Собрание сочинений в одном томе

ПЕСНЯ О СУДЬБЕ

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену, За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна, — Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену — Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна. Морока мне с нею — Я оком грустнею, Я ликом тускнею И чревом урчу, Нутром коченею, А горлом немею, — И жить не умею, И петь не хочу! Должно быть, старею, — Пойти к палачу… Пусть вздернет на рею, А я заплач'y. Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну, Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит, — Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну — Она, когда насытится, всегда подолгу спит. Тогда я гуляю, Петляю, вихляю, Я ваньку валяю И небо копчу. Но пса охраняю, Сам вою, сам лаю — О чем пожелаю, Когда захочу. Нет, не постарею — Пойду к палачу, — Пусть вздернет скорее, А я приплачу. Бывают дни, я голову в такое пекло всуну, Что и Судьба попятится, испуганна, бледна, — Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну — С тех пор ни дня без стакан'a, еще ворчит она: Закуски — ни корки! Мол, я бы в Нью-Йорке Ходила бы в норке, Носила б парчу!.. Я ноги — в опорки, Судьбу — на закорки, — И в гору и с горки Пьянчугу влачу. Когда постарею, Пойду к палачу, — Пусть вздернет на рею, А я заплач'y. Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком — Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, — Хамила, безобразила и обернулась Роком, — И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык. Мне тяжко под нею, Гляди — я синею, Уже сатанею, Кричу на бегу: «Не надо за шею! Не надо за шею! Не надо за шею, — Я петь не смогу!» Судьбу, коль сумею, Снесу к палачу — Пусть вздернет на рею, А я заплач'y! <1976>

«Этот день будет первым всегда и везде…»

Этот день будет первым всегда и везде — Пробил час, долгожданный серебряный час: Мы ушли по весенней высокой воде, Обещанием помнить и ждать заручась. По горячим следам мореходов живых и экранных, Что пробили нам курс через рифы, туманы и льды, Мы под парусом белым идем с океаном на равных Лишь в упряжке ветров — не терзая винтами воды. Впереди — чудеса неземные! А земле, чтобы ждать веселей, Будем честно мы слать позывные — Эту вечную дань кораблей. Говорят, будто парусу реквием спет, Черный бриг за пиратство в музей заточен, Бросил якорь в историю стройный корвет, Многотрубные увальни вышли в почет. Но весь род моряков — сколько есть — до седьмого колена Будет помнить о тех, кто ходил на накале страстей. И текла за кормой добела раскаленная пена, И щадила судьба непутевых своих сыновей. Впереди — чудеса неземные! А земле, чтобы ждать веселей, Будем честно мы слать позывные — Эту вечную дань кораблей. Материк безымянный не встретим вдали, Островам не присвоим названий своих — Все открытые земли давно нарекли Именами великих людей и святых. Расхватали открытья — мы ложных иллюзий не строим, — Но стекает вода с якорей, как живая вода. Повезет — и тогда мы в себе эти земли откроем, — И на берег сойдем — и останемся там навсегда. Не смыкайте же век, рулевые, — Вдруг расщедрится серая мгла — На «Летучем Голландце» впервые Запалят ради нас факела! Впереди — чудеса неземные! А земле, чтобы ждать веселей, Будем честно мы слать позывные — Эту вечную дань кораблей. 1976

«Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода…»

Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода, — Мы не ждали его — не за легкой добычей пошли. Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли. Помнишь детские сны о походах Великой Армады, Абордажи, бои, паруса — и под ложечкой ком?.. Все сбылось: «Становись! Становись!» — раздаются команды, — Это требует море — скорей становись моряком! Наверху, впереди — злее ветры, багровее зори, — Правда, сверху видней, впереди же — исход и земля. Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя! По сигналу «Пошел!» оживают продрогшие реи, Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком. Становись, становись, становись человеком скорее, — Это значит на море — скорей становись моряком! Поднимаемся к небу по вантам, как будто по вехам, — Там и ветер живой — он кричит, а не шепчет тайком: Становись, становись, становись, становись человеком! — Это значит на море — скорей становись моряком! Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали, Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе, — Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками; Становясь капитаном — храните матроса в себе! 1976

