он, как за плечом Атенея пляшет оперение сарматской стрелы.

– Гестас! Уходи!
– На губах Атенея лопнули алые пузырьки, брызнув в лицо брата горячими каплями.
– Прикройся щитом и мной. Уходи!
– Атеней с надрывом кашлянул, до боли сжав плечи Гестаса.
– Ради Эринны. Ради отца. Уходи.

Атеней умер, еще стоя на ногах. Его последний выдох был совсем легким и бескровным. В лицо Гестаса дохнуло теплым эфиром, и тогда в теле брата словно надломился у корня стебель жизни. Руки ослабли, тело же разом обмякло и опустилось к ногам Гестаса.

Гестас продолжал стоять недвижно, не опуская взгляда. Из-за ограды дворика, с тридцати шагов, целился в него Хион. Он дожидался, пока Атеней упадет. Жало стрелы замерло, как капля росы на конце травинки.

Как капля росы!
– удивился Гестас и услышал короткий, тугой выдох тетивы.

Сорвалась!
– удивился Гестас.

Оперение дрожало и тихо, злобно посвистывало.

– Нет, Хион!
– презрительно покачал головой Гестас.
– Ты лжешь. Тебя нет, как не было пепельных мертвецов в степи, как нет этих горластых варваров и твоего хитрого господина. Всех вас нет и никогда не было.

Увязнув в невидимой паутине, повисла перед Гестасом сарматская стрела. Можно было протянуть руку и коснуться ее наконечника. Замерло трепетание пламени на крышах, замер ток дыма над пламенем, зловещими хвостатыми звездами повисли в небесах горящие стрелы. Остановилось время.

– Прости, Атеней. Я помолюсь за твою душу, - Гестас бережно прикрыл тело брата щитом и повернулся спиной к предателю Хиону и его стреле, замершей в одном, последнем шаге от жертвы.

Отвернувшись от них, Гестас затаил дыхание и широко раскрыл глаза. Он не увидел перед собой ни закатного неба над тихой Меотидой, ни варварского войска под стенами Белой Цитадели.

Он стоял на пороге ухоженного дворика, а из дверей дома, радостно улыбаясь и протягивая навстречу руки, шла к нему красивая женщина, одетая в небесно-голубой пеплос.

– Клеариста...
– прошептал Гестас, узнав мать Эринны.

– Милый мой!
– услышал Гестас любимый голос, но более глубокий голос, не девушки - матери, греющей сердцем своих детей и свой дом.
– Как же долго ты возвращался! Я молила Диоскуров сократить твой путь. Мы так тебя заждались.

– Эринна!
– прошептал Гестас, в страхе и радости узнавая во взрослой хозяйке дома свою любимую.

– Ты устал, любимый, я вижу, - тихо и ласково сказала Эринна, касаясь теплыми пальцами висков и щек Гестаса.
– Путь был труден... Мы еще не садились за стол, ждали тебя. Проходи скорее в дом, я омою твои ноги.

Из дома со звонкими, радостными криками выскочили двое малышей/ Раскатив на бегу кувшины у колодца, они кинулись к Гестасу, и оба мигом повисли на его коленях.

– Какие... дети?
– растерянно прошептал Гестас.

Ясный, ласковый смех Эринны был ему ответом:

– Дети, дети, взгляните на своего отца, - смеялась она.
– Он так утомился в дороге, что не признает теперь собственных сыновей... Милый мой, идем. Тебя ждет ужин.

Сыновья соскочили на землю и потащили Гестаса за руки к дому.

Гестас шагнул вперед.

– Заслужил ли я?
– смущало душу холодное сомнение.
– И когда же эта жизнь...

Короткий, злой посвист послышался вдогон, и наконечник сарматской стрелы коснулся спины. Боль брызнула по всему телу струйками горячего железа.

Гестас замер на миг, вздохнул через силу и шагнул еще раз.

– Да, она будет...
– узнал он.
– Только эта жизнь и есть правда. Я заслужил... потом... через век... или эон... не важно... Я не солгал...

