Сны над Танаисом

Он слово в слово пересказал приказ и снова перешел в нападение:

– Цитадель до сих пор не защищена. И теперь она под угрозой уничтожения.

Взгляд диадоха снова потускнел, а лицо застыло в неподвижности. Он долго молчал, отвернувшись к столу.

– Когда здесь ожидается Годосав?
– вдруг переспросил он.

– На закате.

– Вот как, - будто бы удивился Феспид.
– Выходит, недолго осталось ждать.

Гестас вдруг понял, что Феспид умело скрывает сильное замешательство.

– Что же ты медлишь, диадох?
– резко спросил он.

Начальник гарнизона, поправив на плечах гиматий, поднялся из кресла и взял со стола кожаный пояс.

– Да, я вижу, что больше медлить нельзя, - заговорил он в полный голос.
– Настало время развязки. Прочти мне приказ еще раз.

Решительным жестом он вынул пергамент и поднес его прямо к глазам Гестаса:

– Читай, посланник пресбевта!

Гестас отшатнулся, как от огня.

Приказ пресбевта бесследно исчез. Пергамент был чист...

Колдовство!
– ударил в голову отчаянный вскрик.

– Ты изумился искренне и столь же искренне побледнел, - донесся следом, из-за пергамента, голос Феспида; слова эти Гестас расслышал едва ли - лишь вспомнил позднее.
– Твоя искренность способна тебя оправдать. Вероятно, мы оба оказались мелкими рыбешками в сетях интриги.

Пергамент отлетел прочь и упал на стол.

Перед самыми глазами Гестаса прозрачным бледным пятном расплылась улыбка Феспида - и тут же, как тень, ускользнула в сторону.

Не в силах отвести взгляд от пергамента, Гестас сделал шаг и другой к столу.

– Я своими глазами видел, как он писал, - как бы издалека услышал Гестас свой голос, жалкий, словно молящий о пощаде.

– Кто писал?
– послышались два слова голосом Феспида.

– Пресбевт.

– Я готов тебе поверить, посланник пресбевта. Объяснений не слишком много, чтобы в них можно было запутаться. Забота лишь в том, чтобы определить верное. Первое: пресбевт писал приказ, но ты, оказавшись его тайным врагом, подменил в пути пергамент. Это объяснение вряд ли тебя устроит и пока мало напоминает правду. Противное первому объяснение в том, что пергамент подменил я. Это объяснение не устраивает уже меня, поскольку вовсе не правдиво, хотя мне это и нелегко доказать... Впрочем, тебе, конечно, известны отличительные знаки пергамента, содержащего на себе приказ?

Едва заметный надрыв края и тонкая метелка волокон были на месте.

– Это тот самый пергамент, - признал Гестас.
– Его невозможно подделать.

– Подделать возможно все что угодно, - насмешливым, учительским тоном проговорил диадох.
– Однако твое признание меня отчасти успокоило.

Пергамент вдруг исчез со стола, и Гестас вздрогнул. Он словно очнулся от неподвижного, застывшего в глазах сновидения.

Пергамент оказался в пальцах Феспида. Диадох, подойдя к свету, внимательно разглядывал сбоку его поверхность.

– Я не вижу следов нажима, - сказал он.
– Следовательно, секрет фокуса - не в чернилах... Однако ты все еще не можешь прийти в себя. Хион!

Позади послышалось короткое движение.

– Принеси вина. Нашего - и посвежее.

Хион вернулся мгновенно, поскольку Феспид почти без паузы приказал ему поставить кувшин и чашку для Гестаса на стол.

– Выпей, - предложил диадох, - Достаточно пары глотков по-скифски. Это - не Хиос и не Фасос, а терн нашей родной Скифии.

Гестас невольно повиновался. Крепкое и терпкое вино стремительно разбежалось по телу. На глаза навернулись слезы, и облик Феспида расплылся и затрепетал, словно отражение на воде. Гестас зажмурился.

– Хвала Дионису, сразу пропала твоя покойницкая бледность, - усмехнулся Феспид.
– Сколь же приятно поговорить теперь с живым человеком... Итак, остается одно разумное объяснение, однако как бы раздвоенное по степени твоей причастности к обману. Равенна все же не послал, а подослал тебя, и либо ты умело утаиваешь от меня свою искушенность в замыслах пресбевта... либо он действительно писал на твоих глазах, а затем подменил пергамент точно таким же, но пустым. На своем веку я перевидал множество политических хитростей, но смысл этой совершенно ускользает от меня. Видимо, я слишком отстал от жизни здесь, в степной норе.

– Великий пресбевт не мог подменить пергамент, - решил Гестас, немного успокоенный теплым хмелем.
– Я брал приказ прямо из его рук.

– Но в чьи-либо руки приказ еще попадал перед твоим отъездом?
– спросил Феспид.

– Да, но только на один миг... и уже внутри пояса. В руки Никагора, сына пресбевта. Но он никуда не отходил и все время стоял рядом со мной.

Феспид удовлетворенно качнул головой:

– Ловкость рук Никагора, первого лохага Танаиса...

– Никагор не мог этого сделать, - едва не вспылив, возразил Гестас: ему вспомнился ясный, дружеский взгляд лохага.

– Почему же?
– удивился Феспид.

– Он благороден, - сказал Гестас, помедлив: его смутило предчувствие, что такой довод вряд ли убедит уже утомленного политическими хитростями диадоха.

– Как я рад нашей встрече!
– Феспид развел руками в ироническом изумлении.
– Я впервые вижу перед собой образованного юношу с душой наивной и чистой, как у героев троянской старины. Хвала богам, не перевелись еще такие на земле...

– Если лгут пресбевт и лохаг, кому тогда остается верить?
– переводя дыхание от жгучего прилива обиды, зло спросил Гестас.

Феспид пристально взглянул на него и болезненно улыбнулся:

– Верь своему отцу. Твой отец Мирипп - вот кто благородный человек, клянусь Зевсом. Лови мгновения этой веры и наслаждайся ими. Жизнь коротка. Когда твоего отца увезет Харон, ты останешься один в бескрайнем море лжи... Я слишком устал от лживых слов и лживой чести, и потому я здесь, а не там.
– Феспид резким, недобрым жестом указал в сторону Танаиса.
– Но теперь мне и здесь, на старости лет, не дадут покоя.

Темные, отчаянные мысли терзали душу Гестаса.

– Если все эллины так погрязли во лжи, значит, их час настал, - приуныв, решил он.
– Варвары поднимаются на нас неспроста. Это - наказание богов.

Феспид не принял слова Гестаса близко к сердцу и усмехнулся, как престарелый киник.

– Ты молод, а в молодости не стоит отчаиваться. Если хорошо подумать, то не раз и не два придет сомнение: а были ли они, светлые и славные, лучшие времена... Впрочем, раз уж простодушное, рыночное плутовство Одиссея некогда принесло ему славу великого хитреца, то можно подозревать, что бывали времена и более честных людей.