ШТОРМ

Мы говорим не «штормы», а «шторм'a» — Слова выходят коротки и смачны: «Ветр'a» — не «ветры» — сводят нас с ума, Из палуб выкорчевывая мачты. Мы на приметы наложили вето — Мы чтим чутье комп'aсов и носов. Упругие тугие мышцы ветра Натягивают кожу парусов. На чаше звездных — подлинных — Весов Седой Нептун судьбу решает нашу, И стая псов, голодных Гончих Псов, Надсадно воя, гонит нас на Чашу. Мы — призрак легендарного корвета, Качаемся в созвездии Весов. И словно заострились струи ветра — И вспарывают кожу парусов. По курсу — тень другого корабля, Он шел — и в штормы хода не снижая. Глядите — вон болтается петля На рее, по повешенным скучая! С ним Провиденье поступило круто: Лишь вечный штиль — и прерван ход часов, — Попутный ветер словно бес попутал — Он больше не находит парусов. Нам кажется, мы слышим чей-то зов — Таинственные четкие сигналы… Не жажда славы, гонок и призов Бросает нас на гребни и на скалы. Изведать то, чего не ведал сроду, — Глазами, ртом и кожей пить простор!.. Кто в океане видит только воду — Тот на земле не замечает гор. Пой, ураган, нам злые песни в уши, Под череп проникай и в мысли лезь, Лей звездный дождь, вселяя в наши души Землей и морем вечную болезнь! 1976

ГИМН МОРЮ И ГОРАМ

Заказана погода нам Удачею самой, Довольно футов нам под киль обещано, И небо поделилось с океаном синевой — Две синевы у горизонта скрещены. Не правда ли, морской хмельной невиданный простор Сродни горам в безумье, буйстве, кротости: Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор, И впадины меж ними — словно пропасти! Служение стихиям не терпит суеты, К двум полюсам ведет меридиан. Благословенны вечные хребты, Благословен Великий океан! Нам сам Великий случай — брат, Везение — сестра, Хотя — на всякий случай — мы встревожены. На суше пожелали нам ни пуха ни пера, Созвездья к нам прекрасно расположены. Мы все — впередсмотрящие, все начали с азов, И если у кого-то невезение — Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах, — на зов, На помощь, прерывая восхождение. Служение стихиям не терпит суеты, К двум полюсам ведет меридиан. Благословенны вечные хребты, Благословен Великий океан! Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза, — Не сединой, а солью убеленные, — Скупая океанская огромная слеза Умоет наши лица просветленные… Взята вершина — клотики вонзились в небеса! С небес на землю — только на мгновение: Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса — И снова начинаем восхождение. Служение стихиям не терпит суеты, К двум полюсам ведет меридиан. Благословенны вечные хребты, Благословен Великий океан! 1976

МОРЕПЛАВАТЕЛЬ-ОДИНОЧКА

Вот послал Господь родителям сыночка: Люльку в лодку переделать велел, — Мореплаватель родился одиночка — Сам укачивал себя, сам болел… Не по году он мужал — по денечку, И уже из колыбели дерзал: К мореплаванью готовясь в одиночку, Из пеленок паруса вырезал. …Прямо п'o носу — глядите! — то ли бочка, То ли яхта, то ли плот, то ли — нет: Мореплаватель, простите, одиночка Посылает нам мудреный привет! Ой, ребята, не к добру проволочка! Сплюньте трижды все, кто на корабле: Мореплаватель на море одиночка — Вроде черного кота на земле! «Вы откуда — отвечайте нам, и точка, — Не могли же вы свалиться с небес?! Мы читали, что какой-то одиночка В треугольнике Бермудском исчез…» «Это утка, это бред — все до строчки! — И простите, если резок и груб, — Я там плавал, извините, в одиночку: Он совсем не треугольник, а — куб! Были бедствия — посуда на кусочки! Била Бетси — ураган — все подряд, — Мореплаватели нынче — одиночки — Из летающих тарелок едят!..» Вот добавил он в планктон кипяточку… Как орудует: хоть мал, да удал! Глядь — и ест деликатесы в одиночку, — А из нас — таких никто не едал. И поведал он, что пьет он по глоточку, Чтоб ни капле не пропасть в бороде, — Мореплаватель, простите, в одиночку Философию развел на воде. «Не искусственную ли оболочку Вы вокруг себя, мой друг, возвели? Мореплаванью, простите, в одиночку Наше общество предпочли?» Он ответил: «Вы попали прямо в точку! Жаль, на суше не пожать вам руки: В море плавая подолгу в одиночку, Я по вас затосковал, моряки!» Мы, услыша что-нибудь, сразу — в строчку, Мы, завидя что-нибудь, — в негатив! Мореплавателя сняли, одиночку, В фотографию его превратив. Ах, побольше б нам немного юморочку! — Поскучнели, отрешась от земли, — Мореплавателя — брата — одиночку Мы хотя бы как смогли развлекли! Так поменьше им преград и отсрочек, И задорин на пути, и сучков! Жаль, что редко их встречаешь — одиночек, — Славных малых и таких чудаков! 1976