Пепельной тенью скользнула пустая мысль: чья же стрела догнала его - Хиона или тех, ночных призраков?.. Если это - ночная стрела, то добрался ли он до Цитадели, не оказались ли два дня в Цитадели только странным предсмертным видением.

– Нет!
– молча крикнул врагам Гестас, опершись на руку Эринны.
– Нет, проклятые духи тьмы! Теперь вам никакой болью и никакими засовами не убедить меня, что вся правда - только в ваших стрелах, пущенных в спину. Я успел узнать, что есть правда. Вот она здесь, передо мной - в моем доме и в моих детях.

Жидкое, кипящее железо вновь пролилось в тело, и Гестас едва устоял на ногах.

Это - вторая стрела... Следом за первой, эта - Хионова.

Собрав последние силы, он шагнул в дверь дома, в сияние теплых оливковых огней.

– Вот я вернулся...
– легко вздохнул Гестас, умирая на грани времен.
– А вам, исчадия Стикса... достанется... лишь ничтожный прах... ибо всегда только жизнь...

"ПОНТИЙСКИЙ МАГ"

Я - Эвмар-Прорицатель. Имя дал мне отец. Тридцать семь лет назад, ранним утром в канун праздника Деметры, он склонился над моей колыбелью. Твердыми, как дерево, пальцами он осторожно пригладил младенческие былинки на моей голове и тихо проговорил, словно помолился о счастливом плавании своей галеры:

– Я хочу, чтобы ты был Эвмаром. Будь Эвмаром, сынок. Пусть Геракл встанет за твоими плечами. Пусть Диоскуры-хранители озарят своей милостью твои пути... Пусть в твоем плавании волны никогда не поднимутся выше твоих колен.

Прозвище - злобная тень, наколдованная моему имени жрецом Аннахарсисом, бронзовым стариком с аспидными глазами. Пять зим тому назад, поздней ночью в канун мистерий Кибелы, он стоял у алтаря и с холодной улыбкой следил за танцем саламандр в тонких язычках оливкового пламени. Потом он повернулся ко мне и сказал чеканным распевом, словно играя словами злого заговора:

– Город будет звать тебя Прорицателем. Ты - Прорицатель волею неизвестного мне сильного духа. Люди будут смотреть тебе вслед и говорить друг другу шепотом: вот идет Эвмар-Прорицатель.

– Почему ж не пророк?
– задал я ему вопрос, а душа моя звенела, как перетянутая тетива.

– Ты не пророк, - тонко улыбнулся бронзовый старичок Аннахарсис, подарив мне прозвище, уже готовое ударить в спину ножом дурной молвы.
– Пророки босы и вещают на торгах невежественной черни, ты же ходишь среди сильных в кожаных варварских сапогах, ты носишь кожаный пояс и скифский акинак. Пророки не носят мечи и не убивают, ты же убивал... или убил - разницы нет. Ты - прорицатель, ибо прорицатели не любят тех, кому они прорицают. Пророки же любят. Пророк - это судьба. Прорицатель - это род занятий. Тебя будут звать Прорицателем, ибо это так, а не иначе.

Как он хотел, жрец Сераписа, Аннахарсис, чтобы я ослеп от ярости и не сдержал себя. Тогда бы он поймал меня голыми руками без всякого силка и приманки.

Он ударил меня в самое сердце. Ведь я люблю Танаис, он дорог мне, как первая молитва отца над моей колыбелью, как память о матери, как улыбка моей дочери Азелек и поцелуй Невии. Я знаю, что скоро, умирая перед его стенами, я взмолюсь к богам о его покое.

Я родом из Фанагорими: там, на самом берегу залива, стоит высокий дом из песчаника, в котором я появился на свет. Я помню сладкую тьму и нарастающий гул, подобный потокам водопада. Он исходил отовсюду. Меня мягко подпихивало под зад, выталкивало из чрева - и я вдруг вывалился в ослепительную, ледяную магму, на руки повивальницы. Страшная тяжесть сразу потянула меня вниз, а царство живых вихрем завертелось надо мной. Я знал одно спасение - Голос, он вырвался из моей души и остановил вращение.