Соблазны бытия
Шрифт:
Свидетельства она не нашла, зато нашла множество других вещей, вызвавших у нее слезы. Четыре пары крошечных первых башмачков, четыре молочных зуба, локоны, сохраненные матерью после того, как каждому из них впервые стригли волосы. Она нашла связки писем Оливера времен Первой мировой войны, которые он посылал с фронта, школьные письма Джайлза и Кита, письма Джайлза уже с другой войны, когда он находился в Италии. Было много писем Барти из Нью-Йорка. А еще – ее собственные письма из Парижа, письма детей Уорвиков, письма Иззи из школы. Но самой трогательной (у Адели даже защемило сердце) была небольшая стопка писем, перевязанная красными ленточками. На бумажке, подсунутой под ленточки, стояло два
– Себастьян, я вам очень сочувствую, – тихо сказала Адель. – Очень, очень сочувствую.
– Не волнуйся, дорогая. Все в порядке. Мы с ней прошли замечательный путь. Когда ты достигнешь моего возраста, тебе придется научиться жить воспоминаниями. Ты это знаешь?
– Знаю, Себастьян, – ответила она. – И очень хорошо. Я уже живу воспоминаниями.
– Наверное, ты права. Как ты сейчас, Адель?
– Прекрасно. Да. Я стала намного счастливее. Нужно продолжать жить вопреки всему. Маме хотелось, чтобы мы это умели. – Она улыбнулась. – Знаете, всякий раз, когда у меня опускаются руки и начинаются слезы, я спохватываюсь и думаю: а что бы мама сказала обо мне, если бы увидела в таком состоянии? И это заставляет меня двигаться дальше. Можете мне верить.
Со временем Адель собиралась окончательно перебраться на Чейни-уок. Селия этого хотела и сама ей предложила в их последнюю, краткую и печальную встречу. Предложение было вполне осмысленным. Джайлз, Венеция и Кит имели хорошие дома и более чем достаточно денег. Адель не могла похвастаться богатством, а воспоминания о Монпелье-стрит к разряду счастливых не относились. Она вполне могла бы устроить себе ателье и здесь, на верхнем этаже. Сверху отсюда открывался потрясающий вид. Дом на Монпелье-стрит можно было бы продать и деньги за него куда-нибудь вложить. Адель пока еще ничего не говорила детям, но не сомневалась, что Нони и Лукас обрадуются. Они любят бабушкин дом и не станут возражать против продажи дома на Монпелье-стрит. А вот Клио может заупрямиться. Ей исполнилось шесть. Милый, очаровательный ребенок. Увы, Клио так до конца и не оправилась от внезапного исчезновения ее любимого отца, который почему-то никак не мог снова к ней приехать.
Джорди написал Адели письмо с соболезнованиями, а на похороны прислал огромный букет цветов, но тем и ограничился. Все мысли о его возможном появлении перечеркивало его второе письмо, посланное вдогонку, где он писал, что боится своим приездом испортить эту скорбную церемонию. Адель сразу угадала истинный смысл его письма, о чем рассказала Венеции. Джорди был не только мерзавцем, но еще и трусом. Эти письма уже не повергли Адель в депрессию, как раньше, чему она была несказанно рада.
Брачное свидетельство так и не обнаруживалось. Было ясно только одно: в доме на Чейни-уок его нет. И тогда Хелена предложила Джайлзу поискать еще в одном месте – в рабочем кабинете Селии.
– С какой стати ему там быть? – отмахнулся Джайлз. – Это личный документ, который всегда хранят дома.
– Вы перерыли весь дом. По-моему, стоит посмотреть на работе. Если не хочешь искать сам, я тебе помогу.