ПРО ГЛУПЦОВ

Этот шум — не начало конца, Не повторная гибель Помпеи — Спор вели три великих глупца: Кто из них, из великих, глупее. Первый выл: «Я физически глуп, — Руки вздел, словно вылез на клирос. — У меня даже мудрости зуб, Невзирая на возраст, не вырос!» Но не приняли это в расчет — Даже умному эдак негоже: «Ах, подумаешь, зуб не растет! Так другое растет — ну и что же?..» К синяку прижимая пятак, Встрял второй: «П'oлно вам, загалдели! Я — способен все видеть не так, Как оно существует на деле!» «Эх, нашел чем хвалиться, простак, — Недостатком всего поколенья!.. И к тому же все видеть не так — Доказательство слабого зренья!» Третий был непреклонен и груб, Рвал лицо на себе, лез из платья: «Я — единственный подлинно глуп, — Ни про что не имею понятья». Долго спорили — дни, месяца, — Но у всех аргументы убоги… И пошли три великих глупца Глупым шагом по глупой дороге. Вот и берег — дороге конец. Откатив на обочину бочку, В ней сидел величайший мудрец, — Мудрецам хорошо в одиночку. Молвил он подступившим к нему: Дескать, знаю — зачем, кто такие, — Одного только я не пойму — Для чего это вам, дорогие! Или, может, вам нечего есть, Или — мало друг дружку побили? Не кажитесь глупее, чем есть, — Оставайтесь такими, как были. Ст'oит только не спорить о том, Кто главней, — уживетесь отлично, — Покуражьтесь еще, а потом — Так и быть — приходите вторично!.. Он залез в свою бочку с торца — Жутко умный, седой и лохматый… И ушли три великих глупца — Глупый, глупенький и глуповатый. Удаляясь, ворчали в сердцах: «Стар мудрец — никакого сомненья! Мир стоит на великих глупцах, — Зря не выказал старый почтенья!» Потревожат вторично его — Темной ночью попросят: «Вылазьте!» Все бы это еще ничего, Но глупцы — состояли при власти… И у сказки бывает конец: Больше нет на обочине бочки — В «одиночку» отправлен мудрец. Хорошо ли ему в «одиночке»? 1977

