Собачьи дни

— Стало быть, Восточная Европа тебя не изменила, — сказала я, целуя подругу.

— Я стала носить «казаки». — Гертруда подняла огромную ногу из-под пурпурной расписной плащ-палатки и продемонстрировала прекрасные алые сапоги. — И влюбилась в их шапки. — Она протянула руку к заваленному барахлом столу в коридоре, выудила белоснежную кудрявую мерлушковую папаху, нахлобучила ее и немедленно превратилась в славянку.

— Тебе идет, — похвалила я.

— Я знаю, — ухмыльнулась Гертруда.

Выражение ее лица стало оценивающим, когда я сняла плащ и бросила его куда пришлось, однако оценку нельзя было назвать одобрительной.

— Выглядишь аскеткой, Патрисия, — сказала Гертруда. — С тобой все в порядке?

— Конечно, — засмеялась я. — Хотя бывало нелегко. И вовсе я не аскетка, смотри, какая яркая брошка…

— Хм-м-м… — Гертруда критически взглянула на брошь. — Оставь эти штучки членам королевской семьи, им пойдет. Слушай, одолжить тебе шаль? У меня есть потрясающий платок из Ташкента. Из груды одежды подруга выудила нечто восхитительное — старое золото, выцветший розовый, длинная черная бахрома…

— Нет, спасибо, — отказалась я, нисколько не обидевшись. — Я не лажу с шалями и зонтиками. Слишком обременительно. Останусь в чем пришла.

Я снова поцеловала Гертруду и направилась в комнату, но подруга легонько придержала меня за плечо:

— Ты уверена?

Я слегка удивилась.

— А что такое? Разве так уж важно, как я выгляжу?

— Ничего, ничего, — жизнерадостно ответила Гертруда и принялась подталкивать меня по коридору. — Все отлично, и так сойдет.

— Сойдет для чего?

— Ни для чего.

Знакомая интонация под маской приветливости…

Воспротивившись подталкиванию, я повернулась к Гертруде. Глаза блестят ярче обычного? Улыбка слишком радостная? С большим, чем обычно, волнением заталкивает распускающийся пучок волос под смешную папаху? В воздухе ощутимо пахло заговором.

— Гертруда, — вздохнула я от очевидности открытия, — только не ты!

— Что ты имеешь в виду, дорогая?

— Уж не планируешь ли сватать меня за кого-нибудь?

— Сватать? Боже сохрани!

— Ну сводить для здорового секса?

— Я надеялась, ты меня лучше знаешь. — Гертруда снова подпихнула меня, но я во всех смыслах твердо стояла на своем:

— Я тоже надеялась, что знаю.

— Так и есть, дорогая. Входи же, у меня там целая шеренга бургундских вин.

— Там сидит некто, кому шепнули, что я доступна, верно?

— Не стоит говорить об этом так грубо, Пэт.

— Тем не менее…

Подруга коснулась моей щеки, и ее глаза потеряли часть фальшивого блеска, снова став глазами прежней Гертруды.

— Прости неуемную старуху, — сказала она. — Забудь об этом, иди и повеселись. Ни с кем не стану тебя знакомить, чтобы ты не чувствовала, что тобой манипулируют. К тому же половину гостей ты знаешь. У меня просто возникла мысль…

Да, яснее Гертруда высказаться не могла.

Я открыла дверь в большую комнату — вечеринка еще не распространилась по всему дому — и вошла с непонятной уверенностью в неминуемых неприятностях. Полагаю, аналогичные предчувствия одолевали Цезаря насчет мартовских ид.

Вечеринки — кошмарная штука. Вы представления не имеете, кого там можно встретить. С внутренней дрожью — вновь по замкнутому кругу — я вошла в комнату, затылком ощущая дыхание хозяйки.

Глава 13

На нижнем этаже у Гертруды два основных места обитания: комфортно обставленная огромная кухня-подвал, в которой хозяйка проводила большую часть времени и где размещалась вся ее поварская параферналия, и слегка потертые трехкомнатные апартаменты времен короля Эдварда (просто чтобы дать читателю представление о размерах дома). Две просторные дальние комнаты были объединены в залу. Туда-то Гертруда меня и подталкивала.

