Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

Томас аббат, муж великого разума, коего имя не могу произнести не скорбя о возлюбленной его тени, сказал отменно хорошо: примеры патриотов в республиках блистают из их летописей тем светлее, что республики пещись долженствовали, дабы храбрые их мужи от потомства могли приобрести ту награду, которую совремянники бедны были воздать в полной мере. Посему должности воспоминания, благодарности, подражания на нас наложены в рассуждении предков наших, и мы никак исполнить оные не можем, если равнодушно станем смотреть на доброту и величество их нравов и деяний, если с отвращением на них взирать будем и вовсе оными гордиться перестанем. У греков одно воспоминание о сих великих людях сохраняло честолюбие, бескорыстие и любовь ко всеобщему благу.

Жребий сего столь нужного национального любочестия зависит от жребия любви к отечеству. Бывают случайные обстоятельства, кои любовь к отечеству так согревают, что произрастают тем для государства плоды преизящнейшие; иногда же засушают ее жаром; иногда же так остужают в народе, неспособном уже к вольности, что плоды никак до зрелости не достигают. Бледная рука смерти распростерлась на свободу афинян, когда во дни своей беспечности и бессилия воздвигали они алтари наложницам Димитрия и указом повелели все законы в Афинах царя Димитрия почитать пред богами священными, а пред людьми правыми.

Но бывают времена, когда и тот, кто думал спокойно влачить плуг свой, приемлет в руку меч, когда уже нельзя бывает думать о себе одном; когда вертопрахи, сластолюбцы и тунеядцы не в том упражнены, чтоб от одних женщин, к другим переносить хвастовство свое, вероломство и блестящую свою ни к чему годность; когда и те должны привыкать к повиновению, кои только повелевать знают; когда бывает и то хорошо, чтоб из подданных некто имел дух и душу; когда желается, чтоб слова вольность и отечество из уст каждого сильно раздавались; когда в государстве не почитаются уже презрительными сумасбродами мужи, воспоминавшие то время дремоты своей нации, о тех блаженных днях, в кои была она бедна, добродетельна и свободна, в кои поля их деланы были победоносными руками, в кои сошник увит был лаврами; когда именем подозрительных и опасных голов не пятнаются уже те, коим природа дала силу и возвышение и души, к величайшим деланиям удобные; когда не почитают уже врагами отечества тех, кои в юных своих летах от недостатку того из опытов проистекающего опасения, которое называется воздержностию, может быть, сверх приличной меры воспламенялись правилами патриотических добродетелей, кои, может быть, при висящей над главою или издали грозящей опасности отечеству не безгласны оставались, но не встречали случая усердную кровь свою пролить за отечество; когда для приобретения почтения некоторых безумцев перестают уже целую нацию высмеивать из благородного одушевления и добродетельных правил, в тот час как уже войски чужих народов со всех сторон вломились и каждое нападение конечною гибелию угрожает.

Итак, нация никогда чести своей не потеряет, если добродетель ее не изнеможет, а добродетель ее так долго не изнеможет, пока любовь к отечеству дает духу высокое, благородное и свободное парение.

Наконец, к истинным преимуществам относящееся любочестие имеет также и погрешную свою сторону. Один великий северный философ сделал важное и вседневно доказываемое примечание, что в роде человеческом похвальных свойств найти нельзя без того, чтоб оные, несчетными теньми вырождаясь, не приходили к крайнему несовершенству. Итак, весьма естественно пределам рассудительного и смешного любочестия в некоторых местах сходиться друг с другом.

Недостатки величайших умов проистекают прямо из их любочестия, когда сие любочестие вырождается в суетность. Надмясь ласкательством своих обожателей, сии полубоги, как слабоумнейшие государи, заградили глух свой от истины. Упоясь чувством истинного своего достоинства, не понимают, что сие достоинство не везде годится. Кто повсюду похвалы добивается, тот везде чувствителен бывает, почти везде огорчение ощущает, напоследок же в целом свете почти одного себя видеть будет и всех людей станет считать своими обожателями или своими завистниками. Но древний писатель сказал изрядно: «Не хочет справедлив быть без хвалы, часто будет справедлив со стыдом и унижением». Напротив того, таинство ухищреннейшей суетности состоит не в чем ином, как в искусстве ставить себя в цену, не казавшись ни тщеславным, ни самим собой плененным. Сего искусства Цицерон не разумел; он навлек на себя ненависть римлян чрез непрестанные похвалы о самом себе и о своих деяниях. Он заставлял всех говорить о себе и огорчал своих слушателей, ибо казалось из слов его, что он один всё, а все другие ничто.