ПРИТЧА О ПРАВДЕ И ЛЖИ

Булату Окуджаве

Нежная Правда в красивых одеждах ходила, Принарядившись для сирых, блаженных, калек, — Грубая Ложь эту Правду к себе заманила: Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег. И легковерная Правда спокойно уснула, Слюни пустила и разулыбалась во сне, — Грубая Ложь на себя одеяло стянула, В Правду впилась — и осталась довольна вполне. И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью: Баба как баба, и что ее ради радеть?! — Разницы нет никакой между Правдой и Ложью, — Если, конечно, и ту и другую раздеть. Выплела ловко из кос золотистые ленты И прихватила одежды, примерив на глаз; Деньги взяла, и часы, и еще документы, — Сплюнула, грязно ругнулась — и вон подалась. Только к утру обнаружила Правда пропажу — И подивилась, себя оглядев делово: Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу, Вымазал чистую Правду, а так — ничего. Правда смеялась, когда в нее камни бросали: «Ложь это все, и на Лжи одеянье мое…» Двое блаженных калек протокол составляли И обзывали дурными словами ее. Стервой ругали ее, и похуже чем стервой, Мазали глиной, спустили дворового пса… «Духу чтоб не было, — на километр сто первый Выселить, выслать за двадцать четыре часа!» Тот протокол заключался обидной тирадой (Кстати, навесили Правде чужие дела): Дескать, какая-то мразь называется Правдой, Ну а сама — пропилась, проспалась догола. Чистая Правда божилась, клялась и рыдала, Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, — Грязная Ложь чистокровную лошадь украла — И ускакала на длинных и тонких ногах. Некий чудак и поныне за Правду воюет, — Правда, в речах его правды — на ломаный грош: «Чистая Правда со временем восторжествует!..» Если проделает то же, что явная Ложь! Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата, Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь. Могут раздеть, — это чистая правда, ребята, — Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь. Глядь — на часы твои смотрит коварная Ложь. Глядь — а конем твоим правит коварная Ложь. 1977

ПРО РЕЧКУ ВАЧУ И ПОПУТЧИЦУ ВАЛЮ

Под собою ног не чую — И качается земля… Третий месяц я бичую, Так как списан подчистую С китобоя-корабля. Ну а так как я бичую, Беспартийный, не еврей, — Я на лестницах ночую, Где тепло от батарей. Это жизнь! Живи и грейся — Хрен вам, пуля и петля! Пью, бывает, хочь залейся: Кореша приходят с рейса — И гуляют «от рубля»! Рупь — не деньги, рупь — бумажка, Экономить — тяжкий грех. Ах, душа моя тельняшка — В сорок полос, семь прорех! Но послал Господь удачу — Заработал свечку он! — Увидав, как горько плачу, Он сказал: «Валяй на Вачу! Торопись, пока сезон!» Что такое эта Вача — Разузнал я у бича, — Он на Вачу ехал плача — Возвращался хохоча. Вача — это речка с мелью Во глубине сибирских руд, Вача — это дом с постелью, Там стараются артелью, — Много золота берут! Как вербованный ишачу — Не ханыжу, не «торчу»… Взял билет, — лечу на Вачу, Прилечу — похохочу! Нету золота богаче — Люди знают, им видней! В общем, так или иначе, Заработал я на Ваче Сто семнадцать трудодней. Подсчитали, отобрали, — За еду, туда-сюда, — Но четыре тыщи дали Под расчет — вот это да! Рассовал я их в карманы, Где и рупь не ночевал, И уехал в жарки страны, Где кафе да рестораны — Позабыть, как бичевал. Выпью — там такая чача! — За советчика бича: Я на Вачу ехал плача — Возвращаюсь хохоча! …Проводник в преддверье пьянки Извертелся на пупе, То же и официантки, А на первом полустанке Села женщина в купе. Может, вам она — как кляча, Мне — так просто в самый раз! Я на Вачу ехал плача — Возвращаюсь веселясь! То да сё, да трали-вали, — Как узнала про рубли… Слово по слову, у Вали Сотни п'o столу шныряли — С Валей вместе и сошли. С нею вышла незадача, — Я и это залечу! Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь — хохочу!.. Суток пять — как просквозило, — Море вот оно — стоит. У меня что было — сплыло, — Проводник воротит рыло И за водкой не бежит. Рупь последний в Сочи трачу — Телеграмму накатал: Шлите денег — отбатрачу, Я их все прохохотал. Где вы, где вы, рассыпные, — Хоть ругайся, хоть кричи! Снова ваш я, дорогие, — Магаданские, родные, Незабвенные бичи! Мимо носа носят чачу, Мимо рота — алычу… Я на Вачу еду, плачу, Над собою хохочу! 1977

«Был побег на рывок …»