И Хелена действительно нашла брачное свидетельство своей покойной свекрови. Оно лежало в нижнем ящике письменного стола Селии, вместе со свадебными фотографиями. Печальное свидетельство того, что брак с лордом Арденом был ее капризом, о котором она не переставала
сожалеть каждый день своей замужней жизни.– Смотри, ни одного снимка на столе. Даже в рамки не вставила, – говорила Хелена, показывая снимки Джайлзу. – Запихнула подальше, с глаз долой. Она и с ним обходилась не лучше. Жалко мне этого лорда. Надо же, какая у него судьба.
– Хелена! – резко оборвал жену Джайлз. – Моя мать умерла всего неделю назад. Прошу тебя не говорить о ней в такой манере.
– Извини, – торопливо сказала Хелена, понимая, что хватила через край. – Извини, Джайлз. Ну вот, свидетельство мы нашли. Ты бы позвонил юристам… Интересно, а что может лежать вон там? – спросила она, глядя на небольшой черный сейф в углу. – Может, что-то ценное? Какие-то секреты?
– Не знаю. Сколько помню, он всегда здесь стоял. Думаю, она хранила в нем рукописи. Сейчас, наверное, сейф вообще пуст.
– Наверное, но не наверняка. Пока не откроешь, не узнаешь. Ты знаешь комбинацию цифр?
– Представь себе. Она думала, что я не знаю, а я знаю. Иначе жизни не хватило бы пробовать разные варианты. Все очень просто: десять-шесть-семнадцать. Даты наших дней рождения.
– Ты не возражаешь?
– Нет. Открывай, раз тебе интересно. А я пойду посмотрю, как там остальные. Все пытаются работать как обычно. Когда закончишь, поищи меня по кабинетам.
Прошло полтора часа, а Хелена не появлялась. Джайлз почувствовал, что проголодался. Самое время отправиться на ланч. Удивленный затянувшимся отсутствием жены, он вернулся в материнский кабинет. Хелена неподвижно сидела на полу, окруженная несколькими десятками томиков в кожаных переплетах. Два или три лежали у нее на коленях, еще несколько были сложены аккуратной стопкой на письменном столе.
– Ты посмотри, Джайлз. – Голос Хелены был совсем тихим и очень странным, почти завороженным. – Ты только посмотри. Это дневники твоей матери. Она вела их всю жизнь, начиная с пяти лет. И писала туда каждый день. Ты посмотри, Джайлз. И сам почитай. Например, этот. Или вон тот. Ты хоть знал, что твоя мать постоянно ведет дневник?
– Нет. – Джайлзу стало не по себе от вторжения в самый потаенный уголок личной жизни его матери. – Я не знал. И предпочел бы их не читать. Это все-таки очень личные записки.
– Я бы не сказала. – Глаза Хелены горели от возбуждения. – Может, конечно, и личные. Но там написано про всех нас. А некоторые записи – настоящий динамит. Джайлз, я едва успела заглянуть в них. Что ни страница – то волосы дыбом встают. Тут и про отца Джея написано, и про ММ, и про твоего отца тоже. Невероятно! Тебе обязательно нужно это прочитать самому.
Джайлз буркнул, что посмотрит, когда у него будет время. Он велел Хелене убрать дневники обратно в сейф. С явной неохотой она подчинилась. Вид у нее и сейчас был совершенно ошарашенный.
«Литтонс» все еще лихорадило. После первоначальной эйфории стало ясно, что нужно как можно быстрее наводить порядок, выстраивать новую систему управления, реструктуризировать финансовую основу и создавать новый совет директоров. Самой приятной обязанностью было сообщить Маркусу Форресту о «кардинально изменившихся обстоятельствах». Джей предложил это сделать Джайлзу:
– Займись. Получишь несказанное наслаждение.
Так оно и было. По предложению юристов Джайлз сделал это в письменной форме. Он написал Форресту официальное письмо, в котором сообщил об обнаружении дополнения к завещанию Барти, составленного ею в Лондоне по всем правилам, подписанного и нотариально заверенного в присутствии свидетелей и с проставлением даты. На основании упомянутого дополнения в случае смерти Барти шестьдесят восемь процентов акций «Литтонс – Лондон» возвращались семье Литтон.