Любочестие всегда бывает не у места, если не приобретает оно почтения. Всеминутно видим, что человек повсеместно гордый не может никогда истинным гордиться превосходством; ибо гордостию своею всех оскорбляет, повсюду делается смешным и презрительным и по тех пор самохвальствует, пока не поднимет всех к ненависти и к язвительным насмешкам; ибо презрение, коим отмщают, гораздо сильнее того, за которое отмщают. Удивленный своим возвышением, такой человек хочет погнать в других к себе то почтение, которым сам наполнен. Привыкает унижать вольных людей ниже конюхов своих, думает, что под ним, над ним и около его одна чернь. Но человековедец первыя степени, писатель комических романов Стерн, в одном из поучительнейших своих сочинений сказал, что одною язвительною насмешкою фортуны считать надобно, когда она в веселом своем духе надувает бедняка и вдруг сколь можно высоко его поднимает, ибо фортуна наперед уже знает, что он до тех пор проказить и умничать будет, пока всякий удостоверится, что он один дурак во всей комедии.

Нет в свете ничего совершенного: добродетель имеет свои уязвимые места, солнце свои пятны, и самая на единую благодать уповающая постница ощущает иногда соблазны сладострастия. Не должно судить так называемых великих людей по их писаниям или беседам, но должно смотреть их деяния. Кто узнать их хощет, тому надобно рассматривать их жизнь, обхождение с роднею и с домашними. Престарелый и нахмурившийся Катон имел девку, как потом Марк Антонин и некоторые из нынешних философов, мне знакомых. Величайшие мужи соединены всегда своими слабостьми с прочими людьми. Мало из них столь честных, как Антигон, который льстецам своим, нарекшим его божеством и сыном солнцевым, сказал: «Спросите о том того, кто выносят мое судно».

Величайшие свойства становятся ненавистны, когда сопровождаются высокомерием и с презрением к другим являются. Презрением в горделивом бывает тот поступок, с которым он без всякой пощады изъявляет чувство свое к истинной или к воображаемой низкости другого. Презрением в любочестивом бывает чувство к истинной низкости другого, которое изъявляет он тамо, где изъявить должно, и сокрывает там, где скрыть надобно. Сие чувство для души благороднейшей непреоборимо, во существе же своем и всегда справедливо, ибо никто кошку слоном, ни муху горою почитать не может, но было бы оскорбительно оно в своих оказательствах, если б изъявлялось тамо, где не должно.

Благородное почитание самого себя вырождается иногда в высокомерие. Суеверным безумством называется то, которое безмерною надменностию и упованием на самого себя попускает приближаться к естеству небесному и чудным полетом возвышаться над обыкновенным и предписанным порядком. Весьма сожалеть должно, что иногда так называемые великие моралисты воспаряют к сей безумной надменности, должности не развешивают с способами, когда в восторге своем не понимают, что требуют невозможного и что к добродетели уменьшают доверенность, выдавая сумасбродства свои за добродетель и уча людей развращенно.

В целых нациях истинное любочестие имеет также свою погрешающую сторону. Ни одна не может быть беспредельно любочестива; великие добродетели идут рядом с великими погрешностями, каждое благо с своим злом, каждое преимущество с своими неудобствами. Показать сие нации с истинным чистосердечием не есть преступление. Мой истинный друг Изелин, философ, внимания достойный, в предисловии своем к прекрасной, но весьма краткой истории гельветических добродетелей сказал, что каждая нация должна обещать награждение тому, кто ясневшим образом представит ей пороки в ее установлениях и нравах и заблуждения предков ее.

Часто гордятся истинными преимуществами, за которые не самим себе обязаны. Холодный и теплый климат, тяжелый и легкий воздух, свойство земли, воды и ветра, образ жизни и обычаи толь очевидно действуют над способностями целых наций, что они весьма малое что в оном самим себе приписывать могут. Честный человек может гордиться своею добродетелию, ибо она ему принадлежит, но почто ж гордиться разумом, когда у премудрейшего человека испорченный желудок или от ветров раздутая кишка погашает душу божественного света.