Вадиму Туманову

Был побег на рывок — Наглый, глупый, дневной, — Вологодского — с ног И — вперед головой. И запрыгали двое, В такт сопя на бегу, На виду у конвоя Да по пояс в снегу. Положен строй в порядке образцовом, И взвыла «Дружба» — старая пила, И осенили зн'aменьем свинцовым С очухавшихся вышек три ствола. Все лежали плашмя, В снег уткнули носы, — А за нами двумя — Бесноватые псы. Девять граммов горячие, Аль вам тесно в стволах! Мы на мушках корячились, Словно как на колах. Нам — добежать до берега, до цели, — Но свыше — с вышек — все предрешено: Там у стрелков мы дергались в прицеле — Умора просто, до чего смешно. Вот бы мне посмотреть, С кем отправился в путь, С кем рискнул помереть, С кем затеял рискнуть! Где-то виделись будто, — Чуть очухался я — Прохрипел: «Как зовут-то? И — какая статья?» Но поздно: зачеркнули его пули — Крестом — в затылок, пояс, два плеча, — А я бежал и думал: добегу ли? — И даже не заметил сгоряча. Я — к нему, чудаку: Почему, мол, отстал? Ну а он — на боку И мозги распластал. Пробрало! — телогрейка Аж просохла на мне: Лихо бьет трехлинейка — Прямо как на войне! Как за грудки, держался я за камни: Когда собаки близко — не беги! Псы покропили землю языками — И разбрелись, слизав его мозги. Приподнялся и я, Белый свет стервеня, — И гляжу — кумовья Поджидают меня. Пнули труп: «Эх, скотина! Нету проку с него: За поимку полтина, А за смерть — ничего». И мы прошли гуськом перед бригадой, Потом — за вахту, отряхнувши снег: Они обратно в зону — за наградой, А я — за новым сроком за побег. Я сначала грубил, А потом перестал. Целый взвод меня бил — Аж два раза устал. Зря пугают тем светом, — Тут — с дубьем, там — с кнутом: Врежут там — я на этом, Врежут здесь — я на том. Я гордость под исподнее упрятал — Видал, как пятки лижут гордецы, — Пошел лизать я раны в лизолятор, — Не зализал — и вот они, рубцы. Эх бы нам — вдоль реки, — Он был тоже не слаб, — Чтобы им — не с руки, А собакам — не с лап!.. Вот и сказке конец. Зверь бежал на ловца. Снес — как срезал — ловец Беглецу пол-лица. …Все взято в трубы, перекрыты краны, — Ночами только воют и скулят, Что надо, надо сыпать соль на раны: Чтоб лучше помнить — пусть они болят! 1977

«В младенчестве нас матери пугали…»

Вадиму Туманову

В младенчестве нас матери пугали, Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой, — Они в сердцах бранились — и едва ли Желали детям участи такой. А мы пошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу… К каким порогам приведет дорога? В какую пропасть напоследок прокричу? Мы Север свой отыщем без комп'aса — Угрозы матерей мы зазубрили как завет, — И ветер дул, с костей сдувая мясо И радуя прохладою скелет. Мольбы и стоны здесь не выживают, — Хватает и уносит их поземка и метель, Слова и слезы на лету смерзают, — Лишь брань и пули настигают цель. И мы пошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу… К каким порогам приведет дорога? В какую пропасть напоследок прокричу? Про всё писать — не выдержит бумага, Всё — в прошлом, ну а прошлое — былье и трын-трава, — Не раз нам кости перемыла драга — В нас, значит, было золото, братва! Но чуден звон души моей помина, И белый день белей, и ночь черней, и суше снег, — И мерзлота надежней формалина Мой труп на память схоронит навек. А мы пошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу… К каким порогам приведет дорога? В какую пропасть напоследок прокричу? Я на воспоминания не падок, Но если занесла судьба — гляди и не тужи: Мы здесь подохли — вон он, тот распадок, — Нас выгребли бульдозеров ножи. Здесь мы прошли за так на четвертак, за ради бога, В обход и напролом, и просто пылью по лучу, — К таким порогам привела дорога… В какую ж пропасть напоследок прокричу?.. 1977