Соблазн быть счастливым

Я закрываю дверь и сажусь на унитаз помочиться. В ванной полно кремов и лосьонов непонятного назначения, в воздухе витает аромат ванили. Может быть, это от свечей – они тут в наличии всех размеров и расставлены на каждом свободном клочке пространства. Как я завидую людям, умеющим наводить уют в месте, где они обитают. Россана права: этот дом напоминает пятизвездочный отель, и у меня даже создается ощущение, будто я нахожусь не в сортире, а в холле. К счастью, среди моих наиболее мудрых решений последних лет есть привычка мочиться сидя, иначе с бедным Перотти мог бы случиться инфаркт, если бы он увидел восхитительный туалет его возлюбленного, забрызганный мочой.

Когда я возвращаюсь в гостиную, я нахожу там одну Звеву, которая сидит за столом, скрестив на груди руки и уставившись невидящим взглядом на бокал вина. Думаю, что она ждала меня. Что касается остальных, то Данте со своим парнем ушли на кухню вместе с Россаной. Невероятно, но кажется, между ними тремя возникла какая-то химия. Я думаю, что настала пора уходить, пока моя дочь снова не начала отыгрываться на мне за все свои несчастья.

– Я сожалею о том, что было раньше, – вместо этого произносит она.

– Забудь, – бросаю я.

Звева молча смотрит на меня несколько секунд:

– Я бы никогда не подумала, что ты способен сказать такие слова, да еще и при посторонних. Ты меня удивил!

– Ты меня недооцениваешь.

– Может быть, – слабо улыбается она.

С кухни доносится приглушенный шум. Я сажусь рядом с ней, положив локоть на спинку соседнего стула, и заявляю:

– Кстати, насчет раньше: мне кажется, что и твой выбор Энрико, вообще-то, тоже немного такой. Эксцентричный, я имею в виду. Именно поэтому я и не стал больше ничего узнавать – потому что понял, что ты сейчас тоже находишься на том этапе жизни, когда тебе хочется немного сумасбродства. И, может быть, тебе просто страшно признаться себе в том, что ты меняешься.

Она опускает голову и не отвечает. Тогда я продолжаю:

– Я знаю: страх – очень назойливая штука, такой настойчивый нудный голосок, и чем больше ты стараешься его прогнать, тем скорее он возвращается. И все же знаешь что я понял? Что на самом деле этот голосок просто выполняет свою работу: он пытается спасти тебя от тебя самого, хочет предупредить, что если ты не будешь двигаться, если будешь оставаться на месте, то очень скоро все внутри тебя начнет гнить.

Не поднимая головы, Звева отвечает:

– По правде говоря, у меня такой сумбур в голове, я не знаю, что мне решить…

– Знаешь, какое самое большое из сумасбродств?

Она отрицательно мотает головой.

– Жить так, как чувствуешь, как тебе подсказывает инстинкт.

Дочь с недоумением смотрит на меня.

– Перестать воздвигать перед собой ненужные мысленные препятствия. Если ты последуешь своему инстинкту, ты никогда не ошибешься. Птицы каждый год улетают на юг, а потом возвращаются и не спрашивают себя почему. Так вот мы тоже должны делать то же самое – быть постоянно в движении и не задавать себе слишком много вопросов. За прошедшие годы я задавал себе столько вопросов и все время оставался на месте, никуда не двигался. Теперь я должен нагонять упущенное, и я хочу двигаться каждый день, хотя бы чуть-чуть.

– Вместе с Россаной?

– В том числе, почему нет?

– А что тогда я должна делать с Энрико? Тоже куда-нибудь двигаться?

– Мне бы следовало предложить тебе хорошенько подумать, но что-то не хочется.

Она тяжело вздыхает и качает головой:

– Во всяком случае тебе все еще удается развеселить меня своими нелепыми идеями.

– Не так уж плохо для старичка…

– Вы с ней встречаетесь? – быстро спрашивает она.

– Она для меня просто хорошая знакомая, больше ничего.

– Жаль, может быть, так было бы и лучше.

– В каком смысле?

– Ну, мне было бы спокойнее, если бы я знала, что за тобой кто-то присматривает.

Моя дочь волнуется о моем здоровье, не дает мне пить и курить – и все, чтобы иметь возможность продолжать цапаться со мной как можно дольше.

– Ты знаешь, что я и сам справляюсь.

– Да, но когда слишком много времени проводишь один, портится характер.

– Ты считаешь, что у меня испортился характер?

– Ну, если бы ты спросил меня до сегодняшнего вечера, то я бы ответила, что да.

У меня вырывается веселый смешок. В конечном счете, не так уж сложно произвести впечатление на окружающих: достаточно просто приложить усилия и вытащить из себя слова, даже когда они отчаянно не желают выходить наружу.

Прощаясь, Лео пожимает мне в дверях руку с той же сердечностью, какую он высказал при моем приходе. На этот раз я отвечаю ему тем же: в конце концов ему удалось произвести на меня хорошее впечатление, а этим мало кто может похвастаться; и потом, он любит моего сына и, возможно, заботится о нем так, как я о нем не заботился. Зато Данте меня обнимает. Я не отстраняюсь, хотя от его сладкого парфюма меня тошнит. На самом деле я испытываю неловкость от этого его жеста, но мне нравится думать, что это от парфюма.

– Теперь я лучше пойду, – наконец говорю я.

Я старик, а старикам не положено раскисать. Хватит уже того, что они могут обделаться, а если они еще и примутся хныкать, то это будет все равно, что общаться с младенцем.

Звева выходит вместе с нами:

– Вас подвезти?

– Нет, спасибо, мы поймаем такси по дороге, заодно и пройдемся, – отвечаю я.

Она тепло прощается с Россаной и протягивает ей свою визитку, а потом обнимает меня так же, как сделал ее брат несколько минут назад. Так значит, это правда, что в жизни наступает момент, когда ты примиряешься с родителями. Полагаю, что он наступает тогда, когда продолжать тешить свою злость становится более утомительным, чем поставить на ней крест.

– Не переживай за нас. Мы больше довольны жизнью, чем ты себе представляешь, – шепчет она мне на ухо, прежде чем выпустить меня из объятий.

Я оглядываю ее. Она всегда была элегантной – как и ее мать – но сегодня вечером она кажется мне еще и очень красивой, более мягкой и округлой. Может быть потому, что она чуть менее резкая, чем обычно.

– Поцелуй за меня Федерико, – только и говорю я.

На обратном пути Россана выглядит веселой.

– Вечер был просто чудненький, – внезапно произносит она.

Шелест сухих листьев служит аккомпанементом нашему разговору.

– Ну да, – откликаюсь я, поправляя поудобнее картину Перотти под мышкой.

В конце концов я не смог от нее отказаться. Я повешу ее в гостиной: по крайней мере хоть кто-то будет мне улыбаться и составлять мне компанию в долгие бессонные ночи.

– Во всяком случае твои дети очень милые. И они жутко тебя любят!

– Да ладно, иногда я просто уверен, что это не так, особенно в том, что касается Звевы.

– Ну что ты такое говоришь? Видно, что она просто обожает тебя, так же как все дочери!