Из залы застекленные двери вели в довольно запущенный садик, где преобладали лекарственные травы и съедобная зелень. По причине начала декабря и ужасной погоды двери, естественно, были закрыты, но занавески не задернуты, и, проходя через комнату к столику с напитками (не глядя по сторонам и пытаясь казаться беззаботной и приветливо-безразличной, что, как я поняла с некоторым опозданием, было невозможно), краем глаза я видела вспышки молний, освещавшие потеки дождя на оконных стеклах, и угрожающе раскачивающиеся верхушки деревьев. Воздух в комнате казался наэлектризованным, хотя окружающие, похоже, этого не замечали. Может, меня привели в экзальтацию неистовые пляски под Рода Стюарта? Надо было послушать Эльгара^[34]…

Не вступая в разговоры, я целеустремленно дошагала до столика с напитками, словно лошадь в шорах, и, очень довольная, налила себе вина. Бокал в руке в подобные моменты производит успокаивающее действие. Вцепившись в ножку хрупкого сосуда, я действительно почувствовала себя намного увереннее. Предстояло восстановить дыхание и выбросить из головы назойливый рефрен «как могла Гертруда, вот уж от кого я никак не ожидала», прежде чем повернуться к собравшимся в зале. Пристальный взгляд в ночную тьму не успокоил — творившееся за окном безобразие казалось полностью созвучным состоянию моей души. Интуиция заговорила в полный голос. Обычно попытки найти мне пару — вечеринка у Верити, ужин у Ванессы и Макса, праздники, устраиваемые по различным поводам, — мало меня трогали, но Гертруда — совсем другое дело, на ее выбор можно смело положиться. Подруга обладала равным умением смешивать ингредиенты изысканных блюд и знакомить подходящих друг другу людей, что неоднократно подтверждалось на вечеринках, ужинах и ленчах. Гертруда настояла на женитьбе своего сына Дэвида, несмотря на кажущееся безумие этого предприятия, и в первый же год после свадьбы Стеффи из пропащей пьяницы превратилась в талантливого дизайнера шляп и прекрасную мать, изумив всех, но не Гертруду (я не сомневалась, что способности Стеффи добавили уверенности ее будущей свекрови). Располагая подобными сведениями, я имела все основания трепетать. С кем бы Гертруда ни замышляла меня свести (что на нее совсем не похоже), вряд ли это окажется владелец компании по производству игрушек из Слоу (непростительная слабость).

В комнате уже собрались человек двадцать, и гости продолжали прибывать. Сжав бокал и поглубже вздохнув, я отвернулась от окна и внимательно разглядывала melee^[35], в которой мне предстояло участвовать. В этот момент, в лучших традициях добротного романа, взглянув в глаза незнакомцу, я сразу поняла, что это он. Правильно, подумала я, тебя усадят рядом со мной, и с ужина я уйду с твоим номером телефона. Оглядевшись по сторонам, на другом конце комнаты я заметила Кэрри и Джо — невестку и второго сына Гертруды — и направилась к ним с видом, как я до сих пор льщу себя надеждой, приветливого безразличия.

Очередная беременность Кэрри была мне на руку: на эту тему, если понадобится, можно запросто проговорить весь вечер. Кэрри, эта богиня плодородия, произвела на свет уже четверых. Рожать детей было ее коньком и жизненным предназначением, и она отлично с этим справлялась. В свою очередь, Джо всегда имел забавный вид томящегося жеребца и, похоже, очень радовался своей большой семье. Как и отец, он стал священником. Я порой пытаюсь представить, как проповедники чистой любви к Богу ведут себя в постели. Посещают ли их грязные мысли, как остальное человечество, и что происходит, если они вдруг ощущают возбуждение во время вечерней службы? Джо я знала хорошо, но не настолько близко, чтобы задавать подобные вопросы. Надеялась, что удержусь и сегодня — экзальтация грозила пересилить благоразумие, и хотя Джо — священник весьма либеральных взглядов и не носит «собачьего ошейника», вряд ли подобное интервью придется ему по душе.